– Белое? – Милан сглотнул и облизал сухие губы.
– Прошлогоднего урожая.
– Дай-ка кружку, что ли…
Он наполнил кружку, отхлебнул, почмокал губами. Вздохнул.
– Не жаль тебе?
– Вина? Не жаль: бог даст, так новое зальем после войны, – махнул рукой Тибор. – А нет, так все одно пропадать… Вот виноградника, сил нет, как жалко!
По лицу его текли слезы.
Бертольд проснулся, потревоженный возней и стуком, и теперь, не веря собственным глазам, чуть ли не с суеверным страхом смотрел на крестьян.
Милан наполнил кружку снова. Обернулся.
– Ну, значит, это… будешь, травник?
Жуга взял кружку и долго стоял, прихлебывая терпкое вино и глядя, как стекает, впитываясь в землю, янтарный солнечный жир.
Стоял и вспоминал…
* * *
Тогда тоже лилось вино, лилось в бокал бесшумной струйкой, отсвечивая красным в отблесках каминного огня. Бертольд и Влана с кружками в руках сидели за столом, притихшие как мыши. За занавешенным окном сгущались тени. Было жарко.
Маг опустил кувшин на стол, и протянул бокал Жуге.
– Держи, – откинулся на спинку кресла. – Ну, что тебя интересует?
Жуга молчал, сжимая в ладонях нагретое олово кубка. Пригубил машинально, поморщился и поставил бокал на стол.
– Спасибо, что-то мне не хочется сейчас…
– Итак?
– Рассказывать, наверное, не нужно?
Маг закрыл глаза и долго молчал, а когда заговорил, то речь пошла совсем не о смерти боярского сына.
– В последние полгода, – начал он, – только три известия из мирской жизни всерьез меня заинтресовали. Вначале я не видел связи между ними… Теперь же, как мне кажется, такая связь видна. Ответь мне на мои вопросы.
– Если смогу.
– Смерть Михая Пелевешича – твоих рук дело?
– Нет.
– А мага по имени Тотлис?
– У меня была на то своя причина… – Он поднял взгляд на колдуна. – Ты хочешь отомстить?
– Я – не хочу. Другие могут, но не я: Рохобор всегда был мне противен. Значит, слухи о рыжеволосом ведуне – правда… Теперь второй вопрос. Разбуженные силы маяка в Галлене – это тоже ты?
– Наверное, я. Но только не в одиночку.
– Ага. Тогда понятно. Разбаш нашел-таки обратную тропу…
– Чего еще?
– Четыре зверя пробудились. Вновь старая вражда.
Жуга пожал плечами:
– При чем тут я?
– Иной раз упавшего не к месту яблока достаточно, чтоб изменить расположенье сил, а ты – вон сколько дров наломал… Нельзя так долго прыгать с чашки на чашку – весы слишком раскачались. Я знал, что рано или поздно ты придешь ко мне.
– Может, скажешь, что и война – моих рук дело?
Маг Золтан поднял взгляд.
– Не исключено.
– Вопросы кончились? Тогда ответь на мои. Конечно, если знаешь ответ. За что убили парня?
Маг молчал. Огонь в камине догорел, и лишь уголья шаяли неровной красной грудой. Бертольд сидел, боясь пошевелиться лишний раз. Его кружка давно опустела, но он никак не мог себя заставить попросить добавки. Наконец, Золтан Хагг вздохнул, нагнулся, сунул руку куда-то под кресло, и на стол меж ними лег прямой меч в простых, обшитых потемневшей кожей ножнах. Блеснула черная, с прожилкой серебра, витая рукоять.
– Узнаешь? – спросил колдун.
Жуга кивнул:
– Кинкаша меч.
– Возьми его.
– Я ничего не понимаю в оружии.
– И все таки взгляни.
Жуга неловко потянул к себе лежащий меч и наполовину вытащил клинок. С проковкой на четыре грани, неширокий, примерно с руку взрослого длиной, меч оказался странно легким по сравнению с тяжелыми ножнами. И Влана, и Бертольд невольно подались вперед, завороженно глядя, как мягко и неярко, подобно лунному сиянью в небесах, мерцает в травниковых руках полоска металла. Заточенная с обеих сторон до бритвенной остроты сероватая сталь клинка, казалось, светится сама по себе. Узора не было, лишь ближе к рукояти, у самой крестовины тончайшим волосным рисунком проступала вязь клейма – зверек на задних лапах. Рисунок был – само движение: чуть вздернутая мордочка, взметнувшиеся в танце лапки, изогнутый двойной дугой пушистый длинный хвост.
Лиса.
Жуга протянул меч Золтану.
– Я рассмотрел.
Колдун нахмурился.
– Клеймо ты видел?
– Да, – кивнул Жуга. – Лиса, которая танцует. Мне это ни о чем не говорит.
– Танцующий лис… – пробормотал негромко Хагг и с легким шелестом задвинул меч обратно в ножны. Тусклое сияние погасло, и Жуга вдруг ощутил с тревогой, как кольнуло руку под браслетом.
