– А ваше собственное меровейское войско?
– Мой король – да процарствует он долго – в военных делах полагается на майордома, управителя дворца. А тот не любит новшеств.
– Но ведь ему не приходится отражать врагов со всех сторон и внутри, – заметил Утер. – А ты сражаешься так же хорошо, как говоришь?
– Не совсем.
Утер усмехнулся.
– Я передумал. Изготовь тридцать две штуки, и Викторин поставит тебя во главе одной турмы. Ты найдешь меня у Петварии, и тогда я проверю твои лошадиные панцири так, как следует – в бою с настоящим врагом. Если они покажут себя, ты будешь богат и – как подозреваю, ты и рассчитываешь, – все другие короли последуют примеру Утера.
С этими словами король отвернулся от Урса и удалился. Прасамаккус обнял юношу за плечи.
– По-моему, ты понравился королю, малый. Не разочаруй его.
– Не то я лишусь заказа?
– Ты лишишься жизни, – сказал ему Прасамаккус.
* * *
Гриста уже давно вернулся в свою хижину в тени Длинного Дома, но Кормак, так и не сумев уснуть, вышел в прохладу ночи и сел под звездами, глядя, как между деревьями кружат летучие мыши.
Вокруг царила глубокая тишина, и мальчик был воистину, чудесно и абсолютно один. Здесь, в сиянии охотничьей луны, не было ни чурания, ни угрюмых взглядов, ни злобных слов. Ночной ветерок ворошил ему волосы, а он смотрел на обрывы над лесом и думал о своем отце, неведомом воине, который умел так великолепно сражаться. Гриста сказал ведь, что он убил шестерых.
Но почему он оставил его, младенца Кормака, в пещере одного? И куда делась женщина, давшая ему жизнь?
Кто мог бросить новорожденного ребенка на произвол судьбы? Был ли этот человек, такой смелый в бою, настолько жестоким в жизни?
И какая мать бросила бы своего младенца умирать в дикой пещере?
Как всегда, ответа ни на один вопрос не было, но вопросы эти приковывали Кормака к деревне, где все относились к нему враждебно. Он не мог уйти и создать себе будущее, пока прошлое окутывала непроницаемая тайна.
Маленьким он верил, что в один прекрасный день за ним явится его отец, войдет шагом в Длинный Дом с мечом у пояса, с бронзовым шлемом над челом. Но мечты детства больше не могли служить ему поддержкой. Через четыре дня он станет мужчиной… и что тогда? Выклянчивать работу в кузнице, или на мельнице, или в пекарне, или на бойне?
Вернувшись в хижину, он уснул беспокойным сном, метался под ветхим одеялом, встал с рассветом и ушел в холмы, захватив пращу. Там он убил трех кроликов и умело освежевал их ножичком, который год назад подарил ему Гриста. Развел костер в укрытой от ветра ложбине и, пожарив тушки, насладился редким ощущением сытости. Да только кроличье мясо не было питательным – Гриста как-то сказал ему, что человек, который ничего другого есть не будет, все равно умрет с голоду, как бы ни набивал крольчатиной свой живот. Кормак облизал пальцы и вытер их о длинную траву, вспоминая праздник Грома прошлой осенью, когда он отведал говядины на открытом для всех пиру в честь того, что король Вульфир посетил своего бывшего майордома Колдера.
Кормак должен был держаться в стороне от толпы, окружившей короля саксов, но все равно он услышал его речь. Почти одни лишь пышные пустые слова из уст слабовольного человека. Нет, он выглядел настоящим королем в своей железной кольчуге, окруженный телохранителями с боевыми топорами в руках, но лицо у него было мягким, женственным, и смотрел он куда-то поверх толпы.
А вот говядина оказалась великолепной. Гриста принес ему три куска, сочных, пропитанных бычьей кровью.
– Было время, – сказал старик между двумя глотками, – когда мы ели эдак каждый день! Когда мы были вольными людьми и наших мечей боялись. Колдер когда-то обещал, что мы вновь обретем прежнюю волю. Он сказал, что мы отомстим Кровавому королю, но взгляни на него теперь – разжиревшего, всем довольного рядом с королем-куклой.
– Король похож на женщину, – сказал Кормак.
– Он и живет, как женщина, – пробурчал Гриста. – Только подумать, что его дедом был Хенгист!
Хочешь еще мяса?
В этот вечер они попировали, точно императоры.
А теперь Кормак загасил костер и поднялся еще выше в холмы на обрывы над спокойным морем. Ветер тут был крепким и холодным, хотя утреннее солнце уже поднялось в безоблачном небе. Кормак остановился под развесистым дубом, подпрыгнул и повис на толстом суку.
Сто раз он подтягивался, касаясь подбородком сука, чувствуя, как вздуваются и горят мышцы его рук и плеч.
Потом легко вспрыгнул на землю. Лицо у него блестело от пота.
