месте царила полная мать тьмущая, не уступавшая дороги свету румяной луны, из-за туч.
Этим местом являлась гиблая пустыня – «Долина Смерти». Огромный, безжизненный слой песка окутывал почти всю местность, всё пустое пространство своими многочисленными, мелкими песчинками. На ней не росло ни деревьев, ни живой и доброй души. Лишь изредка можно было приглянуться и заметить жухлые на её барханах, холмах остатки растений, пни и одинокие коряги, которые вслед за другими погибшими, как и они, фауна навсегда покинут эту тёмную долину, рассыпавшись однажды в пыль и прах. Они будут очень счастливы, если, конечно же, суховеи подоспеют и прилетят к ним…
Возле того мёртвого места находился и чахнул большой лес, листья деревьев которого, уже оторванные, лежали на сырой земле и клонились к толстым, обсохшим их корням. Ветви и сучьи деревьев же могли запросто погнуться и рухнуть вниз только одним, первым и последним, ненарочным прикосновением к их кроне. На оставшихся, ещё прочных их суках водились лишь единые, хищные птицы, поджидавшие для себя редкую в лесу дичину.
За тем безлиственным лесом и лежала тропинка, дорога к большим и тёмным чертогам злого колдуна Энстрепия; ими представлялся полуразрушенный, полуразваленный замок, вкруг которого был, раньше протекавший, но давно уже обсушенный, широкий водяной ров.
Энстрепие тем временем, как обычно, сидел в своём красном кресле с высокой спинкой, один в пустом тёмном зале, куда не попадал даже самый тонкий, тусклый луч света; все его большие окна были закрыты разорванными тюлями и шторами, и их ни разу не снимали. Огромные, как ворота, двери зала оставались плотно закрытыми, чтобы не нарушать покой тёмного властелина «Безымагии».
Вокруг и сзади него всё лежало перевёрнутым с ног на голову: и длинные, деревянные столы, и металлические, приоткрытые сундуки. Всё кроме гигантского, музыкального инструмента, за которым играл лично сам Энстрепие; ему очень вдохновляло воодушевлённо исполнять музыку на органе, имеющем много-много, смотрящих вверх, труб с отверстиями, из которых и вылетал, и доносился тот или иной громкий звук. Среди тьмы он считал, что игра и музыка на органе повышает его ум, тем самым делая его хитрее для созиданий коварных планов.
Можно было с первого раза подумать, что это было его хобби: исполнять на нём страшные и жуткие музыкальные композиции для самого себя, но за этим занятием таилась и другая также заключённая им цель и злая выдумка. Он намеревался не только пугать всех зверей, жителей Волшебной страны, «Безымагии» своими законами и террором, но ещё и вызывать плохую погоду, чтобы ими разрушать и разорять целые селения тех, кто ему не подчиняется, и природу, созидая в свою очередь что-то только для себя, для своего собственного удовольствия.
Той ночью Энстрепие, сидя в кресле красного цвета, как всегда бывало, играл на органе и прямой лёгкостью, движением длинных пальцев рук нажимал по нотам клавиши. Под звуками нот в музыке трещали и гудели, будто паровозы, серебряные трубы, высокие гудки, тем самым приводя в действие, связанные с органом электрофорные машины и молниеотводы, из которых разлетались во все стороны яркие искры в виде молний и электрические разряды.
Громовая в его покоях, музыка взбудораживала жуткостью от страха всех тех, кто был ошеломлён им и слышал чёткие её злые ноты. Она длилась почти до самого конца, до тех пор, пока большие двери зала не распахнулись, и из них не вонзился в глаза колдуну от отражения тусклый, невзрачный свет.
Из него невзначай вышла тёмная, неразборчивая фигура; скрывающий от всех лицо капюшоном, приспешник Энстрепия потревожил своего хозяина, подойдя к нему сзади.
Не успевший доиграть свою любимую, душераздирающую композицию, тот проворчал недовольно. Он встал из своего места, и перед слугой, в тёмно-фиолетовых одеяниях, которые были прикрыты мантией, вышел чёрный маг, одетый в такие же мрачные одежды с острым колпаком на голове, низ которого завёрнут чурбаном. Тело худощавого колдуна обвязывалось лишь чёрным поясом; его рукава были широкими и большими и достигали почти до самых колен; только на вид некрепкие, ноги прикрывались низом его чёрного платья. Остальная тьма и злоба содержалось в его бородатом лице; оно подчёркивалось его глубокими и бездонными, поглощёнными злостью, глазами; над ними росли опущенные к переносице острого носа густые и чёрные, как уголь, брови. Они в свою очередь также, как и его украшенный чёрной, короткой бородой рот, и другие злые черты лица выдавали гневное, но, в то же время тихое неудовлетворение.
Из-под капюшона мантии прозвучал шаткий и седой голос приспешника:
– О, Ваше темнейшество.
– Что стряслось там? Неужто вы не могли немного подождать меня, когда я доиграю своё непревзойдённое произведение!? – отозвался Энстрепие, прихвативший собой посох. Он неприкосновенно удерживался об большой орган, и им злой колдун часто пользовался для того, чтобы обращать всех жителей и его супротивников в разных чудовищ, головы которых были всегда приклонены к его ногам, и нипочём не отказывались от него.
– Извините, повелитель, но это важно, сказал слуга и, привстав на колени, приклонился перед чародеем.
– Ох, опять снова эти агитации против меня или же только хорошие, восхваленные новости?
– Не то и не другое, колдун Энстрепие.
– А, что-же ты тогда явился, случилось ли чего-либо?
– Верно, повелитель, позавчера произошла беда в замке Воздуха. Из него сбежали и улетели на летучем корабле фея Облачка и два её сообщника: один из них с жёлтыми и кудрявыми волосами, другой схожего роста, но уже с чёрными, гладкими, смотрящими во все стороны. Троллям и нам не удалось их поймать, они скрылись где-то на юго-западе от воздушного дворца и города.
– И что же они пытаются сделать мне такого опасного? – рассмеявшись, спросил у вестника Энстрепие.
– Не будь бы той цели – они не улетели, Ваше превосходительство. Возможно, я боюсь предположить, что наши беглецы пытаются вернуть магическую энергию природы в страну «Безымагию», найти и возвратить обратно также Мага-медведя Атикина, – ответил слуга, зная, что его плохая мысль заставит тёмного колдуна подойти к предвиденным опасениям боле серьёзно.
Злой колдун от последнего слова раскрыл широко свои тёмные глаза и приподнял брови, испугавшись, что правящая с ним колея может завершиться ненадолго. Он судорожно повёл ими и, на мгновение было видно, как его левая рука, чуть не онемев, затряслась; она держала с собою посох, на конце которого чёрный, хрустальный шарик удерживался между двумя изогнутыми над ним зубцами. Шар искрился лишь в момент заклинаний, произносимых жестоким чародеем.
– Неужели они сделают и поступят именно так?
– Думаю, что да, милорд, если конечно мы не остановим их.
Энстрепие стал медленно
