Крупное сердце вампира продолжало сокращаться и пульсировать в моей ладони, с каждый толчком из него выплескивалась струя крови.
– Сделай это сама, дорогая, – сказал я.
– С удовольствием, – усмехнулась она.
Вампир рванулся вперед последним, отчаянным усилием. Его когтистые лапы вытянулись вперед и сомкнулись, хватая пустоту.
Я бросил сердце вампира, и Франсуаз наступила на него, давя и размазывая по полу.
– Боюсь, я разбила ему сердце, – вздохнула она.
Вампир поднес руки к тому месту, где еще минуту назад билось его сердце; он засунул пальцы глубоко внутрь и застонал. Его черные глаза закатились, став моментально желтыми и тускнея с каждой секундой.
В последнем усилии он перекусил свой язык и рухнул на колени.
Франсуаз подошла к твари и пустила ему в рот серебряную пулю.
– Не говори, что отпустили тебя голодным, – сказала она.
– Как я вижу, взять его живым вам не удалось, – произнес Маллен.
– Он не может сказать, что мы не пытались, – ответила Франсуаз.
– Он вообще уже ничего не сможет сказать, – взорвался полицейский. – Обязательно было его убивать?
– Не знаю, как высоко вы цените жизни тех людей, что ждали его на лестнице, – ответил я. – Но я полагаю, что лучше потерять убийцу, чем десять стражников.
– Я вас ни в чем не упрекаю, – сказал Маллен, хотя только что занимался именно этим.
– Сами бы попробовали, – проворчал я. – У вас есть носовой платок?
– Можете не возвращать, – буркнул Маллен. – Все еще хотите переговорить с теми двумя проститутками?
– Это может быть полезно, – согласился я. – Вызовите отца Карлоса из католической церкви в восточном районе. Пусть он позаботится о сожжении тела.
Франсуаз поправила волосы.
– Пусть ваши люди не прекращают поиски, – сказала она. – Этот недоносок не приезжал из Аспоники два дня назад. Значит, у нас еще два ублюдка ходят по улицам.
– Я всего лишь глупый полицейский, – огрызнулся Маллен, – но до трех я уж как-нибудь сосчитаю и сам.
Он вернул на место свой заряженный серебряными пулями револьвер, который так и не понадобился. После этого тяжело направился к двери.
– Держу пари, с каждым шагом он продавливает по квадратному футу в потолке внизу, – сказал я.
– Я всего лишь сказала, что два взбесившихся от крови вампира все еще ходят по улицам.
– Ты во всем можешь найти что-то хорошее, – заметил я.
– Встречаюсь же я с тобой, – улыбнулась Франсуаз.
– Никто сюда не заходит! – Маллен отдавал приказания, стоя в дверях. – Никого не впускайте, пока там все не уберут.
Окинув взглядом комнату, покрытую темными пятнами запекающейся крови и усыпанную отрубленными частями нечеловеческого тела, Маллен глубоко вздохнул и удовлетворился сознанием того, что все плохо.
Франсуаз сбежала вниз, целеустремленно, как горная лавина. Спецназовец, который до того заговорил со мной, отступил на шаг от стены и дотронулся до моего пиджака, желая что-то спросить.
В том настроении, в котором я находился, я был скорее склонен сбросить его через перила – тоже неплохой способ убрать его с дороги.
– Майкл, – тихо произнес офицер.
Его белесые усы в тусклом свете вкрученной в потолок лампочки походили на грязноватый пластырь, прилепленный под разбитым носом.
Если бы я в этот момент громко сказал ему «У», он бы сам кубарем перелетел через перила.
– Что? – спросил я.
– Не хочу тебя задерживать... – сказал он. Я кивнул. Такое начало показывало, что он и дальше намеревается занимать мое время.
– Ты что-то хотел спросить, Джесси? – поинтересовался я.
Он продолжал говорить тихо, хотя решительно все, стоявшие на лестнице, могли его расслышать; мало того, он еще согнул спину, пряча голову в плечи, точно полагал, что так его никто не заметит.
– Майкл, – спросил он шепотом, какой в театральных ремарках называют страшным. – Что, черт возьми, там произошло?
Настал мой звездный час, и я не собирался его упускать.
Я одобрительно похлопал офицера по груди.
– Ты абсолютно прав, Джесси, – сказал я.
С тем я его и оставил.
Он разинул рот, но я не стал задерживаться, чтобы узнать, влетела ли туда какая-нибудь муха.
Лейтенант Маллен продолжал отдавать указания, стоя на верхней площадке. Он махал руками так энергично, словно управлял сложным уличным перекрестком, и, не стой спецназовцы гораздо ниже его на лестнице, непременно сбил бы с ног одного или двух.
