Хотя это бывает редко.
– Пончо умер? – спросила первая из девиц. Таким тоном спрашивают у молочника, закончилась ли у него сметана.
– Да, и я сомневаюсь, что он попал в рай, – ответила моя партнерша. – Еще есть вопросы?
Девица проглотила что-то. Возможно, это был вопрос, или ее гордость, или откушенный язык – чем бы это ни было, девица проглотила его вовремя.
– Я спросила, работали ли вы на человека, который жил наверху? – спросила моя партнерша.
Пожалуй, мне не очень-то понравился тон, которым Франсуаз разговаривала с этими двумя бедняжками. Они были не виноваты ни в чем, кроме как в проституции, мелких кражах и торговле наркотиками, которые прилагались к их услугам.
Я не могу сказать, что знаю женщин хорошо, но я знаю, что никогда нельзя защищать одну женщину в присутствии другой. Даже если ты не спишь ни с одной из них.
Меня тоже неплохо научили технике выживания.
– Пончо был нашим другом. – Проститутка потупила взор.
Если бы она стояла, а не сидела, то тут же начала бы ковырять пол носком лодочки.
Франсуаз зарычала.
Девушка сделала это тихо, не разжимая зубы. Ее серые глаза сузились, и я понял, что у меня есть кое-какие задатки к тому, чтобы читать мысли.
В головах у обеих девиц тут же промелькнуло слово «затрещина».
Теперь вопрос был в том, которая из них ответит. Вряд ли в головах этих созданий имелось хоть что-то ценное, не говоря уже о мозгах; но отчего-то они дорожили сохранностью своих черепов – возможно, боялись за прическу.
Поэтому они ответили, перебивая друг друга.
Смысл десятка слов, которые налезали друг на друга и слипались, как дешевые леденцы, простоявшие на жаре пару дней, не был откровением – ни Иоанна Богослова, ни просто откровением.
Они хотели сказать, что девица может иметь сутенера, но в то же время оставаться порядочной.
Я бы сказал, что это contradictio in adjecto,
(Противоречие в определении (лат))
но девицы явно не знали, что это такое, и потому могли тешить себя иллюзиями.
Франсуаз переложила ногу, приняв самую сексуальную позу, какую только можно изобразить в подобном кресле, и улыбнулась мне.
Мне полагалось похвалить Франсуаз за то, как она умело и споро взялась за дело.
Девицы недоуменно переглянулись; одна из них глуповато хихикнула.
Если кое-кто и считает Франсуаз лесбиянкой, то не потому, что она не подает повода.
Сама Франсуаз этого не замечает и всегда обижается на подобные намеки.
– Что это был за человек? – спросила она.
– Это был нечеловек, – произнесла одна из проституток таким шепотом, что у нее, наверное, едва не слезла кожа с ротовой полости.
Они переглянулись и стали многозначительно качать головами – энергично, как две нефтекачки.
– И кто же это был? – ласково спросила Франсуаз.
Девицы не почувствовали в вопросе подвоха.
– Вампир, – уверенно заявила одна из них.
При этом от сознания собственной значительности ее глаза округлились, став больше раза в два.
Вторая качнула головой еще раз, забивая гвоздь точки в произнесенную товаркой фразу.
Стали ли глаза проститутки видеть лучше, будучи выпученными, или же сам факт разговора с новыми людьми позволил выпустить нервное напряжение и стать более внимательными к происходящему вокруг, нежели к собственным эмоциям, но девица таки заметила, что черная куртка Франсуаз сверху донизу заляпана запекшейся кровью.
У меня свои представления о том, что такое элегантная одежда, поэтому пиджак от костюма я снял еще наверху, вместе с бронежилетом.
Люблю выглядеть опрятно.
– Батюшки, – выдохнула проститутка, – это же тоже вампиры.
Они громко завизжали и принялись убегать из комнаты, если можно так выразиться.
Нет ничего забавнее, чем человек, убегающий из кресла.
Из кресла не так-то просто встать, даже если ситуация не предполагает ни скорости, ни грации. Необходимо сперва ухватиться руками за подлокотники, затем напрячь ноги; а если кресло достаточно низкое, то еще и согнуться пополам.
Поэтому быстрого старта у девочек не получилось.
Вдобавок к этому оба сиденья были развернуты лицом к нам. Франсуаз сама установила так свое кресло, чтобы ей было удобнее разговаривать с двумя проститутками.
Поэтому, выбравшись из своих нор, они оказались прямо передо мной.
Я мягко положил им руки на то безопасное место, где уже закончилась шея, но еще не началась грудь, и мягким толчком вернул каждую в то кресло, из которого она выползла.
– Если будете визжать, – произнес я ласковым тоном, каким обычно разговаривают вивисекторы, – и говорить глупости, вас посадят в муниципальную психиатрическую клинику.
