Ольга Славнейшева - Святая Грета

Полигон под зимним небом раскинул свою пустую землю, хранящую следы траков и выбоины танковых атак. Он был припорошен снегом, как погребальным саваном. Он оживал только во время учений, сейчас все вокруг казалось мертвым, если бы не пятнышко костра, заметное лишь в тепловизор — так хорошо он был запрятан за развороченными блоками старого фундамента.

У огня сидели дети. Четверо. Совсем маленький мальчик был занят костром, он ломал старые ящики и подкладывал доски в чадящий огонь. Парень постарше, неповоротливый и толстый, в модной курточке, перемазанной сажей, шевелил их железной скобкой. Двое остальных неподвижно застыли чуть в стороне, за пределами света. Их лица скорее были мрачными, как у подростков, которые устали быть детьми, но так и не превратились в чудовищ. Они провожали взглядами каждое движение толстяка.

— Вон там, — лениво бросил один из них, на секунду подаваясь вперед и блестя глазами из-под отросшей темной челки. Толстяк, вздохнув, обошел костер и начал переворачивать доски с другой стороны.

— Клайс, а ты уверен, что она приедет? — немного сварливо поинтересовался он.

Клайс повернул к нему лицо, кивком отбрасывая челку назад.

— Она так сказала.

Толстяк поежился, зашуровал скобкой, всколыхнув рой огненных искр. Закашлялся от дыма.

— А родители не могут не отпустить? — спросил он, поглядывая в темноту по ту сторону пламени.

Темнота ответила презрительным смехом, в толстяка полетел камешек.

— Скучаешь по Грете? — удивился второй, поднимаясь и подходя к костру. На нем была брезентовая штормовка, она болталась на плечах, а рукава приходилось подворачивать, но это была настоящая военная штормовка, такая, что знающие люди только вздыхали от зависти. Со штопкой на груди и левом рукаве. А из глубокого капюшона на толстяка насмешливо глядели зеленые глаза Пола, всегда аккуратного, подтянутого и готового к бою. Толстяк мельком взглянул на собственную перепачканную курточку и вздохнул в очередной раз.

— Скучаю, — буркнул он. Если водить скобкой вдоль доски туда-сюда, искры уносятся в темноту огненными осами. Он водил скобкой туда-сюда, пока Пол не отобрал ее и не сделал все правильно. Доски затрещали, пламя весело взметнулось вверх.

Маленький мальчик подтащил еще досок, но Пол сказал ему “Юнит, хватит. А то заметят”, мальчик дерзко кинул охапку к его ногам и уселся перед огнем, протягивая вперед ладошки.

— На ней все заживает, как на собаке, — сообщил Клайс из темноты. — Помните, как она упала с крана?

Пол усмехнулся, толстяк рассмеялся.

— Во, разошлось! — удовлетвоенно сказал маленький мальчик, глядя на пламя. Пол лениво потрепал его по рыжеватой макушке.

— Она разозлится, когда узнает, — пробормотал толстяк, пытаясь отыскать глазами Клайса. Теперь, когда костер горел нормально, он видел штанину и ботинок Клайса, лежащего на каких-то ветках, но лицо его было сокрыто во тьме.

— Она будет в бешенстве, — широко улыбнулся Пол. Когда Пол улыбался, он становился похожим на самого обыкновенного мальчишку. Но толстяк знал, что это не совсем верно. Обыкновенный мальчишка мечтает стать Легионером, или пилотом космокрейсера, или капитаном торгового корабля. Или миссионером, несущим сквозь пространство имя Иесуса. Но никак не теховским клириком. А Пол признался позавчера, что после школы его приглашают в Семинарию. Бррр…

Толстяк представил Пола в черной рясе, с серебряными крестами на плечах, с лицом, вот так же озаренным пламенем, с факелом в руке, и неожиданно вспомнил, что завтра начинается Святая Неделя. Он заулыбался. И Пол, заметив это, тоже улыбнулся краешком рта. Юнит убрал ладошки от огня, но улыбаться не стал. А Клайс неожиданно вскочил, скидывая с себя покровы тьмы, как черный плащ, и когда все посмотрели на него, спросил:

— Слышите?

И тут они услышали, как где-то далеко звякает металл.

— Едет! — выдохнул Клайс.

