Что-то вспыхнуло в темных глазах старой женщины; я бы сказал, что это была надежда, если бы надежда не умерла в ней уже очень давно.
– Пока он еще не может вам написать, – произнесла Франсуаз. – И, как вы понимаете, ему лучше пока не возвращаться сюда. До тех пор, пока тюрьма Сокорро не будет закрыта.
– Закрыта? – спросила женщина.
– Вы дадите показания перед правительственной комиссией? – спросил я. – Расскажете о том, что здесь происходило?
– Да, – ответила она.
Я положил руку ей на плечо. Потом я развернулся и пошел прочь.
– Она будет говорить правду, даже если эти фашисты приставят к ее голове дуло автомата, – сказал я, возвращаясь к нашему джипу. – Ей уже нечего терять в этой жизни. Но есть что защищать.
– Это меня и тревожит, – отозвалась Франсуаз.
– Думаешь, этой женщине угрожает опасность?
– Если она исчезнет, власти этого даже не заметят. Особенно, если кто-нибудь посоветует им это сделать.
– Значит, мы должны ее защитить, – сказал я.
– Как? – Франсуаз посмотрела на меня сердитыми глазами. – В округе не менее двадцати десятков деревень, и в каждой из них жителям есть что рассказать. Местным воякам достаточно провести рейды в две или три из них, чтобы запугать остальных. Как ты собираешься защищать здесь людей? Введешь войска?
Я прислушался. Издалека доносился металлический лязг.
– Ты сама ответила на мой вопрос, – сказал я и потрепал Франсуаз по подбородку. – И если уж ты взгромоздила свою хорошенькую попку на водительское сиденье, то трогай скорее.
– Зачем? – с недоумением спросила Франсуаз.
– Через две минуты мы должны быть на развилке. Я устроился поудобнее в ожидании тряски, и Франсуаз не разочаровала меня.
– И что? – спросила девушка, заглушая мотор там, где я ей указал. – Все эти люди оказались в опасности, как только мы сюда приехали.
– Нет, – ответил я. – Комендант Илора не станет пытаться убить никого из них.
– И почему же, позволь тебя спросить?
– Он постарается убить нас, – улыбнулся я.
Франсуаз повернула голову в ту сторону, откуда доносился шум, с каждой секундой становившийся все громче.
Будь я гюэтом, я бы назвал выражение ее лица угрожающим.
– Бронетранспортер? – спросила она. Я кивнул.
– Как ты и сказала, едут в деревню, чтобы напугать всех крестьян в округе. А мы покажем, что это мы угрожаем местным порядкам, а не мирные жители.
– Ты предлагаешь напасть на бронетранспортер? – спросила Франсуаз.
– Еще как предлагаю. Она расплылась в улыбке:
– Вот за что ты мне нравишься.
Я перевернул страницу и, пробежав глазами заголовки, остановился на статье «Колебание цен на Гриффин-бирже».
Я успел прочитать ее до самой середины и споткнулся на том, что мне пришлось переводить валюту в эльфийские деньги.
Лязганье и грохот, с которым колеса ATV перебирали шипованные изнутри полосы гусениц, изрядно отвлекали меня, но все же мне удалось добраться до второго столбца.
Металлический скрежет прекратился, а шум мотора стал еще громче. Бронетранспортер остановился; наверное, причина этого состояла в том, что мой джип стоял поперек дороги.
Я поудобнее устроился на водительском сиденье, перевернул страницу и снова погрузился в чтение.
Парень в бронетранспортере оказался перед трудной проблемой: что делать, если в твоей машине не предусмотрен гудок.
Он конечно же мог объехать мою машину, окунув свой ATV на пару футов в придорожную грязь. Но я знал, что он этого не сделает.
Люди подобны собакам – их реакции всегда одинаковы.
Люк бронетранспортера с лязгом открылся, и оттуда появилось лицо, давно не знавшее мыла.
– Эй, придурок! – крикнул водитель. – Убери тачку с дороги.
Поскольку обращение «придурок» никак не могло относиться ко мне, я не стал обращать внимания на водителя.
– Эй ты! – закричал водитель. – Ты, в джипе! Я к тебе обращаюсь.
Я обернулся к говорившему и произнес:
– Надеюсь, вы не вкладывали деньги в иены? Они скоро упадут в цене.
– Чего? – спросил солдат.
– Я говорю о вложении капитала, – пояснил я, складывая газету. – Но если вас это не интересует, давайте поговорим о вас.
Водитель бронетранспортера замешкался; по всей видимости, в этот момент кто-то снизу спрашивал его, почему они не едут дальше.
– Насколько я понял, вы направляетесь вон в ту деревню? – спросил я, поводя рукой.