Одна из них икнула, вторая потеряла туфлю и теперь сидела, задрав вверх ногу.
– Вы когда-нибудь видели человека, который вышел из муниципальной психушки? – спросил я. Они покачали головами.
– Правильно, потому что оттуда не выходят. Я развел руками, смел Франсуаз с кресла и удобно устроился в нем.
– А теперь, – сказал я, – мы мило поговорим. Ведь так?
Не знаю, как у меня получается общаться с детьми, наверное, это потому, что я никогда не пробовал.
Но вот с женщинами у меня почему-то выходит.
Первая из проституток, та, что выпучивала глаза, теперь наклонилась ко мне в кресле, обхватывая руками грудь. Вторая продолжала махать в воздухе ногой, пытаясь сесть.
– Это правда, – спросила первая проститутка, – что вы – вампиры?
– Нет, – серьезно ответил я. – Мы – люди в черном.
– Да? – с интересом произнесла она. – Тогда почему же вы не носите черное? Я объяснил:
– Если бы мы носили черное, то все бы поняли, что мы – люди в черном.
В глазах проститутки сверкнуло понимание. Данное чувство было там редким гостем, поэтому девица пришла в легкое возбуждение.
– Расскажите мне о том, кого вы называете Пончо, – произнес я. – Как звучало его настоящее имя?
– Мы никогда его не знали, – ответила первая из девиц.
Вторая, которая подсунула под себя руки в тщетной попытке принять сидячее положение, глухим голосом ответила:
– Рикки Эрманос. Пончо его прозвали из-за того, что он всегда носил через плечо какую-то тряпку, толстую такую, с орнаментом. Ох.
Девице удалось выпрямить себя в кресле, и она продолжила более разборчиво:
– Аспониканцы носят такие, не знаю уж для чего.
– Как это ты не знаешь? – набросилась на нее вторая. – Все ты знаешь, и очень хорошо. Она обратилась ко мне.
– Пончо носил там пушку, – объяснила она. – С того дня, как ретлинги из соседнего квартала пересчитали ему ножом ребра, он не расставался с пистолетом.
– А вот и не пушку, – уверенно заявила первая девица. – У Пончо там был специальный карман, ну, внутренний, и он носил там наркотики, когда передавал их нам.
– Захлопни пасть, – резко сказала вторая.
– Да ведь они и сами это знают, – возразила ее товарка. – Ведь правда?
– У Эрманоса были родственники в Аспонике? – спросил я.
– А как не быть? – ответила одна из них. – У аспониканцев всегда родственников две-три деревни. А потом они приезжают сюда, и нам приходится больше – отстегивать, чтобы их прокормить. Чертовы эмигранты.
Девица, которая была то ли полуорком, то ли полугоблином, вряд ли могла претендовать на звание настоящей эльфийки. Но это не мешало ей ненавидеть эмигрантов так же сильно, как их всегда ненавидят низшие классы общества. Этим людям гораздо проще найти виноватых в лице тех, кто отличается от них языком и цветом кожи, чем побороть свою лень и начать работать.
– Он упоминал о том, что его родственники должны приехать к нему?
– Вот еще!
Даже ночью в комнате было очень жарко; так бывает с теми, у кого нет денег на кондиционер.
Краска на лице у первой девицы потекла, и это ее не украсило.
– Он нам не рассказывал, что там у него делается в семье.
– А вот и нет, – возразила вторая. – Мне он рассказывал, что его брата повесили там, в Аспонике.
– За что? – поинтересовалась Франсуаз. Девица небрежно отмахнулась:
– Кажется, воровал с поля тыквы.
– Это человек, с которым вам необходимо переговорить, – сказал лейтенант Маллен.
С этими словами он указал на мешок с мусором, сваленный на стойку бара.
Владелец заведения, толстый дворф с огненно-рыжими волосами недоверчиво глядел на нас через стойку. Он не знал, то ли ему радоваться неожиданному наплыву посетителей, то ли не на шутку забеспокоиться, ведь в доме напротив произошло невесть что.
– Это может говорить? – спросил я. Франсуаз нетерпеливо сложила руки на груди. Ей не терпелось принять душ и переодеться.
– Это Майерс, – коротко пояснил полицейский. – Сейчас он не в лучшей форме, но это не потому, что он пьян. Я велел Луиджи ему не наливать. Луиджи?
Последние слова, сказанные достаточно грозным тоном, заставили владельца бара подпрыгнуть за стойкой и приветственно замахать тряпкой.
– Майерс был приятелем Эрманоса, – произнес Маллен, массивно опираясь локтями о стойку. – Это его имели в виду те девицы, когда говорили, что он знает о делах их сутенера.
