Позовет домой, угостит чем-нибудь, и я замечаю странный кислый привкус в супе, чае, кефире. Проблевался один раз… Сказал: нет толку в твоих снадобьях, нельзя человека против его воли вылечить. Я себя больным не ощущаю – просто плохо мне, а ты еще хуже сделать норовишь. Не стану у тебя ничего есть и пить! в рот не возьму… Поклялась, что прекратит подливать и подсыпать. С этим угомонилась, так к сознательности моей воззвала. Надо идти кодироваться! Деньги собрала. Эффект потрясающий. Не хочешь, но излечишься. Задолбала! день, и ночь… Ну, сходил я. Закодировался. Врач предупредил – если выпью теперь, то могу помереть. Я и выпил – интересно и нисколько не страшно. Помереть – это судьба… Не так, чтобы больно или противно, лишь во рту резкий кислый вкус… Я матери объяснил – не поддаюсь кодированию, такой организм, не трать деньги напрасно. Она заплакала и с тех пор плачет – не кричит, не спорит, а плачет. Жалко ее. Понимаю, я – мерзавец, но… Собственно, почему «но»? Почему я чего-то кому-то должен? Неважно, кому… Да, конечно, мать. Да, мерзавец…
– Все так ужасно?
– Ничего ужасного. И не надо сочувствовать.
– Ты сейчас нигде не работаешь? А на что живешь? Положеньице…
– Скоро в Утылве многие прекратят работать. И будут выживать. Всем нелегко. Жена выгнала меня. Отправила к матери. Но для матери это унижение. Я не пошел. Май месяц, ночи теплые… Отыскал место, куда приткнуться. К Мобуте. Он – старинный друг нашей семьи, еще деда моего Антона Кулыйкина знал. Мобутя принял неплохо – не привязывается, нотаций не читает, даже не сочувствует. Просто не трогает. Я сплю на полу, на матраце, надо мной не каплет. Вправду ночи теплые…
– В чем же дело?
– А с чего ты взял, что есть что-то? Никому нет дела… Единственно, Мобутя предупредил, чтобы водку не носил и не пил у него. Сам дедок – трезвенник. Удивительно при его-то передрягах… Дело же вот в чем. Долго там не смогу оставаться. Хозяин рано поднимается и топает на работу. Дворник он в ЖЭКе. Двужильный старик. Но не без конца же ему кормить меня задарма. Мерзавец я…
– Позвал бы тебя к себе, но это не моя квартира. Я живу временно. После моей тети квартира отойдет не ко мне, а к одной девочке с переливчатыми глазами. Соседка Дюша брякнула, что видела завещание.
– К Машутке? Чудеса. Дочь моя.
– Чудесно. Она тебя любит? Значит, не бросит на улице.
– Не бросит, не беспокойся. Слушай, а ты ничего мужик. Мы вроде как нормально поговорили… Пить будешь?
– Я? М-м-м… Буду!
– Лады. Но сначала в магазин. Ты же все равно куда-то шел. Ах, на площадь! Это ближе. В киоск на Проспекте. Он круглосуточно открыт. Водка дешевая, самопальная. Но я брал и не отравился. Деньги есть?.. Еще лучше. Тогда пойдем, что ли?
– Куда вы потопали на пару? – раздался сзади надтреснутый голос.
– А! Мобутя! С митинга? Набили чучело Кефирчика?
– Какого митинга? Какое чучело? Мне некогда баклуши бить. И набивать чегой-то. Я работаю. На баловство не ведусь… На настоящем митинге народ зажигают, воодушевляют, после винтовку дают – и в бой. Или в танк сажают… Тьфу! сажают… Вот комиссар в нашей бригаде собирал бойцов и агитировал. Потом мы в наступлении пошли, а громкоговорители с машин «Интернационал» передавали. Только на Хасане это было или на Халхин-Голе?.. У горы Баин-Цаган? не на Кашихе же… Но было ведь! Погиб комиссар – сгорел в танке… А тут на площади кто геройствовал?
– Ну, Мобутя, нас же захватили. Холдинг захватил. Теперь попусту трепыхаться…
– Э-эх, Килька, слышал бы тебя твой дед!
– Мерзавец я. Помню.
– Да не мерзавец. Обессиленный, безнадежный человек. Опять напиться и облегчиться?
– Гм… чего?
– В смысле, чтобы тебе легче стало? Чтобы вредные мысли отогнать. Отгонишь, а они вернутся.
– Тогда мы снова в киоск сходим. Все по плану. Дедушка, я взрослый сорокалетний мужик. Ниче мне не запретишь.
– Другана для компании нашел? Уже уговорил за бутылкой сгонять? У тебя же ни копья. Карманы дырявые. А ты… а тебе…э…
– Племянник я – неожиданно подсказал Максим.
Мобутя аж поперхнулся.
– Тебе, племянник, заняться нечем? Иди вещи собирать. Ты же криком кричишь, что уезжаешь, что тебе в Утылве невмоготу.
– Я бы уже… Но соседка Дюша позвонила моей жене в Кортубин и наговорила ужасов. Что меня избили до полусмерти, что я лежу…
– А ты не лежишь. Очень даже бегаешь. Хоть сейчас в киоск за бутылкой… Но кто-то не способен себя в руках держать. Кому-то уже все равно…
Я- не хотел. Если не стоит, то не стоит…
– Максим попытался оправдаться, но Килька встрял с горячностью:
– Как не стоит? Как не стоит?
– Я понимаю, что если ты не выпьешь, то и с места не сдвинешься? Килька, ты неисправим. Хотел позвать вас – да, вас обоих – на рыбалку. Тебя тоже, племянник. Дюша просила присматривать за тобой, чтобы дров не наломал… Сходим порыбачить? На Виждай.
– Далековато… До вечера топать.
– Разумеется, дальше, чем до киоска. И ты пешком не дойдешь. Квелый ты, Килька. Что с бутылкой, что без бутылки. Ишь, растекся квашней на лавке… Не пешком. Колька Рванов сейчас поедет в курортный комплекс. Обещал нас захватить. Где двоих – там и троих в буханку вместит.
– Я слышал про Виждай. Это озеро? местная достопримечательность.
– Рыбалка на Виждае замечательная. Поехали, не пожалеете.
– У меня же ничего нет. Все, в чем из дому вышел. Надо вернуться в квартиру.
– Не надо. Удочки я захвачу. Порыбачим, отдохнем, переночуем. Мозги проветрим.
– С ночевкой не договаривались! – это опять Килька.
– А я хочу! хочу! Но как же Тая… Если она приедет, а меня нет…
***
Через несколько часов ночь накрыла землю. Зеркальная гладь Виждая слилась с синей мглой, исчезли с вида пять загадочных вершин – или вернее, четыре, пятая, Марай, так и пребывала в неизвестности. Зыбкий сон навеяли крылья гигантского корыльбуна. Сказочную таинственность обрело все, чему и кому свойственны ночная активность. Шелест, тонкое свистание, плеск, протяжные вздохи, махи и крадучести в темноте остались где-то там, на грани восприятия. Началось время зыбкостей, неопределенностей. Время чудесатых историй.
На берегу разложен небольшой костер. Круглые языки пламени бросают отблески на темную воду. Предварительно натаскали камней, дерна, наломали сухих веток. На жердях подвесили закопченный котелок, в котором булькала уха.
У опытного рыбака Мобути все предусмотрено – крючки, грузила, поплавки, дощечки с намотанными лесками, ржавые ножницы открывать щучью пасть, береста и бумага для розжига.
