Пирушка продолжалась своим чередом. Кое-кто из провожавших Юкенну вполне осмысленными восклицаниями встретил его совершенно уже бессвязными возгласами. Иные, напротив, слегка протрезвели. В их глазах плескалась недоуменная обида, ибо каждый новый глоток вина в таком состоянии неумолимо заставляет трезветь, и притом трезветь неприятно. Некоторые воспользовались отсутствием высокого гостя, дабы предаться… как бы это сказать повежливей… восторгам плотской любви – эти даже не заметили возвращения Юкенны. Танцовщицы, коим до конца празднества не дозволено ни напиваться допьяна, ни искать объятий высокопоставленных гостей, мигом приняли позу готовности к танцу. Менее опытный человек принял бы все увиденное за чистую монету, но Юкенна не обманывался. Не все пьяные на этом пиру действительно пьяны, не каждая танцовщица изготовилась именно танцевать, и не всякая парочка поглощена своими занятиями столь уж самозабвенно, как может показаться. Юкенна не пытался догадаться, кто из музыкантов тянет фальшивую ноту спьяну, а кто прикидывается, как и он сам. Не его это забота – выискивать агентов господина Тагино. Пусть они сами ищут то, что им нужно.
– Вина! – потребовал Юкенна чуть осипшим голосом мертвецки пьяного человека, которого свежий воздух и ночная прохлада ненадолго привели в чувство.
Совсем еще молоденькая плясунья с улыбкой произнесла подобающее случаю четверостишие и подала Юкенне громадную чашу, наполненную вином почти до краев. Такая чаша не то что пьяного – трезвого с ног свалит. А уж наклюкавшегося посла – так и вовсе наверняка. Вот только Юкенна был трезв… и к тому же ничего не имел против того, чтобы захмелеть. Теперь уже можно. Сложная партия не только разыграна, но и выиграна. Да и наблюдать то, что начнется в самое ближайшее время, лучше все-таки не на трезвую голову. Не так неприятно будет.
Юкенна всегда испытывал глубочайшую жалость к людям, которые вынуждены делать во имя куска хлеба то, что он делает исключительно удовольствия ради. Проститутки и тайные агенты вызывали в нем жгучее сочувствие – а те из них, которым приходилось совмещать обе профессии, пробуждали в нем почти непереносимое сострадание. Ему казалось, что он и есть вот эта хорошенькая девушка, принужденная расточать соблазнительные улыбки малознакомому мужчине, а потом и ложиться с ним в постель, чтобы выкрасть у него из рукава футляр с секретными бумагами – а иначе туго ей придется: господин Главный министр навряд ли милосерден к неудачливым агентам. Правда, сейчас она упоена сознанием собственной красоты, ума и удачливости: ей ведь удалось соблазнить, обмануть, обокрасть, обвести вокруг пальца, да не кого-нибудь, а хитрого опытного противника. Ее счастье, что, когда господин Тагино узнает, что никого она не соблазнила, не обманула и не провела, повредить он ей уже ничем не сможет.
Юкенна принял чашу из рук танцовщицы, изобразив пьяную попытку улыбнуться. Будто бы он уже охмелел до изумления и кажется ему, что он улыбается во весь рот, а на самом деле физиономия у него совершенно каменная, губы неподвижны, только брови зато поднялись выше лба. Вино он выпил медленно, не отрываясь, до последней капли.
Танцовщица смотрела на него нетерпеливым взглядом. А вот, кажется, и еще одна… да нет, не кажется, – точно! То ли от этих взглядов, то ли от выпитого вина Юкенне внезапно сделалось жарко. Ах вот как, красавицы? Вы ждете, когда же эта пьяная скотина наконец-то потащит вас в постель? До чего призывная улыбка… это ж надо же! Ну, еще губы язычком облизни… да за кого они меня принимают? За простачка, который никогда в своей жизни живой шлюхи не видел? Предполагается, очевидно, что я должен мгновенно ошалеть от этого зрелища. Даже обидно. Я и не предполагал, что господин Тагино ставит меня так низко.
Мгновенное опьянение схлынуло так же быстро, как и накатило, но мысль, им порожденная, показалась Юкенне забавной. Красавицы и впрямь ждут не дождутся возможности обыскать его – не важно, во время любовных утех или попросту спящим. Но почему Юкенна должен так уж сразу предоставить им эту возможность? Он делает свое дело, они – свое. И он вовсе не обязан облегчать им работу. Он еще не решил, что предпочтительней – позволить им утащить себя в постель или захрапеть прямо за столом. Но и того, и другого девушкам придется подождать. Уж если развлекаться, так всласть. Помнится, предшественник Юкенны на должности посла любил в пьяном виде читать чудовищно длинную и омерзительно бездарную поэму собственного сочинения. Таких скверных виршей Юкенне в жизни не настрочить, даже если он будет несколько лет подряд пьянствовать беспробудно. Однако он все же сочинил не так уж мало стихов и помнит их все до единого. Для того чтобы танцовщицы извелись от нетерпения, хватит с лихвой.
