в корзину:
– Значит, наговоренная соль сильнее твоего слова… Даже сказанного в полночь в подземном мире, – он прищурился. – Я запомню.
Мара закатила глаза, медленно осела на дно корзины. Прикрываясь лохмотьями от жалящего света, свернулась клубком. Она была размером чуть больше обычной домашней кошки, с черными, спутанными волосами и длинными нескладными конечностями.
– Ненавижу, – прошептала сквозь зубы.
Утром его разбудила Чара. Вошла тихо, без стука – знала, что юноша уже давно пробудился и готов к работе.
– Утро доброе, – сообщила девушка, покосившись на рассыпанную на полу соль. – Росы тонкие, соли будет много.
Лесьяр взял в руки рукавицы, поправил рубаху.
– О том и говорил с твоим батюшкой. Пошли, что ли…
Чара не шелохнулась, с сомнением смотрела на короб:
– А гостью свою неужто без присмотра оставишь?
– Не сунется, – уверенно отозвался аптекарь, кивнув на миску с водой, неловко поставленную на крышку короба – так неловко, что того и гляди перевернется. – Пошевелится – соляной раствор прольется и выжгет до костей.
Погорка покачала головой, брезгливо поежилась. Но спорить с человеком не стала, повернулась к выходу и молча вышла из гостевой избы. Лесьяр последовал за ней.
Деревня погоров не спала. Все – от мала до велика, собрались у своих домов в ожидании команды старейшины. У кого за плечами висела корзина, у кого за пояс был заткнут плотный холщевый мешок. Отец Чары вышел на крыльцо, прокричал:
– Погоры! Два раза в год наступает пора для сбора Соли. Никто не знает, наступит ли следующий день или сегодняшний День сбора Соли станет последним. А потому собирайте все крупицы, даже самые крошечные, что встретятся вам на пути. Потому выводите на работу всех. Даже малых деток. Но помните – не повреждайте соляные цветы, не рвите. Корни поврежденных соляных цветов гниют, цветы больше не плодоносят!
Лесьяр все это слышал и не раз.
Его мир все больше погружается во мрак. Не остается Силы, той самой, что когда-то позволяла людям летать, словно птицы, понимать язык зверей, сворачивать горы и обращать реки вспять. Сила уходит. Тает медленно, как апрельский снег. И каждый из ныне живущих понимает, что скоро не останется ничего.
Погоры – один из немногих народов, кто собирает остатки Соли. Это уже не Сила, а ее отражение. Ведь и сами погоры живут в отражении мира людей. И там еще цветут поля соляных цветков, где каждый кристалл хранит невиданную Силу. Ломкая, изумрудно-золотистая, она выступает подобно росе на лепестках и собирается в небольшие, рыхлые кристаллы, которые подземные жители собирали с помощью специальных рукавиц, покрытых чешуйками гладко отшлифованных серебряных пластин. Рукавицы придумал и смастерил Лесьяр, давно. Еще во времена услужения Яге, заметив как-то, что Соль, собранная на такие пластинки, не теряла своих свойств. Отраженная магия множилась в отражениях и не терялась.
Чара нашла способ высчитывать, когда отраженные поля соляных цветов, будут подходить близко к их деревне, так близко, что до каких-то цветков удастся дотронуться и собрать Соль.
Сегодня как раз такой день.
Погоры поторопились к Запруде, небольшому озерцу, в котором отражались неспешные воды Званки. Оно стояло неподалеку от деревни. От него поднимался изумрудно-золотой туман, словно намек на то, что Сила еще в нем. Лесьяр помнил те времена, когда туман полыхал ярко и высоко, словно весенний костер. Заметив тощие языки изумрудного пламени сейчас, сердце аптекаря сжалось. Времени оставалось много меньше, чем он или кто бы то ни было ждал.
Вздохнув, он встал рядом с Чарой у берега озерца. В темной воде, словно перевернутое блюдце, кружилась изумрудно-золотистая поляна.
Каждый раз, когда Лесьяру открывалось это чудо, у него захватывало дух. Нежные цветы с распахнутыми бутонами неторопливо кружились, их лепестки подрагивали, издавая едва слышный человеческим ухом хрустальный звон. Чара говорила, что слышит эту музыку иначе, даже пыталась напеть Лесьяру печальную мелодию соляных цветков. От того погоры всегда собирали Соль в молчании, от того «музыка» соляных цветов не затихала до тех пор, пока поляна снова не отходила от берега Запруды.
