– Так что же я здесь делаю? – Я посмотрел на Абрину. – Зачем я здесь?
– Боги поняли, что нужно тебе, Корвас, а тебе необходимо было узнать о существовании богов и о том, любят ли они тебя. Для тебя, Корвас, боги разламывают континент снова и снова. – Абрина улыбнулась. – Есть еще и вторая причина. – Она взяла меня за руку. – Ты должен как старший мужчина в семье подвести невесту к алтарю.
Я схватил руку Абрины своими двумя руками, не желая никому ее отдавать. Я любил ее и теперь мог на равных смотреть ей прямо в глаза. Разве я теперь не бог, как и она? Затем я перевел взгляд на Манку.
– Тебя называют Разрушителем. Что же это за работа такая для будущего мужа Абрины?
Бог рассмеялся, и его смеху вторил смех Абрины. Затем Манку заглянул мне в глаза.
– Разрушитель – это тот, кто расчищает путь к новой жизни, новым начинаниям. Без меня исчезла бы и сама Вселенная.
Я задумался над словами Манку и склонил набок голову.
– Думаю, что в этом есть определенная польза. – Я посмотрел на Абрину. – Это то, чего ты хочешь? Это тот, кто тебе нужен?
– Да.
Я понял, что все еще держу ее за руку. В это мгновение я еще мог смотреть ей в лицо и любить ее так, как мужчина может любить женщину, но через секунду мне предстояло отдать ее другому. Я передал руку Абрины Манку, и тот принял ее.
– Позаботься о ней.
– Я всегда забочусь о ней, – ответил мне бог.
В моей груди поселилась жуткая, нескончаемая боль. Я отдал Абрину богу, да, это так. Но это не имело отношения к сердцу, которое бьется в моей груди.
Абрина протянула руки к моей талии и взяла божественную шкатулку.
– В ней заключены все боги и богини, все силы жизни и Вселенной, Корвас. Она всегда будет забирать то, что тебе не нужно, и давать то, в чем ты нуждаешься. Но тебе придется просить ее об этом. Если ты возьмешь обратно то, что отдал ей, то мы отдадим его тебе.
Она поцеловала меня в щеку и вернула мне божественную шкатулку.
– Мой дорогой друг, вся мощь Вселенной находится на кончиках пальцев тех, кто в достаточной степени храбр и достоин пользоваться ею. Скажи об этом людям.
Боги поцеловались, и небеса наполнились ослепительным светом. Окруженная этим светом пара нежно обнялась, их контуры стали расплываться, и мне показалось, что боги растворились друг в друге и скоро превратились в солнечный луч, который вернулся к своему отцу-солнцу, ярко сиявшему в небесах над землей.
Совершенно неожиданно я снова принял свои прежние размеры и оказался в самом центре рыночной площади Искандара. Я обернулся, затем еще раз и еще. Как сказала когда-то божественная шкатулка:
Нельзя вернуться в то место, которое никогда не покидал.
Рыночная площадь Искандара. Да, это была снова она, с ее вечными запахами, шумом, суматохой. Я посмотрел вниз и увидел все те же хорошо знакомые мне ковры. Изумленный увиденным, я сел на землю и мгновение спустя понял, что снова уверенно чувствую себя в привычной мне жизни. В моих руках по-прежнему остается волшебная шкатулка, на мне мои привычные, видавшие виды одежды, вокруг мои старые добрые ковры. Я перевернул верхний ковер и увидел на его обратной стороне пятна, оставшиеся после падения этого идиота Дорка, в результате чего погибли славные марзакские жуки. Видимо, я никуда так и не уходил с этого места. Я снова вернулся к самому началу, вернее, к одному из бесчисленных начал, к реальности внутри реальностей. От мыслей о них у меня закружилась голова. Как там Синдия? Что с Тах? Где Абрина?
– Мастер Корвас! – услышал я доносившийся откуда-то издалека голос безмозглого Дорка. Впрочем, у меня совершенно нет времени, чтобы обращать внимание на этого дурака. Мне сейчас нужно побыстрее разобраться в случившемся. Так, значит, я никогда не покидал искандарского рынка? Неужели я куда-то уезжал и снова вернулся на прежнее место? Боги потратили слишком много времени на меня, безвестного торговца коврами.
А как же омергунты? Существуют ли они в моей реальности? А иланийцы и корабельная команда «Шелкового призрака»?
У меня есть волшебная шкатулка, свидетельство того, что со мной приключилось. На ней по-прежнему выцарапана буква «X», поэтому Кер все-таки умер в форте Бро, а меня убили там же... а все остальное также случилось... а может быть, и нет. Полагаю, что это зависело от того, где и когда находились действующие лица этих событий.
Где-то и когда-то я был вместе с Абриной.
