Там, лавируя между островками облаков, плыл корабль. Он был ужасно далеко – казалось, мимолетная тень подгоняемого ветром листа, не больше. Но это был не воздушный корабль, как у эльфов, а хорошо вооруженное судно, какое вы могли бы встретить, путешествуя по торговым путям за Островами Пиратов. Галеон поднимался и опускался, словно плыл не по воздуху, а по воде. Цветные паруса раздувались на мачтах и на какой-то миг сверкнули в свете луны. Джонатану подумалось, что он мог бы увидеть и самих моряков, как он их представлял, снующими по палубе. Вместе с Профессором, Буфо и Сквайром он наблюдал за тем, как корабль плыл на восток, а затем исчез за далекими холмами.
Вдруг Джонатан заметил, что кругом стоит необычайная тишина, и он понял, что гоблины перестали бить в свои барабаны. И на холмах их леса не было видно и намека на факелы или костры – лишь лес темнел вдалеке, да широкая река бежала к морю.
– Барабаны смолкли в тот момент, когда в небе появился этот корабль. Смолкли напрочь, Джонатан, и огни потухли почти тут же. Если вы спросите мое мнение, я скажу лишь, что это была какая-то магия, присущая эльфам, что-то такое, что я не в состоянии объяснить. Но все же магия эльфов лучше, чем магия гоблинов.
Джонатан не мог с этим поспорить. Сквайр, широко улыбаясь, сказал:
– Это мистер Бламп с подарком для Сквайра. Бламп, Бламп, Бламп…
Эти слова Джонатану показались бессмысленными, но Буфо полностью согласился со Сквайром. Проснулся Желтая Шляпа и сонным голосом спросил, о чем это тут все болтают, но Буфо велел ему замолчать и идти досматривать сон. Какое-то время Ахав сидел с таким видом, словно он собирался сделать то же самое, но затем вдруг вскочил и с воем побежал к плоту, где начал яростно царапать его борт и с сопением обнюхивать подвешенные к нему бочонки. Он, казалось, с головой ушел в свое занятие, и Джонатан с Профессором отправились посмотреть, что это такое нашел пес. Они успели увидеть какое-то неизвестное животное размером с белку, но не похожее ни на одну из белок, которых они когда-либо видели, – оно лишь быстро промелькнуло и прыгнуло в реку, а затем исчезло в темной воде. У этого зверя, заметил Джонатан, была голова как у бобра, покачивающаяся на маленьком теле белки. И в целом животное выглядело чрезвычайно странно, как выразился Профессор. Ахава этот зверь, видимо, не заинтересовал настолько, чтобы он отважился прыгнуть следом за ним в реку, поэтому он потрусил обратно к огню и улегся там спать.
– Что же это было? – спросил Джонатан.
– Не имею ни малейшего представления, – ответил Профессор Вурцл. – Но оно покушалось на наши веревки. Взгляните-ка сюда.
И действительно, веревки были изжеваны, причем настолько, что от удара о большую волну они могли спокойно разорваться.
– Во всяком случае, хорошо, что я проснулся, – сказал Профессор и стал шарить вокруг, а затем поднялся, держа в руках моток веревки. В сером свете утренней зари Джонатан и Профессор еще раз как следует обвязали угол плота, но оба они были обеспокоены появлением маленькой бестии, которая явно намеревалась испортить их плот.
Как только из-за холмов на востоке выглянуло солнце, они разбудили Дули и посадили Ахава на борт. После чего вместе со Сквайром Мерклом, Буфо, Желтой Шляпой и Веткой толкали плот до тех пор, пока он не оказался в воде. А затем путешественники вскарабкались на борт, и течением реки плот медленно вынесло на ее середину. На возвышении среди лугов лежало разбитое каноэ, а вокруг повсюду в траве сверкали и искрились в лучах восходящего солнца маленькие лужицы. Коротышки стояли на берегу, махали на прощанье руками и кричали, что они еще посмотрят, кто доберется до побережья первым. Но было совершенно ясно, что если удача будет на стороне путешественников, то они доберутся до моря задолго до того, как коротышки дойдут туда пешком, неся свои почти пустые уже, а потому совершенно ненужные корзинки.
Джонатан подумал, не подбросить ли им идею – таскать свою поклажу не в корзинках, а в рюкзаках, но затем решил, что без корзинок коротышки перестанут быть коротышками, – а к этому времени Джонатан успел полюбить их, этих маленьких людей со своими корзинками и всем прочим.