Лесьяр встал на одно колено, чтобы не мешать Чаре. Он был выше ростом, руки длиннее, а значит и до цветов дотягивался иначе – мог схватить те, что от погоров росли слишком далеко, во втором или третьем ряду.
Музыка стала громче. Словно хрустальный дождь, лилась она из глубины отражения, переливаясь и завораживая. Вот так можно было отвлечься на удивительное звучание и не собрать ни крошки. Лесьяр нахмурился, примерился к большому цветку в третьем ряду. «Только бы не вырвать!» – подумал. Вырвет – цветок завянет, да еще и соседние с ним перестанут плодоносить. Будто у них общие корни. Или общая боль.
«Может, живые они?» – мелькнуло в голове.
Он протянул руку, развернул ее ладонью вверх и едва коснулся нижнего лепестка. Мелодия изменила тональность, с поверхности лепестка на серебряные чешуйки рукавиц ссыпалось несколько изумрудный крупинок. Попав на отполированные пластины, они заискрились золотым. Набрав крупиц с горкой, Лесьяр ловко ссыпал их в заготовленный короб. И тут же дотронулся до лепестка повыше. С него собралось меньше крупинок, поэтому юноша продолжил собирать, пока на ладони не искрилась золотом добрая горка песчинок. Тогда чуть раскрыв сердцевину, он увидел кристалл – изловчившись, схватил его указательным и большим пальцами свободной руки и отправил добытую Соль в короб.
– Тебе везет, – тихо отметила Чара. Ее короб был заполнен наполовину. Прищурившись, она посмотрела на поляну, вздохнула: – Будет мало Соли. Соляная поляна повернулась ныне не той стороной.
– Может, развернуть? – предложил Лесьяр, дотягиваясь до нового цветка.
– Не рискуй. Вдруг и того лишимся, – она закусила губу. – Соляных цветков все меньше. Урожай все хуже…
– Надеюсь, я скоро найду решение. – Лесьяр сам не ожидал, что проговорится. Помрачнел. Зато Чара, забыв о работе, уставилась на него с удивлением.
– Поэтому ты протащил с собой мару с самого Грозового перевала?
Лесьяр ссыпал горсть Соли в короб и посмотрел на погорку сверху вниз:
– Я искал ее с осени.
– Зачем она тебе? – девушка посмотрела строго, словно спрашивала невыученный урок.
Юноша отвел взгляд, вернулся к сбору Соли, проговорив:
– Ты знаешь ответ.
Девушка замолчала, тоже вернулась к работе. Казалось, она напрочь забыла об их разговоре.
– Нет коварнее твари, чем мара кладбищенская. О том ведомо тебе с мальства, – она знала, что напоминает другу о больном и запретном, тот потемнел лицом, но девушка продолжала говорить хоть и тихим, но твердым голосом, все еще надеясь переубедить: – Мары не ведают пощады, мстительны и алчны. Им нельзя верить, что бы они не посулили…
– Не коварнее людей будут, – усмехнулся Лесьяр и, чтобы не продолжать разговор, закинул на плечи короб со снадобьем и поставил его подальше от озерца. А сам, взяв новый мешок, пристроился работать рядом с пожилой парой погоров. Работал, а между лопатками жгло, будто горячим воском капало – это Чара смотрела ему в спину.
Оставив собранную Соль в сторожке за болотами, Лесьяр отправился домой налегке: шесть подсумков с кристаллами на первое время и чтобы расплатиться с долгами – вот и все, что он решился взять с собой. Да в заплечной корзине мрачно молчала мара кладбищенская, и чем ближе молодой аптекарь подходил к своему дому на опушке, тем тяжелее становилась его ноша. Будто мара всеми силами цеплялась за землю, которая могла дать ей силы на побег.
«Ну уж нет, теперь сбежишь – точно вернешься, – думал Лесьяр. – И тогда уж мне несдобровать. Чара права в том, какие эти твари злопамятные и мстительные».
Солнце щедро залило розовым золотом небо, подкрасило угольно-черным горизонт, когда молодой человек вышел из леса на знакомую опушку. Вот он, оставленный и припрятанные под корягой серый путевой или поворотный камень с лисьей рожицей-личиной, наступи – и окажешься на крыльце своего дома. А от него и рукой подать до Аркаима. Вон другой, побольше да понеприметнее – только для знающих, ведет в Город Мастеров, Старший Аркаим. Подкрашенная алым плоская личина – это уже в стольный град, в Аркону, в нем он бывал только