– Корвас, – пробормотал я, обращаясь к Корвасу – обитателю той, другой реальности, – ты никогда так и не узнаешь, насколько тебе повезло.
Я снова посмотрел на шкатулку, затем на возвышавшийся на вершине холма Нантский храм. А что же Синдия? Какова судьба жрицы Нантского храма? Существовала ли она вообще? Существует ли сейчас? Будет ли существовать в будущем? Кем же она была – богиней, призраком, видением, вызванным моим нездоровьем, или же живой женщиной из плоти и крови, обитающей в моем мире? Мне нужно поговорить об этом с кем-нибудь еще.
Я почувствовал какое-то шевеление в моем кармане. Это были три оставшихся в живых марзакских жука. Я извлек их на свет божий и поместил на груду ковров.
– Простите меня, мои друзья, но мне кажется, что нам пора оставить наши проделки и удалиться на покой. Поищите себе какое-нибудь более уважаемое занятие.
Амрам, Тирам и Ирамирам слушали меня, скрестив последние ножки и печально опустив усики.
– Хорошо. – Я вытянул вперед руку, и славная компания послушно вскарабкалась на нее. Что ж, может быть, я займусь разведением – с присущим мне размахом – этих проворных марзакских жуков из Дизивиды – если они, конечно, на самом деле существуют в моем мире.
Кое-что вспомнив, я поднялся на ноги.
– Мне пора идти. Волшебник Йоркис может появиться здесь в любую секунду вместе с отрядом королевской стражи.
Я собрался было направиться к Нантскому храму в надежде отыскать там Синдию. Перед моими глазами возник искаженный облик искандарского рынка, нечто вроде миража, возникающего в жаркий день, когда в воздух устремляется зной от раскаленной солнцем мостовой. В ореоле летнего марева возникли две фигуры в красных мундирах. Они загородили мне дорогу и схватили за руки. Третий гнусно ухмыльнулся, и я узнал в нем пресловутого Пагаса Шэдоуса.
Как только я увидел его уродливое лицо, я вспомнил молитву, которую произнес в Нантском храме вскоре после того, как Синдия сообщила мне, что волшебник, которому я попытался продать «живой» ковер, был Йоркисом, тестем Пагаса Шэдоуса. Да спасут меня всемогущие боги!
Все то, что последовало далее, явилось откликом небес на мое страстное обращение ним.
– Ты заставил меня начать настоящую охоту за тобой, Корвас! Моя повелительница, должно быть, выпила до капли силы нескольких искандарских волшебников, задействовав их мощь для того, чтобы отыскать твой след. Но теперь ты мой!
Я пожал плечами:
– Но теперь-то тебе должно быть известно, что твоя цель – бессмысленна.
– Те силы, которыми ты обладаешь, станут прекрасным подарком для моей повелительницы.
– Единственная сила, которой я обладаю, доступна и всем остальным.
– Но эта сила куда мощнее той, которой обладаю я.
– Нет, ты не прав. Она намного больше того, чего осмеливаются просить твое мужество и твоя скромность.
Шэдоус удивленно фыркнул:
– Наверное, это нечто большее, чем твоя шкатулка. – Он взял шкатулку и, сняв прикрепленный к ней ремень с моей шеи, удовлетворенно кивнул. – Я отберу у тебя твои силы, Корвас. Медленно и мучительно. У меня есть замечательный палач по имени Квааг. Он умелый и терпеливый мучитель и способен при помощи своих удивительных инструментов отыскать и уничтожить каждый нерв в твоем теле, один за другим.
– Прекрасно, – рассмеялся я, – сколько же таких нервов может оказаться?
– Миллионы. Для того, чтобы уничтожить их все, понадобится целый год.
Шэдоус повернулся ко мне спиной и направился к ожидавшей его карете. Двое стражников потащили меня вслед за ним. Никто из находившихся в эту минуту на рынке людей не осмелился вмешаться в происходящее и даже побоялся смотреть на нас, опасаясь привлечь к себе внимание гетеринцев. Меня бросили внутрь кареты лицом вниз. Шэдоус и двое его подручных наступили ногами мне на спину и рассмеялись гнусным смехом, когда карета двинулась с места и покатила дальше.
Я задумался над тем, собираются ли боги вмешаться в происходящее и вытащить меня из сложившейся ситуации. Впрочем, подумал я, они могут вообще не проявить ко мне никакого интереса. Нежности душки Кваага могут оказаться чем-то таким, что открыло бы богам глаза на то, что нужно хоть как-то облегчить мою участь. Смогу ли я найти в себе силы, чтобы вытерпеть целый год ежедневных, нескончаемых, невыносимых мучений? Смог бы я найти в себе силы, чтобы попросить небеса даровать мне мужество?
Что ж, подумал я, вера, которая не подверглась испытаниям, вовсе и не является верой, а становится лишь мнением.
