– Не совпадение, – возразил шериф. – Причина всего – ваше расследование. Из-за него Эльмериху пришлось бежать из страны Эльфов, а его местные сообщники запугивают свидетелей. Вы сами говорили, что боитесь за жизнь тех, кого арестовали мои люди. Возможно, священник многое знал.
Я покачал головой.
– Вы знали его лучше, шериф, но даже я понял, что он не из тех, кого напугают побои. Не такой он был человек. Или я не прав?
– Пожалуй.
– Будь он кому-то опасен, его бы убили сразу. Но главное не это, и здесь вторая причина, по которой сложно подозревать человека из местных.
– Какая? – спросил шериф.
– Его били так, чтобы причинить боль, – произнес я. – И это заняло гораздо больше времени, чем надо, чтобы напугать. На него напали не затем, чтобы заставить замолчать. Негодяй хотел обратного – чтобы священник говорил.
– Говорил?
– Да. Аспониканские сообщники решили избавиться от Эльмериха. Того разыскивает полиция, он стал опасен. Это наиболее вероятная причина, по которой он мог убить своего проводника. Спустя несколько часов мы узнаем, что кто-то пытал местного священника.
– Священник знал нечто, что поможет Эльмериху вывернуться?
– И, скорее всего, не очень хорошее, раз святой отец держал это в тайне... Я надеюсь, этот достойный сеньор, что ковыляет сейчас по тропинке, звонарь, поможет нам в этом разобраться.
6
– Звонарь определенно что-то знает, – сказал я, выходя из автомобиля перед полицейским участком. – Не стоило позволять ему уезжать.
– Он хочет побыть со святым отцом, – возразила Франсуаз. – Помощник шерифа проводит его до больницы и проследит, чтобы он не потерялся в бачке с использованной бумагой.
Шериф приблизился к нам. Свою машину он поставил у самого входа.
– Мне не нравится то, что происходит, – сказал он. – И я еще не разобрался, не из-за вас ли вся эта заварушка.
– Может ли лгать человек, – спросил я, – с таким открытым и честным лицом, как я? Шериф мрачно направился к двери.
– С той минуты, как я тебя знаю, – заметила Франсуаз, – не было и дня, чтобы ты не солгал хотя бы трижды.
– Тебе я никогда не лгал, – возразил я. Франсуаз засмеялась:
– Это потому, что ты мне доверяешь, бейби.
Шериф не произнес ни звука, и все же я почувствовал, что что-то произошло.
Я вынул из кобуры свой пистолет и медленно взошел по ступеням.
Франсуаз покачала головой, давая понять, что это не лучший способ заходить в полицейский участок.
Я толкнул дверь.
Шериф стоял на одном колене, наклонившись над тем, что лежало на полу. Когда сноп света, хлынувший из открытой двери, коснулся его шляпы, он резко повернулся, в руках его был пистолет.
– Тише, шериф, – прошептал я. – Это всего лишь мы.
Он поднялся, его глаза вновь смотрели вниз.
Я подошел к нему.
Пыльно-зеленая форма, представшая нашему взору, могла принадлежать только одному из помощников шерифа. Правая согнутая рука человека застыла на расстегнутой кобуре.
Он так и не успел вынуть свое оружие.
Ноги убитого были поджаты.
Так бывает, когда человек слышит что-то за своей спиной. Он инстинктивно нагибается, чтобы не получить удар по голове, и разворачивается. А что произойдет с ним потом, зависит от того, насколько быстро он это сделает.
– Черт, – произнесла Франсуаз, подходя к телу.
– Метко подмечено, – ответил я.
Я знал, что передо мной лежит один из помощников шерифа. Однако даже его начальник вряд ли смог бы сразу определить, кто именно.
У парня не осталось лица.
Человеческий череп, оскалившийся в предсмертном крике, высовывался из ошметков шеи. Белые позвонки уходили в посиневшие ткани.
На верхней части черепа еще оставались лоскутки кожи, но я не смог бы определить цвет спутанных волос.
То, что осталось от головы несчастного, покрывала светло-синяя слизь. В том месте, где открывалась шея, слизь успела смешаться с кровью и теперь впитывалась в тело.
– Проклятье, – прошептал шериф.
Он произнес имя убитого – значит, все-таки его узнал.
Слизь покрывала форму убитого мелкими каплями застывавших струек. Она блестела на полу, и в ее прозрачной поверхности отражалась тень движущегося вентилятора.
– Мозговой полип, – произнесла девушка. – Он высосал ему только голову, значит, успел насытиться раньше.
Я взглянул на пистолет в своей руке. Помощник шерифа не успел вынуть своего оружия. Или же решил, что оно ему не поможет.
– Проклятье, – вполголоса повторил шериф.
