Тебе мешают волосы на лице? Куалькуа! Я не просто обрадовался, я чуть не подпрыгнул от восторга. Предложение
помощи – да еще в мелком, не жизненно важном вопросе – это что-то новое в
поведении симбионта. Да… Можешь убрать щетину? Усы и бороду?
Да.
Я не стал рисковать и полагаться на его парикмахерские способности. Пусть уж «выбреет» начисто.
Можешь стряхнуть.
Я провел ладонью по лицу – на пол посыпались мелкие волосы, словно из открывшейся электробритвы.
Подбери. Проведи по ним ладонью. Мне необходим эластин…– вяло
попросил куалькуа.
Помедлив, я сгреб в кучку остатки своей бороды и накрыл ладонью. Пусть ест. Он союзник. И у него свои потребности.
Я мог бы поглотить их сквозь тело, но ты бы почувствовал неприятныеощущения. Странно.
Очень странно.
Никогда – даже на краю гибели, куалькуа не отличался предупредительностью. Либо мой амебоподобный друг исправляется, либо…
Что с тобой?
Он молчал. Ладонь подрагивала – симбионт питался. Наверное, он сейчас стянул большую часть тела в руку.
Но вряд ли это помеха для разговора!
– Когда я ем, я глух и нем… Эй, дружок, к тебе не относится это детское правило! – негромко сказал я.
Я в порядке. Ложь. Куалькуа молчал.
Мечта шизофреника – разговаривать с самим собой. И я не намерен отказываться от права получать ответы!
Я боюсь…
Голос в моем сознании был тих, едва уловим. Шепот.
Что? Я – боюсь. Убрав руку с безупречно вычищенного пола, я постоял, глядясь в зеркало.
А не наблюдают ли за мной сквозь стекло?.. Чушь. Это уж точно чушь. Чего ты боишься, куалькуа? – ласково, как ребенка, спросил я.– Тебяведь не страшит смерть. Или…
Догадка была потрясающе правдоподобной! Ты утратил связь со своей расой? Ты теперь один? Какой шок, наверное, он испытал! Быть частью целого – и вдруг оказаться
отрезанным от мира! Не надо сочувствия. Ты ошибаешься. Если часть меня станетфункционировать автономно – она не удержит разум и погибнет. И ты бы при
этом погиб.
Жалость моментально сменилась ужасом и ненавистью. Значит – куалькуа допускал такую возможность? И если бы при полете к Ядру связь прервалось – обезумевшая амеба разнесла бы мое тело изнутри?
Да. Прости. Но вероятность такого исхода минимальна. То, что связываетменя воедино – невозможно экранировать. Я поймал себя на том, что скрюченные пальцы до боли впились в грудь.
Найти, нащупать, выдрать комок чужой плоти… Успокойся... – Что тебе надо? Почему ты боишься? – закричал я.– Говори! Я имею
право знать! Врата. Я замолчал. Кажется, он решил рассказать… Часто-часто колотилось
сердце. Когда мы вошли во Врата… Это было ошибкой. Почему?
Я...
Пауза. Неужели это, почти всемогущее, существо испытывает сложности с объяснениями? В его распоряжении – сознание такой мощи, какое и не снилось прочим расам. Он ведь и соврать может так ловко, что я никогда не почувствую фальши. Мы не просто на разных ступенях развития, между нами непредставимая бездна.
Я не буду лгать. Я никогда этого не делаю. Я либо молчу, либо говорю.Трудности с формулировкой. – Ты уж постарайся,– попросил я.– И я постараюсь.
Когда ты вошел во Врата, это было не переносом тебя в пространстве, какпоступает раса Геометров. – Так.
Это было… я предупреждал о трудностях формулирования. Когда тывошел – это было *постижение*. Нечто *постигло* тебя. Вот так… Ощущение оказалось непередаваемым. Будто я издал крик – беззвучный
вопль, вместивший в себя все, от смутных детских воспоминаний до бритья с
помощью куалькуа. На какой-то миг я вспомнил такие вещи, которые
давным-давно укрыла милосердная злодейка память. То, что рад был вспомнить.
То, что я вспоминать бы не хотел…
Рухнув на пол, больно отбив колени, я жадно втягивал воздух. Нет…
Все – большое. Очень большое. Мир – для великанов. Вот один
из них стоит надо мной и протягивает руки.
– Пойдешь со мной?
Кажется – я думаю. Даже трудно понять, о чем, мысли
неправильные, непривычные – я думаю не словами, а образами,
клочками эмоций, ярких и простых. Видимо, хочу пойти. Очень
сильно. До рева. Вот только сказать боюсь. Или стесняюсь. Потому
поступаю проще – одной ладошкой хватаюсь за протянутую руку, а
другой – за ногу женщины в халате, стоящей рядом. У нее
морщинистое, старое уже лицо, в глазах слезинки, но она
улыбается. Словно рада за меня. Она хорошая, я ее очень люблю.