Танцовщицы извелись куда раньше, чем Юкенна предполагал. Исполнение помогло. Когда-то князь-король Юкайгин до слез хохотал, глядя, как его необузданный племянник изображает придворного, которому по пьяному делу пришла охота читать стихи. Видел бы его величество Юкенну теперь – смеялся бы до колик. Юкенна то делал вид, что забыл строку, то повторял несчетное количество раз подряд одно и то же слово, то простирал дрожащую руку, норовя попасть в кувшин с вином. Голос его то опускался до хриплого баса, то неожиданно взвивался жиденьким лающим фальцетом. Такого исполнения ни одни стихи не выдержат. Губы танцовщиц по-прежнему маняще улыбались, но в их глазах появился какой-то нехороший блеск. Юкенна не исчерпал еще и половины своего запаса, а желание стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым и уж тогда обыскивать читалось на лицах танцовщиц вполне явственно. Все, поразвлекся – и хватит. Не то еще и в самом деле употчуют кувшином по голове. Юкенна вновь простер руку в порыве небывало вдохновенной декламации и с пафосом ткнул растопыренными пальцами в миску с каким-то густым и жирным соусом. Соус потек на стол, а со стола заструился на кафтан Юкенны. Тот с безграничным изумлением воззрился на темное пятно, однако попытки подняться не сделал. Если эти танцовщицы хоть немного знают свое ремесло, они сами займутся и пятном, и Юкенной, а главное – его кафтаном.
Танцовщицы свое ремесло знали. С удивительной сноровкой они повлекли господина посла в его личные покои, дабы переодеться. Разумеется, после того, как с господина посла совлекли кафтан, никто и не подумал натягивать на его телеса новую одежду. Совсем даже напротив. Правда, Юкенна ожидал, что охмурять его в постели будет лишь одна из девиц, а другая тем временем займется обыском. Но нет, жаркие тела танцовщиц стиснули его с обеих сторон. Неужели он ошибся, и это не агенты Тагино, а самые настоящие танцовщицы, всегда готовые услужить высокопоставленному гостю, и обыскивать его никто и не собирается? Тогда дело плохо, тогда он должен каким-то образом избавиться от девиц, вернуться в пиршественную залу и найти того, кто уполномочен произвести обыск. Того, кому сейчас постельные забавы господина посла мешают так, что и сказать невозможно.
Однако он не ошибся.
Танцовщицы старались вовсю – лихо, сноровисто, на редкость слаженно. Юкенне начинало казаться, что их не двое, а гораздо больше – слишком уж у них много рук, ног и всего остального. Даже когда он закрывал глаза, на него со всех сторон наплывали их лица, глаза, полуоткрытые улыбающиеся губы. Казалось, сами стены комнаты хрипло дышали и постанывали. Это неровное судорожное дыхание почти заглушило легкий невесомый шорох. Почти – но не совсем.
Может, этот шорох и не насторожил бы Юкенну, но танцовщицы принялись за него с удвоенным пылом. Внимание отвлекают. Значит, в комнате происходит что-то такое, чего он никоим образом видеть не должен. И Юкенна с большим трудом протиснул голову меж двух танцовщиц и взглянул.
Кошка в комнату зашла. Серенькая. Полосатенькая такая киска, с хвостиком и лапками. И бантик на шее повязан шелковый. Киска как киска. В комнату зашла. Бывает. Даже и во дворце случается.
А вот чего не случается даже и во дворце – это чтобы киска целенаправленно подошла к валяющемуся на полу кафтану, минуя все соблазны в виде лежащих на ночном столике яств, залезла в рукав кафтана по самый хвост, вытащила оттуда лапками и зубами футляр с бумагами и усердно поволокла его вон из комнаты.
Ай да господин Главный министр!
Кенет кое-что порассказал Юкенне о том маге, который соорудил для него наговорное кольцо. Конечно, теперь Тагино лишился его помощи – и тем не менее не оплошал. Может, у Тагино нашли приют бывшие ученики пропавшего мага? Или он раздобыл себе нового мага где-то на стороне? Вряд ли. Скорей всего он действительно приспособил к делу кого-то из учеников. Но как же остроумно! Не человек – человека Юкенна заподозрил бы в первую очередь, как заподозрил не в меру ретивых танцовщиц. Киска серенькая с бантиком. Где-нибудь за дверью киску поджидает человек, который возьмет у нее похищенные бумаги. Не может же бедное животное волочить футляр через весь дворец, не под силу ей это. Но войти в комнату, но залезть в кафтан – да сколько угодно. Даже если бы Юкенна и заметил кошку у себя в кафтане, что в том тревожного? Пол холодный, а в кафтане тепло, уютно. Отдохнуть киске захотелось. Пригрелось бедное доверчивое создание. А потом Юкенна рано или поздно отвернется, и тут наложенные на кошку магические заклинания начнут действовать. Нет, положительно, чего-чего, а чувства юмора Тагино не лишен. До чего же артистичная выдумка.