Они отошли от костра, притаились за блоками. Тропинка между траками, ледяная и твердая, выводила прямо к развалинам. Тонкий покров снега прорезали следы протекторов велосипедных шин. Сюда можно было добраться только верхом, фундамент разрушенной церкви находился в сердце Полигона, практически посередине известной им территории. Справа вставало сияние города, слева тянулась цепочка огней небольшого военного поселка, в котором жили Пол и Юнит.

Полигон укрывала ночь, но дети напряженно вглядывались в ту сторону, откуда приближалось позвякивание. Даже толстяк подобрался, сжал в пухлой руке металлический прут. Это мог быть кто угодно.

Это была Грета. Она вылетела на своем велосипеде из темноты, включила фонарик, и резкий свет ударил толстяка по глазам.

— Бонга, я увидела тебя с пяти метров! — крикнула она. — Ты убит!

Ее правая рука все еще покоилась в гипсовом коконе, а на переносице белела полоска пластыря.

Слева на руле велосипеда была намотана цепь. С цепи свисало тяжелое металлическое распятие, которое, раскачиваясь, звенело об раму. Грета протянула Полу здоровую руку.

— Привет. А где мой брат?

— Я здесь. — Клайс отделился от блока, принял у нее велосипед.

— Ты не был сегодня в школе, — укоризненно сказала Грета.

— Начинается, — улыбнулся Клайс. — Сама-то!

— У меня — уважительная причина.

— У меня их десять!

Толстяк по имени Бонга приуныл. Он больше всех ждал, когда же она вернется, а она разговаривала с Клайсом, как будто они не могли наговориться дома! Он подошел поближе, вглядываясь в ее бледное лицо. Клайс и Грета были очень похожи, но Грета в больнице успела обрасти и совсем превратилась в девчонку. Главное, не говорить ей об этом…

Бонга зажмурился и выпалил:

— А у Бродяг появился шаман!

Пол бросил на него свирепый взгляд. Конечно же, эту фразу должен был произнести именно он. Но Бонга ничуть не жалел о том, что сделал. Теперь Грета смотрела на него, распахнув глаза.

— Как ты сказал?

— Новый шаман, — нехотя ответил вместо Бонги Пол. — Он позакрывал все дороги, ведущие к Бродягам. Бонга ходил ставить проволоку, весь изодрался…

Бонга энергично затряс головой. Он вовсе не изодрался, но им ведь не скажешь: “Посмотрите, какую новую курточку привез мне папа!”, засмеют…

— Бедный, — Грета погладила его по рукаву. — У тебя новая куртка?.. И как он выглядит, этот шаман?

— Никто из наших не видел его, — ответил Клайс. — Юнит, подкинь досок, — попросил он маленького мальчика.

— Пососи сосок!.. — буркнул тот, не двигаясь с места.

— Интересно… — Грета задумалась. Поглядела на низкое небо. — Надо будет взглянуть на этого шамана…

— И как? — хмыкнул Пол. А Бонга подумал: “Ну вот. Началось.”, - и его захлестнуло предчувствие большой игры. Он даже затоптался от нетерпения по подтаявшему снегу.

— Придумаем, как, — отозвалась Грета.

— А завтра праздник! — воскликнул Бонга, вспомнив еще одну новость. — На Площади Милосердия! Ты пойдешь?

— Завтра? — обрадовалась она. — Еще бы! Конечно, пойду!

— И я пойду! — крикнул Юнит, глядя на Пола с вызовом.

— А тебе нельзя! — развел руками Пол. — Тебе еще нет двенадцати!..

— Полли, ты сраная жопа!..

— Пускай сходит, ему же интересно, — сказала Грета.

— Ну конечно! Ему интересно! — передразнил Пол. — А потом он орет по ночам. И писается…

Все рассмеялись.

— Сам ты писаешься! — крикнул взбешенный Юнит.

— Посмотришь по визору, с купюрами, — хохотнул Клайс. — Детям до двенадцати и все такое…

Юнит пнул его носком ботинка. Вынул из кармана смятую сигаретную пачку. Закурил сигарету.

— Во! Видели? — прищурился Пол. — А мне потом от матери влетит. “Чему ты учишь ребенка…” Я не курю! А он — уже курит! Видели?

— Какой развитой мальчик, — умилилась Грета. — На, скушай конфетку!

Она протянула Юниту леденец.

— Пососи его сама! Я не девчонка, чтобы сосать!

Пол сплюнул себе под ноги.

— Во сколько начало? — спросила Грета.

— В девять, — ответил Клайс. — На Площади Милосердия. Говорят, будет орбитальный салют, какой- то мега-концерт…

— А что с этими?