Рука зудела под браслетом.
Травник встал, взмахнул мечом для пробы, рубя крест-накрест воздух, раз, другой, ударил и замешкался, потеряв клинок из виду: в движеньи меч как будто растворялся в сумерках. Остановив удар, Жуга повел клинок дугой, бросил его на предплечье и выругался, порезавшись – привычка драться посохом заставила забыть о лезвии. Он поплевал в ладонь, вытер кровь с руки и усмехнулся про себя.
Герой…
Он спрятал меч обратно в ножны и крепче завязал мешок.
Снова вспомнился подвал и странный разговор.
И маг.
И тело на столе.
* * *
Они тогда долго стояли молча. Чадили свечи.
– Ты знаешь горы, ты там вырос, – сказал негромко маг. – Останови весы. Иначе смерти будут продолжаться.
Жуга вглянул на мага исподлобья. Отвел глаза.
– Чего ты хочешь от меня?
– Отнеси им меч обратно.
– И только? – криво усмехнулся травник. – Чего ж ты сам-то? Дождись, пока они придут, да и отдай им. Вот, мол, ножичек случайно завалялся, не ваш ли, дескать…
Золтан Хагг молчал.
– Ну? Что ж ты, а?
– Не получается, – сказал он наконец. – Они не просят и не требуют. Просто убивают. И я не знаю, почему.
Они стояли так довольно долго, глядя на мертвое тело, и Жуга первым нарушил молчание.
– Не так-то просто убить дварага, – глухо сказал он.
Колдун кивнул:
– Кинкашу это удалось. Труп обнаружили в подземном ходе. Похоже, там обвалилась кровля, его присыпало. А парень ранил его, видишь? Вот… Скорее всего, он задохнулся. Распоряжением градоправителя тело доставили ко мне. Никто об этом не знает.
– Не понимаю, – Жуга нахмурился. – Двараги уже века три безвылазно сидят в своих горах. О них уж все забыли… И потом, почему он был один?
Монах не выдержал.
– Да нет же, двое их было, подкопщиков тех. Помнишь, Жуга, я говорил?! – воскликнул он и шмыгнул носом. – Да и вообще, скажите наконец, что здесь творится? Имею же я право знать! Кто это – двараги?
Жуга помрачнел.
– Двараги? Маленький народ… – проговорил он неохотно. – На западе их называют дварфами. На севере – гномами. Сами они зовут себя тонгорами или хаздами. Больше я ничего о них не знаю.
– Я тоже, – поддакнул волшебник. – Я провел вскрытие, но все без толку. У них огромная печенка и желудок, два сердца и просто железные мускулы. В носу полно волос, наверное, чтоб пыль рудничная не попадала. А уж связки… Бьюсь об заклад, что голоса у них – как у простуженных собак. В остальном они похожи на людей, вот только ростом не вышли.
– Пошли обратно в комнату, – сказал Жуга.
* * *
Они проснулись за полдень. Милан, кряхтя и охая, запряг волов, затеплил трубку, и вся троица, забравшись на телегу, двинулась вперед, рассчитывая до темноты сметать остатнюю копну и повернуть обратно. Впрочем, это Милан рассчитывал. Жуга и Шварц идти назад отнюдь не собирались.
Опять встретились беженцы, на сей раз целых три семьи с детьми и скарбом на телегах. Милан остановился поболтать, спросить, не слышно ли чего о турках.
– Да за рекой, за Яломицей уже их конников видали, – угрюмо буркнул в ответ отец семейства.
– И что, значит, говорят?
– Да ничего. Вот, правда, войско на подходе. В Тыргу-Муреше, слышал, ополчение собрали? Бояре выступили многие. Бог даст, отобьемся.
– А воеводой кто? – спросил Жуга.
Крестьянин поднял взгляд.
– Граф Цепеш.
Травник промолчал.
* * *
Когда они вернулись в комнату с камином, за окном уже стемнело. Влана не спросила их ни о чем, по лицам разглядев, что там, внизу они увидели такое, о чем болтать не стоит.
– Ну? – спросил, расположившись в кресле, маг. – Ты не решился?
– Нет, – сказал Жуга.
Волшебник помолчал. Поскреб ладонью подбородок, подбросил дров в камин и повернулся к травнику.
– Не мог бы ты мне рассказать об остальных своих проделках?
– Например?
– Крысы и каша в Гаммельне.
– Каша? – Жуга вскинул голову. – Какая каша?
– Гречневая, – ехидно усмехнулся Хагг. – С мясом. Твоя любимая, между прочим. Ею завалило два квартала по самые окна вторых этажей. Городских мусорщиков едва удар не хватил: три дня окрестные бродяги валом лезли в город, чтоб пожрать на дармовщинку, а потом, когда вся эта прорва каши закисла, пришел черед собак. О крысах я и вовсе уж молчу.
По мере того, как волшебник говорил, лицо Жуги вытягивалось все больше и больше, пока наконец челюсть его не отвисла совсем. Лишь после этого травник опомнился и взял себя в руки.
