Те несколько недель, что он отходил в рах-саваннах, разбили все вдребезги. Его жизни угрожали вчерашние друзья, коллеги и даже пар-арценцы родного Свода. Союзниками оказались сущности, самого имени которых он отродясь не слыхивал. Его былая любовница пала от стрелы Лагхи Коалары. А самая желанная женщина в мире вдруг сделалась женой Лагхи Коалары. Все сошлось к проклятому гнорру и весь мир в сознании Эгина взорвался.
Будучи аррумом, он узнал еще кое-что. Гармонии нет, но нет и несчастья. Когда целый уезд княжества – пусть даже самый захудалый уезд! – за быстрые дни превращается в кладбище, когда твоя власть безгранична, ибо кроме тебя нет никакой власти вообще, когда весь мир сходится на острие твоего клинка – вот тогда-то и открываются Двери Восприятия. Безо всякой направленной Работы, большой ли, маленькой ли, потому что все вокруг тебя – одна грандиозная Работа.
Но и это не все. Нелеот, Суэддета, Ит, Тардер, Фальм. Настоящий бескрайний мир, мир Солнца Предвечного, а не выхолощенные Сводом сказки древних путешественников, не ветхие чернила на бумаге. Дыхание магических искусств, которыми владели только пар-арценцы и гнорр. Прикосновение к искусствам, которыми не владел в Варане никто. Вкус воды в озере Сигелло, неживая кровь странника-оборотня на клинке, лепестки стража близ города гэвенгов, кровь офицеров Свода, «густая кровь"…
Его новый опыт не вмещался в тесный короб словесных описаний. Опыт просто был при нем, а он был одновременно и вместилищем, и его единственным подлинным содержимым. Но если опыт был невыразим, его нельзя было отнять, им нельзя было поделиться, то несколько фраз – возможно, лишенных действительного смысла, и уж заведомо лишенных новизны – в этом опыте копошились. Как рыбки-плоскодонки в мутной водице.
«Если в результате разысканий и достоверных умозаключений возможно указать первоисточник бедствий – к нему следует доступиться и его следует уничтожить.
Если по каким-либо причинам доступиться к нему невозможно, его следует признать несуществующим.
Во втором случае следует найти причину, порождаемую недостижимым, то есть несуществующим источником, и уничтожить причину, признав ее достижимым и существующим первоисточником бедствий.
Если невозможно и это, следует повторять разыскания и достоверные умозаключения до тех пор, пока не будет обнаружен достижимый первоисточник бедствий.
Однако после всех предпринятых действий всегда следует быть готовым к тому, что со временем бедствия повторятся, ибо их несуществующий первоисточник в действительности существует.»
И вот только сейчас, будучи уже трижды никем, он нашел нужные слова, чтобы сообщить все это Лагхе. От самого начала до самого конца.
– …Это именно то, что я узнал благодаря вам, мой гнорр. Именно то, о чем я промолчал, когда мы расставались с вами возле замка Маш-Магарт.
Лагха расхохотался так, что чайки, все время следовавшие за кораблем вечно голодным напоминанием о тупой безжалостности природы, испуганно отпрянули всей стаей строго на север, то есть – в сторону Фальма.
Эгин кисло улыбнулся. Он понимал, что его высокопарность может выглядеть не вполне уместной, но все-таки…
– Ловко вы меня разыграли, Эгин! Ловко, Шил-лолов перец! – Лагха не прекращал похохатывать. – А я уж начал думать, что вы серьезно…
– Но я и впрямь серьезно, – развел руками Эгин. – Я просто хотел предельно внятно указать вам на то, что феоны в нашем случае – это не более чем слова. Раз мы не можем…
– Да о чем вы!? – вдруг взъярился Лагха; вид у него был такой, будто Эгин только что отпустил ему пудовую плюху. – О чем вы говорите!? Вы пересказываете мне содержимое вашего личного листа, обвиняете меня в убийстве какой-то вашей «любовницы», о которой я первый раз в жизни слышу, потом поэтизируете наше мрачное времяпровождение в землях Севера, а на закуску цитируете слово в слово кусок Второго доказательства существования Мирового Зла!
– Что? – Эгин ничего не понял.
«Какое доказательство? Я ничего не цитирую!»
– Что!? – переспросил Лагха; вдруг он запнулся и начал стремительно остывать. – Постойте, Эгин, вы же были аррумом. Причем – из Опоры Вещей.
– Да.
– Скажите честно, я клянусь, вам за это ничего не будет: вы что, когда-то встречались с Отцами Поместий? – с этими словами Лагха, как показалось Эгину, чуть-чуть подался назад.
– Нет. Разумеется, нет!