– В тюрьме Сокорро содержатся четверо полипов, – произнес я. – По-видимому, господин Ортега выпускает их подкормиться.
Шериф крепче сжал в ладони рукоятку револьвера.
– Альварес! – закричал он. – Альварес!
Я услышал, как ровно бьется мое сердце.
В помещении имелись две внутренние двери. Одна вела в камеры, в которых держали преступников до того, как переправить их в тюрьму. За второй находились помещения для допросов.
Только от нас зависело, какую из них выбрать.
Шериф взял свой револьвер за дуло. Рукоятка у него была тяжелой, ребристой, с двумя дополнительными пластинами по бокам.
Единственный способ убить мозгового полипа – раздавить его крохотный, не больше грецкого ореха, мозг, перекатывающийся в студенистом теле.
– Направо, – вполголоса бросил я. – С камер для заключенных он начал.
Франсуаз распахнула дверь, и я вкатился в нее так быстро, как только мог. У меня имелись только четыре секунды, чтобы определить, что на потолке не сидит никто, кроме ленивых мух.
Мух было восемь.
Я встал во весь рост, настороженно оглядываясь.
Франсуаз настороженно вошла следом за мной.
Человек полулежал, прислонившись к стене. Его руки сжимались вокруг выкрашенных белым прутьев решетки. Сквозь них, на вымощенный булыжником двор, смотрели пустые глазницы обсосанного черепа.
Я наклонился над телом и перевернул его. Когда-то он тоже был помощником федерального шерифа; теперь его даже не смогут похоронить в открытом гробу.
– У этой твари сегодня не разгрузочный день, – произнесла Франсуаз. Я выпрямился.
– Думаешь, ее научили возвращаться к хозяину по свистку? – спросил я. Франсуаз фыркнула.
– Скорее, я поверю, что ты меня разлюбил.
– Значит, она по-прежнему где-то здесь... Франсуаз презрительно скривила губы.
– А я думала, ты скажешь что-нибудь дельное.
– Я осмотрел комнаты. – В дверях появилась фигура федерального шерифа.
Я заметил, что он начал сутулиться.
– В них никого нет.
Он запнулся, когда взгляд его темных глаз остановился на человеке, лежавшем у зарешеченного окна.
– Боже, – прошептал он. – Нет.
Он быстро прошел через комнату. Если он не побежал, то только потому, что привык сохранять достоинство и не мог отбросить эту привычку даже теперь, когда она уже была ему не нужна.
– Нет, – повторил он.
Его колени подогнулись сами собой.
– Этого не должно было случиться, – произнес шериф. – Сегодня не его смена.
Франсуаз коснулась моей руки и вернулась в центральное помещение.
– Что? – резко спросила девушка.
– Ничего, – ответил я. – Мы подождем, пока шериф немного придет в себя, и продолжим поиски. Его не стоит оставлять одного.
Франсуаз наградила меня взглядом столь тяжелым, что у человека менее уверенного в себе сломался бы хребет.
– Нет, я не расстроена, – резко сказала она. – Во всяком случае, не так, как он ждет от меня.
Я бросил взгляд на дверь, за которой федеральный шериф беззвучно склонился над телом своего убитого помощника.
– Погибли трое полицейских, – произнес я. – Трое, ибо охранник у камер тоже наверняка мертв. Конечно, тебе их жаль; но не потому, что они были хорошими людьми.
Глаза Франсуаз стали холодными и жестокими.
– Комендант Ортега – преступник, которого можно разоблачить и предать суду. Но эти люди – они виноваты, как и он, хотя формально защищали закон.
– Защищали закон, – подтвердил я. – Но не людей.
– Я вспоминаю деревню, которую они уничтожили, – сказала Франсуаз. – Людей они закопали в пустыне и проложили поверх могил асфальтовую дорогу. Я уверена, что почти всех их можно было бы вылечить, если бы кто-нибудь захотел это сделать.
Она встряхнула каштановыми волосами.
– Ты прав, Майкл, мне не жаль их. Я взял ее за руку и слегка сжал ее.
– Так и должно быть, – тихо сказал я. В глубине ее глаз мелькнула искра.
– Мы осмотрели все, кроме камер для заключенных, – отрывисто произнес федеральный шериф.
Могло показаться, что этот сильный человек уже сумел перебороть эмоциональное потрясение, которое испытал, увидев своих товарищей мертвыми. Его глаза приобрели прежнюю твердость, плечи выпрямились, а голос звучал уверенно.
Но я видел, что в глазах его стынет тоска.
– Должно быть, тварь выбралась на улицу, – сказал он.
– Сомневаюсь, – бросил я.
– Почему?
– Мы бы нашли трупы на тротуаре.
Франсуаз молчала, на ее губах застыла ухмылка.