– Надо же, – пробормотал ошеломленно он. Бестолково подвигал руками, не зная, куда их деть. Пригладил рыжие вихры. – Неужто Яцек… Гм! Навряд ли… а…
– Значит, все таки, это был ты? – спросил маг. Жуга вздохнул и молча кивнул, подтверждая. – Может, ты еще чего натворил еще в последние два месяца?
– Нет, – ответил тот. – Вот разве только этот… Цепеш, граф который.
– Ах вот оно что… – пробормотал Золтан. – То-то я заметил, что в последнее время Влад приобрел довольно странные привычки! Можно было догадаться: не так уж много здесь, в стране, рыжих волос… Что ты с ним сделал?
– Не хочется рассказывать, – Жуга мотнул вихрастой головой.
– Ага… И все же мне хотелось бы узнать, как тебе удалось проделать такое. Если то, что говорят о нем, правда… Ну что ж, по правде говоря, я даже рад, что кто-то смог ему припомнить Амлас.
Жуга вскинул голову. Под кожей на его лице заходили желваки.
– Так там был… он?!
– Он, он. А ты не знал?
Травник не ответил. Амлас, где тридцать тысяч непокорных горожан остались умирать на кольях…
– Не знал, – сказал он наконец. – А знал бы, так наверное прибил бы, как гадюку.
– Сейчас он в Бухаресте, собирает ополчение.
– Что?!
Золтан Хагг откинулся на спинку кресла. Покачал рукой вино в бокале.
– Кто мы такие, чтоб об этом рассуждать? – задумчиво сказал он. – Владислав Цепеш дважды был у власти, и каждый раз у него находилось множество новых сторонников. Кто поручится, что третьего раза не будет? Даже в те времена, когда турки оставляли Валахию в покое, обязательно находились какие-то новые враги, и требовалась сильная рука. Равно, как и теперь. На господаря надежды мало, Ватикан слаб, монашеские ордена хиреют, распадаются. Почти что десять лет мира, и вдруг… Ума не приложу, что подвигло султана развязать войну. – Он поднял взгляд на травника. – Так ты забираешь меч?
– Не знаю, – Жуга потупился. – Я не воин. Мне никогда не быть средь тех, чей образ жизни – смерть. И в городах я не живу. Почему я должен вам помогать?
Колдун вздохнул. Глотнул вина.
– Ты прав. В горы турки не полезут. В горах земли – на полвершка, ни вспахать, ни засеять. Вы там только овцами и живы. Предгорья и долины – вот что их сейчас влечет. Города потом сами сдадутся, когда придет голод. Озимые уже взошли – там же поля, сады. Лучшие в стране виноградники. Каэр белое, ваго, сэмулаш, флоричика… тебе это ничего не говорит? Я мог бы долго перечислять. А деревни пустуют, многие сгорели.
Бертольд почувствовал, как рот его наполняется слюной только от одних лишь перечисленных магом названий. Вина были более чем известные. Он потянулся за своей кружкой и обнаружил, что она пуста. Влана, досадливо сморщившись, толкнула монаха локтем. Маг, углядев его движение, великодушно кивнул на графин. Бертольд долил себе вина и приготовился слушать дальше.
Жуга молчал.
– Ты забираешь меч?
– Ну, даже если заберу, ты все равно мне не поверишь. А ну, как выброшу его в ближайшую канаву?
– Не выбросишь, – маг поднял руку с зажатым в кулаке браслетом.
Жуга схватился за запястье.
– Яд и пламя! Как…
– Вот так, – маг усмехнулся, повертел браслет в руках. – Редкая вещица, не правда ли? – Он тронул пальцами подвески. – Интересно, что будет, если оборвать вот эту? Или… эту?
Жуга завороженно наблюдал за блеском камня. Облизал пересохшие губы. Потупился.
– Отдай, – сказал он глухо. – Прошу тебя. Я заберу этот чертов меч, только отдай.
– Конечно, заберешь, – кивнул волшебник. Пальцы его сжали одну из подвесок. – А чтоб ты не забыл, я малость помогу.
И маг сорвал подвеску. Помедлил, глядя на Жугу. Разжал кулак. Зеленоватый порошок рассыпался в ладони мягкой горкой.
– Пыль, – сказал негромко Золтан и вздохнул. – Прах, пепел – вот цена любому колдовству… Ты знаешь старые стихи?
Война в лесах и городах,
Пожар ее горяч и светел.
Кого она растопчет в прах?
Чей по ветру развеет пепел?
Он дунул на ладонь, и пыль, взметнувшись вверх, растаяла в каминном дымоходе.
* * *
Отправиться задумали под вечер. Жуга сидел под деревом, бездумно теребя подвески на браслете, когда Бертольд с берестяным ведром в руках вынырнул из чащи вечереющего леса и направился к нему.
– Эгей, чего ты там засел? – окликнул он Жугу. Махнул ведром. – А я тут вон, гляди – грибков набрал. Нажарим!
Жуга лишь кивнул, думая о своем. Отросшие рыжие волосы травник зачесал на затылок и связал ремешком в пучок.
