Я ставлю возле сейфа стул с сильно вмятой черной подушкой, кладу на нее блокнот, миллиметровку и карандаш, надеваю стетоскоп и напоминаю шепотом Боре:
— Стой у двери. Услышишь шум, тихо подходишь ко мне, машешь рукой у лица.
— Понял, — шепчет он.
Сейф старый, стенки толстые. Чем набиты, не знаю, но звуки еле пробиваются. Я отрабатываю зоны контакта трижды и каждый раз делаю поправку. В итоге определяю все пары цифр и отмечаю возможные отклонения их. Графики строю, сидя за столом. Сняв цифры кода, составляю двадцать четыре комбинации и возвращаюсь к сейфу. Предполагал, что придется менять влево-вправо некоторые цифры и начинать сначала, но на девятнадцатой сейф открылся. Видимо, допуск был большой изначально или во время продолжительной эксплуатации «раздолбался». Внутри было большое нижнее отделение, заполненное завязанными черными мешочками с номерами не по порядку, и верхнее высотой сантиметров сорок, закрытое на цилиндрический замок.
В мешочках были деньги и записи, кто, на кого и сколько поставил. Купюр много, однако крупные попадаются редко. Если пару тысяч наберем, будет хорошо. Моему подельнику хватит погасить долг и обжиться на новом месте.
— Потроши их, — приказал я и занялся верхним ящиком.
Не знаю, зачем на него поставили замок. Может, в прошлом веке такой давал какую-то защиту, допустим, от жены, но сейчас на него потребовалась пара минут. Внутри лежали пачки купюр: семь по сотне двадцаток в каждой, две из пятидесяток и одна из сотен — всего тридцать четыре тысячи долларов. Увидев их, Боря тихо выматерился.
Я высадил его без багажа у входа в гостиницу, а сам объехал ее, чтобы привязать к веревке, спущенной из окна второго этажа, оба саквояжа. Жильцы передумали и решили вернуться и заплатить. После чего отогнал машину на место, оставив под передним сиденьем смятую долларовую купюру за бензин, якобы потерянную хозяином, и вернулся пешком. Портье — молодой парень, появившийся здесь недавно, раньше не видел — крепко спал. Я пересек фойе тихо, чтобы не помешать ему.
Боря Штейн, дожидаясь меня, расфасовал ту часть добычи, которая была в мешках, и даже перевязал накрест две пачки пятерок белыми нитками.
— Тридцать шесть тысяч восемьсот двадцать четыре доллара! Мы богачи! — просипел он настолько тихо, насколько позволяли хлестающие через край эмоции.
У нас с ним разное представление о богатстве.
125
Борис Штейн теперь живет в такой же студии, как моя, но в соседнем доме. Наши машина стоят на общей стоянке рядом. По моему совету он купил за шестьсот пятьдесят баксов трехлетний «паккард-180». Теперь ездит на нем на работу.
Марио Кастилло отнесся к Борису Штейн благодушно. Пилотов, несмотря на возвращение многих с войны, у него постоянно не хватало, потому что платил мало. Полетают немного в его компании, наберутся опыта и свалят в другую, где платят больше или перспективы лучше. Сейчас все больше появляется пассажирских самолетов, на которые берут сначала вторым пилотом примерно на те же деньги, что платят в «Остин эйркрафт» при переработке, а через год-полтора станешь первым и будешь получать намного больше и летать строго по расписанию. Я сделал с Борей пару рейсов, якобы обучая его, после чего сказал боссу, что слишком занят, приработок уже не нужен. Захочется полетать, договорюсь и сделаю рейс. Марио Кастилло обрадовался, потому что одному пилоту надо платить меньше, чем двум. К тому же, полковник Штейн, как его называли в компании, соглашался лететь в любой день и в любой аэропорт.
Первым раз мы смотались вдвоем в Сент-Луис. У меня как раз заканчивался годовой договор на предыдущий вклад в «Городском национальном банке и трастовой компании». Я добавил к нему восемнадцать тысяч долларов и оставил опять на год с возможным продлением и пополнением. Борис Штейн открыл счет на свое имя и положил на него семнадцать тысяч пятьсот. У нас план найти какой-нибудь бизнес. Первым напрашивалась покупка самолета, но новый «Дуглас-дс3» стоил, в зависимости от комплектации, от девяноста тысяч до ста пяти, а брать бывший военный самолет по дешевке, как «Остин эйркрафт», бесперспективно. Работа на Департамент почты не являлась бизнесом с хорошей прибылью. Решили подождать, поднакопить деньжат. Глядишь, еще какой-нибудь сейф подвернется.