Только еще больше хочу пойти с тем, кто протянул мне руку. Да я с
ним и пойду, никуда не денусь. Когда большие чего-то хотят, можно
плакать, прятаться, все равно будет по-ихнему. Так всегда
бывает…
Пол вроде тоже бумажный. А все равно – холодный… и твердый…
Какой ты был тогда молодой, дед. Я тебя помню уже другим. Как сильно ты сдал. Неужели из-за малыша, свалившегося на голову в шестьдесят лет?
«В апреле 1661 г. два иезуита, австриец Иоганн Грюбер и
бельгиец Альбер Орвиль направились сухим путем из Пекина в Рим с
тайным поручением»…
Зазвонил телефон. Не отрываясь от книжки, я схватил трубку,
надавил кнопку.
– Алло!
– Петь?
У меня сразу екнуло в груди.
– Ром?
– Ага. Ты… что делаешь?
Я поджал ноги, втягиваясь в кресло. Отпихнул книжку.
– Ничего. Книжку читаю.
– Интересную? – помолчав, спросил Ромка.
– Угу. Про путешествия.
Нет, неправда, не мог он мне позвонить! Это он был прав, а
я – нет. Мне надо было мириться, и звонить Ромке, и сопеть в
трубку, стараясь забыть, что расквасил нос своему лучшему… что
там лучшему – единственному другу!
– Хочешь почитать? – завопил я.– Заходи! Или вместе
почитаем!
– Не, я не могу,– Ромка чуть повеселел.– Тут…
понимаешь… мы с Данилой собрались…
Он понизил голос:
– В тот подвал забраться! Пошли? Данила говорит, что надо
втроем…
Как будто больше некому было позвонить! Да знаю я, знаю, я сам
хочу помириться!
– Давай! Только завтра!
– А почему?
– Ну, мы с дедом поспорили, кто больше знает об
исследованиях Тибета… ну, мне еще надо столько всего прочитать,
мы вечером дуэль устраиваем.
Я уже и не рад был, что начал про это говорить. Подумаешь…
ну, проиграл бы я деду, высмеял бы он меня…
– Трусишь просто,– вдруг сказал Ромка.
И что-то во мне, колючее и быстрое, выпалило, прежде чем я
успел его поймать:
– Кто бы говорил… плакса…
– А ты сволочь! Сам трус! – выкрикнул Ромка.– Мы Юрку
позовем! А ты мне лучше не попадайся!..
Я кинул бибикающую трубку на стол. Потом схватил проклятую
книжку и запустил о стену.
Вот и все. Нет у меня больше друга. И не будет никогда.
А вот валяться не надо. Зачем я лежу на полу, в чужой комнате, на чужой планете…
Так и получилось, Ромка. Ты у меня был единственным другом. Может, дед про то и не знал. И не хотел, чтобы мы рассорились. Только… так получилось.
Стыдно-то как… И ведь ожидал я этого. Знал прекрасно, что в
первый раз толком не получится. Во всех книгах написано, что
вначале мужчина плохо процесс контролирует, этому тоже учиться
надо. А такого ловеласа из себя строил…
– Ты меня так хотел? – спросила Ната. Провела ладонью по
спине. Она казалась разочарованной, но несильно.
– Да,– хватаясь за спасительную соломинку, ответил
я.– Наташка, прости…
– Ой, ну брось, даже приятно, когда парень так тебя хочет. А
спорим, я тебя сейчас…
Она засмеялась, навалилась на меня сверху, и неловкость сразу
куда-то делась, вновь вернулось желание, почему-то замешанное на
мысли – каким теперь будет мир, он ведь изменится, не может не
измениться после такого, у меня, наверное, на лице все будет
написано… и Лида тоже все поймет… не должен я сейчас о ней
думать, это нечестно…
Встать. Нет, надо встать. Двигаться, смотреть на мир, а не на блеклые тени прошлого…
Наташка, прости, я и впрямь забыл. Тебе, конечно, все равно. Ты уж точно меня забыла… знаю я твою любвеобильность. Но я тебя и правда немного люблю. Как первую свою женщину. Ты уж прости. На первых не женятся. Им просто благодарны. Но это ведь тоже немало…
– Итак, твои действия, курсант?
– Предупредительный выстрел по курсу.
– Так. Неопознанный самолет не реагирует и продолжает
движение в сторону государственной границы.
– Еще раз потребую следовать за мной… повторно произведу
выстрелы по курсу.
– А не зацепишь самолет-то?
Майор смеется. Ему нравится загонять меня в тупик. Не то,
чтобы он меня не любил – он со всеми так поступает. А уж тем
более с лучшими курсантами.
– Не зацеплю.
Вокруг качается небо. Старенькая спарка идет на
десятикилометровой высоте. Управлять положено мне, но майор
отобрал штурвал. Ему нечасто удается полетать. А у меня еще все
впереди.
– Кстати, на «шестьдесят седьмом» пушечного вооружения нет.