Но этих ребят здорово учат основам выживания.
– Что он хотел? – недовольно осведомилась Франсуаз.
Девушка стояла у двери с номером 67, возле которой, сложив руки на груди, дежурил скучающий полицейский офицер.
Его лицо было непроницаемо, как нос ледокола, и ясно говорило о том, что если его не взяли участвовать в захвате преступника, чего он, без сомнения, заслуживает гораздо больше, чем некоторые другие, и направили охранять двух полусумасшедших проституток, то, стало быть, его вовсе не интересует, что может происходить наверху.
– Спросил, каким кремом для лица я пользуюсь, – ответил я.
Франсуаз распахнула дверь так резко, что я не успел предупредить дежурного полицейского о том, что иногда бывает полезно побеспокоиться о сохранности своих ушей. Впрочем, на этот раз отважному стражу порядка повезло больше, чем когда ему не доверили штурмовать квартиру, и дверная створка прошла в четверти дюйма от его приплюснутого к черепу уха.
Я успел удостовериться в этом как раз вовремя, чтобы поймать злой взгляд моей партнерши, которая нетерпеливо стояла в дверях и поджидала меня.
– Так что ты ему сказал о том, что произошло внутри? – спросила она.
– Сказал, что мы помогали миссис Дульциус оправиться от запора, – ответил я. – А вот и наши свидетельницы.
– Мы слышали громкий шум там, наверху, – с поспешностью сообщила нам одна из девиц.
Бесспорно, это была крайне ценная информация, которая могла очень сильно помочь нам в дальнейших розысках.
– Я там трахалась, – мрачно сообщила моя партнерша, усаживаясь в третье из трех находившихся в комнате кресел.
Больше в помещении не имелось ни одного предмета, на который можно было бы сесть, кроме пола, да и тот производил такое впечатление, что мог бы без труда пропитать грязью насквозь сколь угодно толстые брюки.
Таким пол выглядел; и я твердо знал, что на деле он еще грязнее.
Я мог бы, пожалуй, взгромоздиться на каминную полку и полагать себя рождественской игрушкой, но если в подобной комнате и обнаружится каминная доска, то она точно бутафорская и на нее опасно ставить даже обычную рождественскую игрушку.
Поэтому я остался стоять.
Если маленькие дети и подростки относятся к Франсуаз с трогательным доверием, способным даже вызвать слезы на глазах того, кто видел детей только на картинках, то с женщинами она далеко не всегда находит взаимопонимание, по крайней мере сразу.
Те из них, что считают себя красивыми и сексуальными, обычно не склонны радоваться, осознав, что на самом деле таковыми не являются; что же касается унылых, правильных и всепонимающих жен из тех, которые, пока муж работает, заботятся о семье, ведут хозяйство и спят с садовником, то женщинам такого типа трудно смириться с тем, что Франсуаз принимают в обществе на правах моей жены.
После того как Франсуаз, небрежно обронив пару слов на светских ужинах, разбила три брака, казавшиеся издалека счастливыми, взаимопонимание было достигнуто, и я не сомневался, что если эти две проститутки не станут вести себя разумно с самого начала, то их жизнь подвергнется опасности гораздо большей, нежели та, что могла исходить от их сутенера.
Существует нечто столь глубокое и в то же время столь очевидно неприкрытое, что мы, люди, выросшие в окружении слуг, ливрейных шоферов, под сенью парков, где исхожены каждая аллея и лужайка, мы, для кого старинные полотна художников – то же, что для остальных обои в цветочек, просто не можем это полностью осознать. Нечто дикое и естественное, что существует в душе каждого человека и может быть вытравлено только десятилетиями роскоши, не знающего устали самолюбования и цинизма.
Но двух ярко раскрашенных проституток еще не успела испортить цивилизация, да им это и не грозило. Вот почему они сразу же поняли, что на вопросы Франсуаз необходимо отвечать так же охотно, как и проводящему венчание священнику.
– Вы работали на придурка, который жил наверху? – спросила Франсуаз.
Жизнь на улицах не учит ни латыни, ни конному поло, ни игре на виолончели. Но она способна научить внимательности. Слово «жил» ударило по ушкам накрашенных девиц, как маленький молоточек, а камертоны в их головах ответили пушечным залпом. Эти девицы привыкли к словам похуже тех, которые я даже никогда и не слышал; но известие о гибели их сутенера все-таки вывело их из состояния возбужденного страха.
Иногда людям удается приятно удивить меня.