Я сосредоточился на науке и творчестве. До конца зимы написал еще одну часть ситкома «Студенты». Арнольд Гинзбург продал ее за шестьсот долларов. Саманта Мэйси, которая теперь время от времени ночует у меня, увидела рукопись и начала выведывать, что это я пишу. Сказал, что задумал киносценарий, но пока не получается. Очень раззадорил ее. Недели две приходила ко мне чуть ли не каждый день. Потом сделала вывод, что я не способен на творческий подвиг, и стала навещать реже. Если бы узнала, сколько киносценариев уже купили у меня, наверное, сразу перебралась бы жить ко мне.
В лаборатории занимался полиэтиленом, пытаясь получить какую-нибудь модификацию с другими свойствами, запатентовать и начать производство. За полиэтилен пришлось бы платить, что резко снизило бы прибыль. Срок патента на него истечет через девять лет. Уже выяснили, что полиэтилен не растворяется в воде при комнатной температуре, только в перегретой до ста восьмидесяти градусов и под высоким давлением, и не набухает ни в одном из известных растворителей. Я начал экспериментировать с разными веществами, порой экзотическими, на что уходило много денег. Заодно повышал давление и температуру. В итоге в середине января обнаружил сперва, что полиэтилен растворяется при температуре более восьмидесяти градусов в тетрахлорметане, а потом — что при тех же условиях и в не менее токсичном циклогексане. Практической выгоды от этого не было никакой, поэтому написал маленькую статью и отправил в «Американский журнал химического общества». Благодаря ничтожному размеру и научной ценности, статью втиснули в апрельский номер. В итоге я стал признанным ученым Техасского университета. Теперь уже ни у кого не было сомнений, что мне пора давать досрочно степень магистра и сразу присваивать степень PhD (Пи-Эйч-Ди) — доктора философии по химии и теоретической механике.
В США и некоторых странах Западной Европы все доктора наук в первую очередь философы. Так у них повелось называть всех бездельников. При этом янки не утруждают себя написанием диссертации. Хватит статьи в престижном научном журнале, которые еще называют рецензирующими. Поскольку таких статей у меня по химии три, а по теоретической механике две, вопрос был решен. В итоге в июне месяца я получил диплом прямо в университете. Каждый американский вуз сам решает, кто доктор философии, а кто чего-нибудь другого, и никто ему не указ, нигде утверждать не надо. Мне выдали еще один диплом. Он был похож на тот, что получил год назад. Вверху «шапка» с названием университета. Далее текст: «По рекомендации данного учреждения предоставляется (имярек отдельной строкой) степень Доктор философии (отдельной строкой), ниже 'в знак признания научных достижений и способности проводить оригинальные исследования, подтвержденные диссертацией в данной области», отдельной строкой жирным шрифтом «химия и теоретическая механика» и еще ниже «Выдан в этот день с печатью Техасского университета». Дата, подписи (слева секретаря, справа президента) и между ними печать.
126
Впервые я столкнулся с американским хэдхантерским (охотники за головами) агентством «Бойден» в две тысячи восьмом году. До этого я работал только с крюингами или связывался напрямую с судовладельцем по интернету. Я был уверен, что «сухопутные» агентства в морские дела не лезут, и сильно ошибался. Для них любая голова сгодится, если на ней можно заработать. Тогда «Бойден» переманил меня, в то время капитана маленького контейнеровоза, трудившегося в основном в Карибском бассейне, в другую американскую судоходную компанию со штаб-квартирой в Сан-Франциско, которая на больших контейнеровозах перевозила грузы в Южную Америку и Юго-Восточную Азию. В итоге выиграло агентство, новый судовладелец и я, начавший получать больше сперва на сорок процентов, а позже почти на шестьдесят. Это не говоря о побочных доходах, как правило, пропорциональных величине судна, более спокойной работе с продолжительными стоянками на рейде в ожидании очереди и под грузовыми работами в порту и огромной каюте, в которой санузел был больше, чем вся моя предыдущая. Поэтому, когда в моей квартире в понедельник утром зазвонил телефон, и оператор сообщил, что соединяет с абонентом из Нью-Йорка, а потом приятный мужской голос, представившийся Сиднеем Бойденом, боссом одноименного агентства по поиску управленческого персонала, спросил, я ли Шон Вудворд, автор статей в «Журнале Американского химического общества», сперва подумал, что это звонок из будущего. Вспомнив, что тогда у меня будет другое имя и профессия, улыбнулся.