– Какой ты сильный, Кормак! – произнес насмешливый голос, и, резко обернувшись, он увидел, что на траве сидит дочь Колдера Альфтруда, а рядом стоит корзинка с ягодами. Кормак покраснел и ничего не ответил. Ему бы уйти, но она сидела, скрестив ноги, и шерстяная юбка задралась, обнажив молочную белизну этих ног… – И такой робкий? – спросила она.
– Твоим братьям не понравится, что ты заговорила со мной.
– Ты их боишься?
Кормак взвесил этот вопрос. Сыновья Колдера многие Годы всячески его травили, но обычно ему удавалось убежать от них и укрыться в одном из своих тайных убежищ в лесу. Особенно опасен был Агвайн, потому что ему нравилось причинять боль. Леннокс и Барта особой жестокостью не отличались, но они во всем следовали примеру Агвайна. Но боится ли он их?
– Пожалуй, – ответил он. – Ведь закон дозволяет им бить меня, но если я попробую защищаться, меня ждет смерть.
– Цена, которую, Кормак, ты платишь за то, что твой отец демон. А ты умеешь творить чары?
– Нет.
– Даже самую маленькую, чтобы угодить мне?
– Даже и самую маленькую.
– Хочешь ягод?
– Нет. Благодарю тебя, но мне надо идти работать.
– Ты меня боишься, Кормак Даймонссон.
Он остановился и обернулся к ней. Горло у него сжалось.
– Мне… не по себе. Со мной никто не разговаривает, но я к этому привык. Благодарю тебя за твою любезность.
– Как ты думаешь, я хорошенькая?
– Я думаю, ты красавица. Особенно сейчас в летнем солнечном свете, когда ветер играет твоими волосами. Но я не хочу навлечь на тебя неприятности.
Она плавно поднялась с земли и шагнула к нему. Он инстинктивно попятился, но дуб преградил ему путь к отступлению. Он ощутил, как к нему прижалось ее тело, и его руки сомкнулись на ее спине…
– Прочь от моей сестры! – рявкнул Агвайн, и Альфтруда отскочила от него. Глаза у нее стали испуганными.
– Он наложил на меня чары! – закричала она, бросаясь к брату. Высокий белокурый юноша отшвырнул ее в сторону и выхватил кинжал из ножен.
– Ты умрешь за эту гнусность, – прошипел он, надвигаясь на Кормака.
Глаза Кормака метнулись от лезвия на разъяренное лицо Агвайна, убедились в твердости его намерения, увидели вспыхнувшую жажду крови. Он отпрыгнул вправо… и наткнулся на дюжую фигуру Леннокса, чьи мускулистые руки тут же его обхватили. Глаза Агвайна блеснули торжеством, но Кормак ударил Леннокса локтем в живот и вторым ударом расквасил ему нос. Леннокс отлетел назад, почти ослепнув от боли. Тут из кустов выскочил Барта, замахиваясь толстым суком, точно палицей. Кормак прыгнул ступнями вперед, его пятка со страшной силой ударила Барту в подбородок, так что тот повалился на землю без сознания.
Кормак перекатился, вскочил на ноги, повернулся к Агвайну, локтем отбросил руку с кинжалом, нацеленным в его сердце, кулаком ударил врага в скулу, а затем левой ногой в пах. Агвайн завопил, упал на колени и выронил кинжал. Кормак поймал рукоятку, схватил Агвайна за длинные белокурые волосы и запрокинул его голову, обнажив горло.
– Нет! – взвизгнула Альфтруда.
Кормак заморгал и глубоко вздохнул, справляясь со своим гневом. Потом выпрямился и швырнул кинжал далеко за край обрыва.
– Ты лгунья и шлюха! – сказал он, шагнув к Альфтруде. Она упала на колени, глядя на него широко открытыми, полными ужаса глазами.
– Не бей меня!
Неожиданно он засмеялся.
– Не бить тебя? Да я к тебе пальцем не прикоснусь даже для спасения своей жизни. Только что ты была красавицей. А теперь ты безобразна и навсегда останешься такой.
Она мгновенно прижала пальцы к лицу, трогая кожу, ища, ощупывая свою красоту. Кормак покачал головой.
– Я не заклятие накладываю, – прошептал он. – Я не чародей.
Обернувшись, он посмотрел на своих врагов. Леннокс сидел, прислонясь к дубу, из его разбитого носа струилась кровь. Барта еще не пришел в себя, а Агвайн сбежал.
Но в его победе не было ни торжества, ни радости.
Ибо, одержав ее над этими мальчишками, Кормак приговорил себя к смерти.
* * *
Агвайн вернулся в селение и рассказал своему отцу Колдеру, как на них напал Кормак, а тот созвал старейшин и потребовал правосудия. За Кормака заступился только Гриста.
– Ты просишь о правосудии. Много лет твои сыновья избивали Кормака, и никто не приходил к нему на помощь. Но он терпел, как подобает мужчине. Теперь, когда на него беспричинно напали трое и он защищался, его должны казнить? Каждый тут, кто подаст голос за это, лишен стыда.