В течение последующих двух дней Ориэль не преподносила путешественникам никаких сюрпризов, чему Джонатан был весьма рад. Пару раз плот оказывался на мелководье, где он мчался среди выступающих из воды камней и изредка наскакивал на них. Но вода в реке была высокой, и если летом эти мелководные стремнины были труднопроходимы, то сейчас они грозили путешественникам лишь небольшим волнением. Несколько раз привязанные к борту бочонки так энергично подпрыгивали, что Джонатану казалось: вот сейчас они ударятся о камни, скрытые водой, и плот разлетится в щепки. Но подобного, слава Богу, не случилось.
Едва только они двинулись в путь, Профессор нахмурил брови и вдруг стукнул себя ладонью по лбу. В его взгляде явно читалось: “А не сошли ли мы все с ума?” – и на то были свои причины. Как оказалось, на плоту не было одной чрезвычайно важной детали снаряжения – румпеля, – и ни Джонатан, ни Профессор не вспомнили об этом и не поставили новый. Тем не менее плот каким-то образом самостоятельно и вполне успешно обходил мели и спокойно плыл в глубокой воде. Один раз он, правда, развернулся кормой к отмели и заскреб по песку, но путешественники были настороже и с помощью шестов не дали плоту сесть на мель и вывели его на более глубокое место. Они старались следовать курсу, неистово гребя маленькими веслами с одного или другого борта, но это помогало лишь тогда, когда они находились на открытом, спокойном пространстве, где не было водоворотов и быстрин, которые могли бы помешать им. Они надеялись, что ближе к побережью, в дельте реки, смогут двигаться достаточно близко к берегу и тогда им легче будет управлять плотом. Иначе, предостерегал Джонатан, особенно если они будут плыть по этому участку ночью, плот может незаметно вынести в открытое море. Правда, это было лишь предположение, но оно заставляло нервничать; по крайней мере, Джонатан волновался очень часто.
Он замечал, что Ориэль становится все шире. Временами ему казалось, что от дальнего берега их отделяет не меньше мили. Чем ближе они были к побережью, тем ярче и зеленей выглядела листва на кустах и деревьях, растущих вдоль берега. Однажды, когда плот приблизился к берегу, Джонатан увидел заросли дикого винограда, увешанные черными и пурпурными гроздьями, что было довольно странно, если учитывать, что стояла глубокая осень. Профессор Вурцл заявил, что, с теоретической точки зрения, на береговую часть осень приходит позже, чем на континентальную, благодаря климату и особенно постоянным туманам, из-за которых здесь влажно и прохладно почти весь год.
Довольно поздно стали появляться морские птицы – сначала чайки, орущие как безумные и суетливо машущие крыльями, словно у них была какая-то далекая, но очень важная цель. Изредка пролетали пеликаны, иногда сразу несколько, из-за своих огромных клювов, или, как говорил Дули, носов, имевшие глуповатый вид.
В целом же плавание даже начало казаться приятным. Утром путешественники съели на завтрак последний батон хлеба, немного ягод и сыра. Они могли бы съесть по пикулю или по два, но в последний раз они так объелись ими, что сейчас и думать не могли об этом лакомстве. Дули рассказал, что его мама мастерски готовила пирожки с маринованными овощами, но эта идея и Джонатану, и Профессору показалась настолько дикой, что они попросили Дули больше не говорить о таких вещах.
Как– то утром, когда управление плотом не представляло большой сложности и стало более или менее привычным, Джонатан с Профессором достали свои трубки и набили их табаком, который к тому времени достаточно подсох, чтобы его можно было зажечь без мучений. Табак имел легкий привкус речной воды, и Джонатан заметил, что эффект, который река оказала на табак, можно было бы сравнить с эффектом, который она оказывала на шляпы, -то есть вода придавала табаку романтический привкус травы и водорослей, и привкус этот был довольно приятным. Профессор предположил, что Бизл, пожалуй, мог бы заинтересоваться методом изготовления подобного табака, для того чтобы выставить его на продажу в своей лавке. И назывался бы он, к примеру, “Старинный речной табак”.
Как только трубка разгорелась, Профессор отложил в сторону гвоздь, с помощью которого он уплотнял табак в трубке, и уселся поудобнее:
– По правде говоря, наше путешествие до сих пор было очень уж странным. Оно и наполовину не должно было быть таким странным.
Джонатан кивнул. Он не раз думал о том же самом.
– Странно то, – сказал он, – что мы так или иначе все время ввязываемся в какие-то непонятные события. Почему, например, таинственные маленькие зверюшки без конца пытаются испортить наш плот? Почему их заботит, доберемся мы со своим сыром до побережья или нет?