вдоль стен и нежно-голубые изразцы. Будто сотни рассыпавшихся самоцветов. Со двора доносился шум и гомон. Кричала домашняя птица, ржали кони, до хрипоты лаяли собаки. Все перекрывали бравые мужские голоса. Подойдя к окну, Неждана распахнула створки – под окнами столпились шестеро княжеских дружинников. С гоготом и прибаутками, они поили коней и расчесывали им гривы.
– А я знамо дело, не слабак, возьми да схвати ее за косу, – шумел один. – Та как взвоет, как живая! И давай крутиться будто змея на угольях. Едва управился.
– А как. Как управился-то? – с жаром интересовался дружинник помоложе. – Вурдалакиня ж!
– Да ты, Гриня, не шубурши… Все сладилось. Вурдалаки-то они чего бояться?
– Чего?
Тот дружинник, что постарше, выдержал паузу, склонился к молодому, будто какой секрет хотел рассказать. Протянул доверительно:
– Ласки…
Остальные мужчины тихо засмеялись. Молодой встрепенулся:
– Че-го?
Рассказчик посмотрел на товарищей, пригладил усы, спрятав за ними улыбку.
– Ласки они боятся, твари эти. Вот я ее приласкал акинаком [1], да поперек горлышка. – Его хохот смешался с хохотом остальных дружинников. Молодой смутился:
– Да полно те вам, чего глумитесь.
Неждана отвернулась от окна. На сердце было тяжело – она понимала, зачем явился отец. Искала в его свите черную накидку, да пока не находила.
«Неужто надежда есть?» – с тоской подумала.
Гулко хлопнула дверь в глубине дворца, с нижнего этажа. Неждана вслушивалась в приближающиеся шаги, сердце девушки вздрагивало с каждым шагом. Кто-то шел через проходные сени, помедлил мгновение у двери в гостиный зал, где стояла соляным столбом девушка и теребила золотистую кайму пояска. Вдох-выдох.
Вдох-выдох.
Дверь в гостиный зал распахнулась. В проеме появился князь Олег. Неждана вздрогнула, как от удара. Сердце стало большим, обжигающе-горячим, но тут же сжалось, словно обернувшись горлицей, запертой в тесной клетке. Девушка не часто видела родителя, от того затрепетала под его взглядом, не сумев привыкнуть ни к стати его, ни к суровому взгляду, вечно обращенному мимо нее. Будто противно ему на дочь свою смотреть.
Совладав с тревогой, Неждана шагнула навстречу отцу. Поклонилась в пояс:
– Здравия тебе, батюшка. Ввечеру ожидали тебя, но ты явился вместе с красным солнышком, о чем радость моя дочерняя.
Отец небрежно окинул дочь взглядом, цепко схватив, что круги под глазами – значит, опять не спала, не врет кормилица. Отметил, что на лице ссадина свежая. Схватив это все, и кое-что еще, отвел взгляд. Неждана, сцепив пальцы, глубоко выдохнула – от отца не ускользнуло, как затрепетали ноздри девушки, как сжались в плотную линию губы, как побледнели щеки, а на дне ясно-голубых глаз полыхнуло пламя неприязни.
Князь проговорил сухо:
– Дела были спешные в стольном граде, от того задержался.
– Сказывают, к тарским данникам путь держишь, – дочь вздернула подбородок.
Князь настороженно кивнул:
– Так.
– Выходит, проездом у нас…
Их взгляды встретились, сказав больше, чем следовало. Горячая досада в светлых глазах княжны, в ответ – словно пощечина – холодная решимость князя.
– Сказывай, как поживаешь, – велел вместо ответа. Он направился к опочивальне княгини. Поравнявшись с Нежданой, схватил ее на локоть, притянул к себе. Взгляд сверкнул, указав на красноватые мозоли, что рассекали ладонь дочери: – Сказывают, ослушалась воли моей, к Александре-воительнице бегаешь, – он оттолкнул дочь – та впечаталась в подоконник, схватилась за распахнутую раму. Отец прикрикнул: – Говори!
Неждана прошипела:
– Та коли ведаешь обо всем, о чем еще сказывать?
Олег медленно вздохнул, окинул дочь взглядом с головы до пят, надменно процедил сквозь зубы:
– Не отпираешься, значит, княжна.
– Не отпираюсь, княже. – Девушка вытянулась словно тетива лука, узкие плечи опустились, грудь под платьем ходила широко, горлица в груди билась из последних сил.
Князь внезапно переменился в лице, устало опустил голову, сник и будто постарел.
– Зачем так?
Неждана упрямо поджала губы, прошипела:
– Затем, что за Гостомыслова внука замуж не хочу. И слово свое перед ним сама держать буду.
Отец посмотрел на нее лукаво:
– Сдюжишь ли супротив бравого молодца?
Дочь перевела дух, бросила в сердцах:
– Или сдюжу, или сдохну.
