и откуда же? – великая, таинственная, необъяснимая нежность, такая небывалая, что готова и саму Рику над землёй поднять – от одних только слов «вин зарады тэбэ всэ зробыть». И от этой нежности даже слёзы на глазах наворачивались.
Вечер собирался над лесом. Солнце уже село, но кое-где светлые полоски, словно следы чьих-то когтистых лап, ещё тускло поблёскивали на деревьях.
Место было тихое и чужое. Рика поняла, что заблудилась.
Она пошла тише, потом ещё, ещё – и, наконец, остановилась. Села на землю под деревом. Придавили усталость, тяжесть и какое-то всёравношное настроение. Она вспомнила, как в первую их встречу на закате расчёсывала водянику кудри – такие же рыжеватые, как солнечный уходящий свет. Рике стало совсем себя жалко. Но в отупении слёзы не приходят, она теперь и плакать не могла, только сидела, глядя на шершавую, в глубоких бороздках-морщинах кору дерева – глядя и не видя.
Шорох поблизости мгновенно вернул её к действительности: ещё и не поняв, что случилось, она рывком вскочила на ноги.
Собака, чёрная собака, которая спасла её на старице, теперь стояла и смотрела на неё.
– Привет… А я тебя искала… – после минутной паузы выдавила из себя Рика.
Ей стало неловко от своих переживаний. Она почувствовала, что ни за что не признается ему – даже в образе собаки появившемуся у её ног, – в своих чувствах. Мысленно она даже обругала себя дурой, чтобы выгнать из души эту никчемную нежность и слабость.
Собака подошла и обнюхала её. Рика присела на корточки и погладила мягкую блестящую шерстку.
– Тебе за меня потом сильно досталось? – виновато спросила она. – Почему ты в человека не превращаешься?
Собака села, облизнулась – что бы значил такой ответ? – потом встала и направилась в лес. Рика поняла, что её куда-то зовут, и пошла следом.
На полянке, куда собака вывела её, Рика увидела огромную расколотую молнией берёзу. Ещё несколько тоненьких деревьев были сломлены бурей, их стволики не упали, а повисли, зацепившись ветками за соседние уцелевшие.
У Рики саднило ноги: исцарапала о валежник и колючий бурьян, пока пробиралась за своим поводырём. Но она молчала – не ныла и не бубнила под нос, как наверняка давно уже стала бы, если бы водяник был обычным мальчиком, вроде её одноклассников в городе.
Собака пролезла под обуглившейся частью расколотого ствола, полулежавшей на земле.
– Стой, стой! Я же не могу так! Мне надо обойти! – не сдержала восклицания Рика.
Пока она обежала берёзу, собака исчезла. Даже высокая трава не колыхалась.
– Эй, ты где? – Рика панически оглянулась по всем сторонам.
– Шшш, тут. Не шуми.
Водяник, уже обычным мальчиком, шагнул ей навстречу. Рика была уверена, что секунду назад его там, где теперь он стоял, не было. Вот как! Всё-таки не одна она может ходить между мирами и становиться невидимой. Но сейчас она не придала этому значения и только обрадовалась возможности видеть его снова: человеком и рядом с собой, настоящим, живым…
Живым? Рика протянула руку и смело взяла его ладонь. Все прежние прикосновения были как-то само собой, ничего не значили, но тут у Рики горели щёки и уши, ей было обязательно нужно дотронуться до него, убедиться, что всё это враки. Он – живой…
– У тебя рука горячая… Ты заболела?
Рика вспомнила первую встречу с Лебёшкой, как та сказала, что у водяников кровь холодная.
– Нет, это у тебя просто пальцы холоднее моих, – тихо произнесла девочка, быстро и неловко отнимая ладонь. – Что это за место?
–Болото. Вон там, подальше – уже топь.
– Ты меня утопить привёл?
– Очень смешно. Я тебе хочу что-то показать. Я тебе ещё тогда хотел, когда тебя наш Дядька напугал. Ты из-за него потом не приходила?
– Ага. Он же просто монстр! Он меня убить хотел!
– Он просто пугал. Он же видел, на тебе крестик был. Крещёному трудно на суше навредить, разве только защекотать…
Рика насторожилась. Помолчала и спросила:
– А ты… защекотал кого-нибудь… насмерть?
На лице у водяника она прочитала удивление.
– Нет… Это русалки любят, а мы – нет…
– А если ты знал, что твой Дядька мне ничего не сделает – зачем ты его укусил? Ну, когда в собаку превратился…
– Ты тогда страшно кричала… Я испугался, что ты от страха умрёшь… Такое, знаешь, с людьми бывает…
– Знаю…
– А вообще ты громко кричишь! – это его заключение выглядело как похвала, и Рика согласилась с улыбкой:
– Ага. Ты ещё не слышал, как я ору, когда злая и голодная. Слушай, а у вас тут и русалки есть? Прямо настоящие, с хвостами?
– С какими хвостами?
– Ну, с рыбьими…
– Никаких хвостов у них нету. Голые бегают, как дуры, по лесу, одно знают – щекотаться. У баб крещёных, когда те стирают, одежду крадут. Ну, утопить тоже могут. И они очень сильные, у них руки – как железные! – Водяник даже сжал кулаки, показывая, какая у русалок хватка. Потом заметил: – И для Лебёшки русалки опаснее. С ними трудно договориться, они тёмные.
–Тёмные?
– Злые, – объяснил мальчик. – В русалки-то от злобы часто попадают. Вот утопится какая-нибудь девушка, а для крещёных это очень плохо, мне Дядька говорил, она и становится русалкой. А утопилась же не от радости: обидел кто-то. И вся её злоба с того времени в тысячу раз сильнее становится. Оттого, что ей нельзя от злобы избавиться, оттого, что ей за своеволие до конца света в воде жить, она и бесится. Ну и мстит людям, уняться не может.
Они гадкие, русалки, только видом на человека похожи, а всё остальное – тьфу! – подвёл итог водяник.
– А я думала, они с вами. Что водяные на русалках женятся.
Мальчик только брезгливо скривился.
– Так что ты мне показать хочешь?
– А! Вспомнила! Жди, пока стемнеет, оно только ночью видно.
– Да что это?
– Не скажу. Терпи, уже чуть-чуть осталось.
Он был прав: вокруг них темнело, и только берёзовые стволы выделялись из сумеречной шелестящей листвы своей белизной.
– Слушай, а… если бы я тогда от страха умерла… ты… чтоб ты сделал? – спросила Рика. На самом деле она хотела спросить, правда ли, что водяник её любит, но не спросишь же такое прямо!
– Не знаю. Зачем спрашивать?
– Ну-у… А если я осенью обратно в город уеду?
– Надолго?
– До следующего лета.
– Это не так долго. Я тебя подожду. А зимой мы вообще спим.
– А если так случится, что не вернусь?
– Что ты всё «а если, а если», Босоножка! Что случилось?
– Ничего, – Рика отвернулась. – Просто…