– Я думал, все, что было у Кинкаша, забрали стражники, – проговорил он медленно. – Как меч попал к тебе?
– Меч мне принес его отец.
– О…
Колдун сделал паузу, ожидая вопроса, но Жуга лишь молча кивнул, и Золтан Хагг продолжил:
– Кинкаш – четвертый сын боярина Деже. Я думаю, не нужно говорить, какова участь младших сыновей – ни титула, ни денег, зачастую и вовсе никакого наследства. Одно лишь имя, да надежда на удачную женитьбу. Парнишка развлекался, как мог. Возился с девками, играл, гулял по кабакам… Взрослел, короче.
Но к делу.
С полмесяца тому назад Кинкаш и три еще таких же остолопа отправились куда-то в горы, по слухам – к перевалу Дибиу. По крайней мере, так мне рассказал его отец. Зачем они туда пошли, где их носило – я не знаю. Знаю только, что вернулся он обратно с этим вот мечом.
Первого из них убили через три дня. Подкоп, подземный ход и вслед за тем – ножом по горлу. Буквально через ночь погиб второй. Третий смекнул, что дело пахнет жареным, и быстренько смотался прочь из города. То, как погиб Кинкаш, ты знаешь сам.
Вчера ко мне зашел его отец.
«Мой сын погиб, – сказал он. – Я знаю, что ты советовал ему отнести клинок обратно. Я тоже чувствовал, что эта история добром не кончится, хотя, господь свидетель, я не знаю, где и как он раздобыл этот меч, но… Последыши всегда упрямы. Возьми его, колдун. Так будет лучше. Я не хочу проклятья на свой род.»
В дверях Милош Деже обернулся.
«У меня было четверо сыновей и две дочери, – задумчиво проговорил он, – и я не возлагал на младшего больших надежд. И все равно мне жалко парня. Одно лишь утешает меня – что умер он с оружием в руках. Прощай, колдун.»
И он ушел.
– Все это, конечно, интересно, – сказал Жуга, как только маг закончил свой рассказ. – Но чего ты хочешь от меня?
Золтан Хагг долил себе в бокал вина. Выпил. Жуга к своему кубку так и не притронулся.
– Идем. – Маг встал, зажег свечу и двинулся к дальней стене комнаты. Бертольд и Влана тоже было поднялись, но Золтан нахмурился и покачал головой:
– Девчонка пусть останется.
Та послушалась и села. Монах поколебался и двинулся за ними.
В стене, за темной и тяжелой драпировкой обнаружилась дверь. Жуга вслед за волшебником пригнулся и шагнул вперед. Крутая каменная лестница вела в подвал. Жуга насчитал девятнадцать ступеней, остановился и огляделся.
Здесь было холодно. Три свечи, зажженные магом, неясным светом осветили белую холстину, скрывающую что-то большое и неровное, лежащее на столе.
– Взгляни, – маг взялся за края, рывком отбросил покрывало.
Бертольд попятился.
– С нами крестная сила! – хрипло выдохнул он.
Травник молча окинул взглядом лежащую на столе кряжистую коротконогую фигуру и отвернулся, закусив губу.
– Вот значит, как… – сказал он, глядя в пол. Прошелся пятерней по волосам. Подвески на его браслете тихо звякнули. – Двараг… – Он поднял взгляд. – Я должен был сразу догадаться.
* * *
После выпитого вина в голове слегка шумело. Шварц разохотился на дармовщинку взять с собою весь бочонок, да поздновато спохватился, и путники, наполнив фляги остатками вина, двинулись дальше на восток. Однако путь до привала оказался недолог. Едва телега двинулась вперед, Милан мгновенно задремал, едва не подпалив упавшей трубкой собранное сено. Доверившись волам, они проехали вдоль по дороге еще пару-тройку верст, но вскоре стало ясно, что пора искать местечко для ночлега. Монах с крестьянином, опустошив на сон грядущий фляжечку-другую, теперь вкушали, развалясь под деревом, этот самый сон.
Жуге, наоборот, уснуть не удавалось. Лежа в телеге на сене, он долго ворочался с боку на бок, затем протянул руку в изголовье, нащупал в сене свой мешок и потянул его к себе.
Меч распирал котомку наискось, поблескивал в завязках черным шаром рукояти. Жуга помедлил, развязал мешок и вытащил клинок из ножен.
«Умеешь драться посохом, сумеешь и мечом,» – говаривал когда-то Дьердь-наемник. У Жуги не было оснований ему не доверять, но меч лежал в руке неловкой, непослушной железякой. В нем не было привычной массивности посоха; к тому же рукоять была короткой, рассчитанной на хват одной рукой. Жуга в который раз подивился легкости клинка. Металл был странный, сероватый – слегка светился в темноте, а вот на солнце – вспомнилось – наоборот, блестеть упорно не желал. Лис на гравировке щерил зубы, улыбаясь, скакал в нелепом танце; в сиянии луны была заметна каждая шерстинка.