Механик-водитель оказался плохим переговорщиком, поэтому раздался второй металлический удар, и рядом с первым люком открылся второй.
Это напомнило мне детство и кукольный театр.
– Сеньор, – произнес человек, в котором я без труда мог узнать командира ATV, если бы захотел это сделать. – Или вы уберете свой джип с дороги, или нам придется его раздавить.
– Мне жаль разочаровывать вас, – произнес я, – но вы никуда дальше не поедете.
По всей видимости, фраза оказалась удачной, ибо он не нашелся что ответить.
– Это ATV номер UT745-6G13, – продолжал я, – прикрепленный к охране федеральной тюрьмы Сокорро.
– Откуда вы это знаете? – спросил командир.
– В вашу обязанность входит, – продолжал я, – патрулирование местности – на самом деле, конечно, это называется запугиванием мирного населения, но в ваших отчетах это проходит как патрулирование. Я прав?
– Мы отлавливаем вампиров и прочих нелюдей, – произнес командир. – Кто вы такой, черт возьми?
Я вынул из внутреннего кармана удостоверение сенатора и перекинул его на ATV.
Командир бронетранспортера просмотрел его и бросил мне обратно.
– Правительственная комиссия? – спросил он. – Что вы здесь делаете?
– Возвращайтесь в место расположения, – сказал я. – До окончания расследования. Считайте, что это приказ президента.
По выражению его лица я понял, что приказ президента он предпочел бы получить от самого президента, а не от какого-то чиновника, посланного сенатом.
Тем не менее он не стал возражать чересчур громко, хотя и произнес что-то вроде «вонючие задницы».
Не знаю, кого он имел в виду; возможно, кого-то из своих родственников.
Потом его физиономия скрылась, и следовало признать, что ландшафт от этого только выиграл.
Механик-водитель торчал в своей дырке еще несколько секунд, собираясь, вероятно, сказать мне еще какую-нибудь гадость, но сдался, побежденный мощью моего интеллекта.
Бронетранспортер дал задний ход, и это получилось у него замечательно. Я засмотрелся на эту идиллическую картину и не сразу заметил, как Франсуаз шумно уселась на сиденье рядом со мной.
– Что может быть приятнее, Френки, – сказал я, указывая ей в сторону удаляющегося бронетранспортера. – Солдаты, возвращающиеся с войны живыми.
– Я бы назвала их падалыциками, а не солдатами. – Она зябко повела плечами
Франсуаз кажется, что, когда она так делает, ее можно принять за ранимую натуру, а потому делает это частенько.
– А я думала, мне опять придется тебя спасать.
Я посмотрел на девушку долгим взглядом, исполненным терпения, которое необходимо, когда имеешь дело с глупышками и нимфоманками.
– Они должны были уехать, – произнес я.
– Только потому, что ты им это сказал?
– Это простейший психологический механизм, Френки.
– Простейший психологический механизм ты обычно демонстрируешь по вечерам. Так что ты говорил?
Я взял на заметку, что следует повысить свою способность терпеть.
– Смотри, – объяснил я. – В ATV обычно умещается человек пятнадцать-двадцать. Это асгардская модель, а у них в отделении меньше человек, чем у нас. Положим, там пятнадцать человек. Итак, пятнадцать человек едут на бронетранспортере и встречают человека на джипе.
– Звучит как анекдот, – усмехнулась Франсуаз. – Майкл!
Бардачок джипа термонепроницаем, чтобы хранить там холодную воду. Я вынул бутылку и, отвинтив крышку, вылил ей немного за воротник.
Сделав несколько глотков и не отпуская бутылки, я продолжал:
– Человек в джипе приказывает им поворачивать назад. Что сделают солдаты в ATV?
– Решат, что он спятил. Майкл, ты мне блузку намочил.
– Ты рассуждаешь здраво, – кивнул я. – Но солдат не может рассуждать здраво.
– Почему?
– Рассуди сама. Ремесло солдата – убивать честных, порядочных парней, которые отличаются от него лишь тем, что их поставили под ружье в другой стране. Способен на это нормальный человек? К счастью, нет. Военная подготовка состоит в первую очередь в том, чтобы приучить человека убивать, не раздумывая.
– А разве солдаты не должны защищать свою страну?
– Может, так и было раньше, – сказал я. – Но сомневаюсь, ибо уже тогда каждый по-своему перекраивал карту, а, значит, понятие патриотического долга граничило с софизмом. Сегодня в более или менее развитых странах армии существуют лишь затем, чтобы держать в страхе свой народ. Если раньше бряцание оружием на чужой территории называли захватнической войной, то теперь это миротворческие операции.