– Впрочем, что я спрашиваю? – как бы сам себе сказал Лагха. – Если встречался – так не скажет. Поймать на лжи я его сейчас не в состоянии, а потом это уже будет и вовсе невозможно.
– Мой гнорр, смысл ваших речей скрыт от меня, – сухим как мел тоном заявил Эгин.
Лагха предельно внимательно посмотрел на него, потом немного расслабился и, примирительно улыбаясь, сказал:
– Если бы вы были на моем месте, вы бы признали мою реакцию на ваши слова правомерной. Вы только что буква в букву воспроизвели фрагмент так называемого Второго доказательства. Суть всего доказательства немногого стоит: первопричиной всех бедствий в нашем мире является Хуммер, а если не Хуммер – так его прародитель. С этим сейчас не все достойные упоминания маги согласны, зато в свое время были согласны все простолюдины, так что итог доказательства немногого стоит. Однако конкретные фигуры речи, текучая логика, которая проницает сознание в момент внутреннего повторения этих рассуждений на Истинном Наречии, используются самыми сильными пар-арценцами и мною лично при подготовке к составлению новых сложных заклинаний. Они – неотъемлемая часть Третьего Посвящения. И если только вы завладели этими словами самостоятельно – крючья Шилоловы, хотел бы я знать как именно! – значит, вы… вы… не знаю кто. В любом случае – поздравляю вас, Эгин. Вы теперь вроде как пар-арценц. Отставной пар-арценц.
2
Еще хуже, чем на первый день в Ите – так чувствовал себя Эгин, пробираясь через сумрак и смрад юго-восточных кварталов к казармам конной гвардии. И хотя угольки того разговора с Лагхой уже дотлевали в его сознании, слова наконец-то перегорели и утратили свою многозначительность, легче на душе не становилось.
Сравнение с Итом напрашивалось само собой. Плотный весенний городской туман, замешанный на дыме печных труб и испарениях многочисленных бань, наползал на Пиннарин, как некогда Опарок – на башни и руины Города на Озере.
Точно так же, как и тогда, у Эгина исчерпались и силы, и надежды. Точно так же не было ни достаточных средств к существованию, ни любви, ни дома, ничего, кроме «облачного» клинка в ножнах из акульей кожи. Но даже ножны истрепались до последнего предела и обещали не сегодня завтра оголить по всей длине острое, как мысль, полотно меча.
Средств к существованию у него не имелось, а идти на поклон к Лагхе и клянчить денег было делом для его чести совершенно недопустимым. Вообще, Эгин предпочел бы гнорра больше не встречать и как можно быстрее оказаться за пределами территорий, на которые распространяются любовь и власть Свода Равновесия.
Лагха был Эгину чересчур многим обязан, а это для сильных мира равносильно жестокому унижению. И, зная людей не по книгам, Эгин понимал, что на месте Лагхи было бы разумно устроить ему, Эгину, полное и конечное исчезновение.
С другой стороны, чересчур близко к сердцу Эгин эти подозрения не брал. «Если Лагхе достанет духу послать убийц, я даже не успею понять, что же со мной произошло. А потому бояться нечего. Сейчас смерти нет, потому что ее нет. А когда она придет – не станет уже меня самого и бояться смерти будет некому. Значит – смерти нет вообще.»
Но как обидно все-таки быть убитым – хоть ради мести, хоть из ревности, хоть из-за соревновательного порыва! На месте Лагхи Эгин скорее уж повторно попросил бы самого себя вернуться на службу в Свод Равновесия, чтобы тем самым и возвысить, и приблизить, и одновременно – сделать управляемым, ручным, зависимым пар-арценцем. Все-таки, не гнорром, то есть заведомо низшим.
Эгин шел к бравым кавалеристам, в рядах которых после всех урталаргисских и фальмских передряг не доставало каждого второго. И коль скоро так, в ближайшее же время со всей страны должны были съехаться молодые дворянчики, для которых освободились почетные места в столичной гвардии.
Это означало, что лишний учитель фехтования гвардейцам не повредит. Кто он, откуда взялся – вряд ли заинтересует командиров. Главное, что Эгин не заломит за свои услуги сверхвысокую цену, как делают иногда прославленные грютские учителя верховой езды, а потому его должны принять с распростертыми объятиями.
До конца лета он скопит достаточно денег, чтобы хватило на дорогу до Медового Берега. Еще и останется кое-что на первое время. А может, и не до Медового – общество горцев и аютских офицеров в стальных юбках перестало внушать ему симпатии. Что ж, его меч и запрещенные искусства могут высоко оценить на Циноре, в Орине, на Аспаде. Главное – накопить денег на новые ножны, хорошие доспехи и на дорогу.