Олег, усмехнулся, скрестил руки на груди:
– Не люб тебе, от того упрямишься? – он склонился к дочери и проговорил тише: – Или от того, что Я его для тебя избрал?
Дочь молчала. Князь цокнул языком:
– Ишь ты какая выросла… Чистая фурия, – он примирительно усмехнулся, похлопал дочь по плечу: – Ну-ну, полно ежиться. Не часто видимся-то… – Он замолчал, и по изменившемуся цвету лица Неждана поняла, о ком будет следующий вопрос. И оказалась права: – Как…княгиня.
Перед словом «княгиня» отец будто споткнулся. Будто не знал, как назвать ту, что спала уже одиннадцать лет, пробуждаясь лишь в полнолуние. Но и тогда пробуждаясь лишь отчасти: в эти короткие часы она не узнавала никого, не желала ничего и не просила ни о чем. Садилась в постели, смотрела безучастно в окно, растерянно теребила кончики кос, а с первыми петухами снова ложилась в постель.
Неждана сглотнула едкий комок, подступивший к горлу, прошептала изменившимся голосом:
– Как прежде.
Отец рассеянно кивнул.
– Добро́… – отец развернулся и быстрым шагом пересек светелку и толкнул дверь опочивальни.
«Да чего ж тут доброго», – хотела крикнуть ему в след дочь, но сдержалась.
Из материнской спальни с поклонами пятились Ядвига с Ольгой. Неждана заметила, как прислужницы переглянулись, словно что-то знали, что было неведомо ей, Неждане. Нахмурившись, девушка бросилась к спальне, но дверь захлопнулась прямо перед ее носом.
А еще через мгновение она увидела того, кого боялась больше отца: дверь в гостевой зал бесшумно отворилась, впустив в светелку закутанного в черный балахон волхва. Старик замер на пороге, колко посмотрел на княжну, будто к полу пригвоздил.
– Добра тебе желаю, княжна, – приветствовал едва слышно.
Девушка, забыв о приличиях, остолбенела – даже не ответила на приветствие старца. С трудом перевела дыхание. Между тем волхв прошел мимо нее и притихших служанок. Открыл дверь опочивальни княгини и скрылся за ней.
– Да что же это?! – девушка решительно шагнула к спальне, но войти внутрь ей не позволил отец: выглянув из комнаты, велел строго, чтобы ждала тут. А для верности выбросил пригоршню зайцев-прыгунцов: небольшие деревяные шарики, ударившись об пол, подскочили снова. Уже в воздухе из них выдвинулись аккуратные ушки, распахнулись черные глазки-угольки, а лапки требовательно заперебирали, подбираясь к княжне.
Захлопнул перед носом дочери дверь и задвинул засов. Ловко лавируя между лавками и замершими от любопытства служанками, игрушечные зайцы оттеснили княжну от двери в опочивальню, засеменили, шумно голося и притопывая – сквозь эту суету та теперь даже если бы хотела, не смогла услышать, что происходило в спальне матери.
Неждана поняла: все пропало.
К пого́рам вышел, когда уже собиралась вечерняя роса, а в водах неглубокой и вечно ледяной реки Зва́нки стали играть прошлогодние утопленницы. Завидев путника, вышедшего из-за деревьев, они зашушукались, засмеялись, а те, что посмелее, подплыли к самому берегу.
– Неужто у нас нынче свежени́нка будет к ужину, – усмехнулась одна из них и плотоядно облизнулась, показав острые зубы-иглы.
Лесьяр посмотрел на нее, предложил беззлобно:
– Полезай ко мне в туесок, – будто отрезал и встряхнул свою корзину. Тварь внутри зашипела.
Русалки отпрянули, на бледно-голубых лицах отразилось отвращение пополам с ужасом. Лесьяр удовлетворенно хмыкнул:
– То-то же…
Небольшое селеньице, окруженное излучиной лесной речки Званки и запрятанное меж сосен, готовилось ко сну: в окнах горели желтоватые огни лучи́н, у ворот уже примостились вороватые коты, равнодушно поглядывавшие на приготовленное для русалок угощение – кислый хлеб и пиво. Лесьяр пробормотал «забы́ти» и глубоко вздохнул, набрав полную грудь пахшего тиной и мхом воздуха, шагнул на хлипкий мосток, как в прорубь с головой окунулся: на мгновение оглох и ослеп, почувствовал всем телом плотную завесу, и вот уже вынырнул из нее за воротами деревеньки. К нему бежала Чара – молоденькая погорка, еще подросток, угловатая и нескладная.
– Лесьяр пришел! – кричала она. – Пойдем собирать Соль!
– Мир дому погора, – отозвался Лесьяр и замедлил шаг, переводя дыхание: переход в подземный мир погорцев давался ему с трудом.
Чара едва доходила Лесьяру до пояса, маленькая, юркая, она смотрела на него с восторгом
