Сонгоку - Татьяна Зимина

2.1

Уверен, ты с ними справишься.

В глубине души Мирон боялся что его, как клона, — а значит, движимое имущество — поместят на какой-нибудь склад технических приспособлений. Но страхи не оправдались. Для Ясунаро Карамазова на стратоплане Ниппон Эйр была зарезервирована каюта первого класса.

На самом деле, это была не каюта — просто отгороженный от остального салона закуток, наподобие кабинки в ресторане. Но в нём были кресло-трансформер, персональный бар и целый термос с горячими полотенцами.

Живая стюардесса — неслыханная роскошь на автоматизированном лайнере — в традиционном серо-розовом кимоно, с кукольным личиком и утыканной подвесками-кандзаси прической, принесла бутылку шампанского и хрустальный бокал.

Мирон не удержался и попробовал. Судя по этикетке — натуральное коллекционное вино, двадцать седьмого года выпуска. На вкус — как бенгальский огонь с лимонной кислотой.

А потом он достал Плюсы, специальный коннектор, который напоследок вручил ему Соломон, и открыл кожаный дипломат — модуль с Платоном как раз умещался между сменой чистого белья и костюмом из наноткани, свёрнутым в упругий рулон.

Выход в Плюс на борту лайнера был запрещен, во избежание кибератак на систему управления, но Мирону он и не требовался. Если верить Соломону, брат ждет его прямо…

— Здорово, аллигатор.

Продрал озноб. Тот же голос, те же интонации. Только звучит он не с соседней кровати, застеленной одеялом с Бэтменом и ночником в виде слоника, а прямо в голове.

— Привет, крокодил.

Губы ответили сами, без команды мозга. Слова, которые он не слышал и не говорил двадцать лет, всплыли в памяти сами собой.

— Батареи хватит на тридцать минут, — сказал голос Платона. — Так что прибереги вопросы «как ты там?», «какого хрена?» и «что ты наделал?» до того момента, как подключишь модуль к питанию.

Мирон невольно усмехнулся. А братец знает его, как облупленного… Ведь именно эти вопросы — может быть, не в том порядке — он и собирался задать.

— Тогда спрошу про другое… — Мирон прикрыл глаза. — Мелета знала? Знала, что ты больше не человек?

— Я — человек. Просто нематериальный.

— Ответь на вопрос. Пожалуйста.

— Да. Она знала. Как и остальные.

— То есть, она совершенно сознательно пожертвовала собой?

— Это в план не входило. Вы оба должны были улететь в вингсъютах.

Мирон скрипнул зубами и покрепче вцепился в податливый подлокотник умного кресла.

— Ладно, — кивнул он, хотя собеседник его и не видел. — И что твой план подразумевает дальше?

— В Токио ты должен отыскать человека по имени Китано. Профессор Китано. И убедить его нам помочь.

— Всего-то? — восхитился Мирон. — Отыскать в тридцатимиллионном городе, причём незнакомом, какого-то мужика! Зачем он тебе?

— Он работал с нашим отцом. Есть вероятность, что он знает, что происходит.

— Подожди… — Мирон прикоснулся кончиками пальцев к вискам. Кожа на ощупь была грубой, словно вощеная бумага. — Подожди… — он сделал глоток шампанского, чуть согретого и от того еще более кислого. — Ты хочешь сказать, что эти фокусы с Призраками начались еще во времена отца?

— Думаю, гораздо раньше. Но это сейчас не важно.

— А что важно? — Мирон понял, что кричит. Осторожно выглянул из кабинки… Вышколенная стюардесса лучезарно улыбнулась.

— Важно то, что грядёт новый миропорядок. И мы должны помочь ему свершиться.

Платон не мог заметить, что его колотит. Старший братец и раньше-то не слишком хорошо разбирался в эмоциях, а теперь, став голосом в стальной коробке, и вовсе утратил зачатки чувствительности.

— Мы? Вдвоём? — переспросил Мирон. — И как ты себе это представляешь?

— Когда ты выпустишь меня в Плюс, я обрету функции, недоступные ни одному человеку.

— То есть, поднимешься на уровень Бога?

— Если тебе так понятнее.

Мирон проглотил колкость. Брат имеет право на некоторую язвительность. Чёрт, наверное ему кажется, что Мирон мыслит со скоростью черепахи… Квантовому существу сложно подстроиться под медленный и неторопливый мир аналоговых устройств.

— Что я должен делать? — спросил он.

— Отыскать профессора Китано, — терпеливо, как маленькому, повторил Платон.

— Может, всё-таки объяснишь поподробнее?

— Ты помнишь, чем занимался наш отец?

— Ммм… смутно. Это имеет отношение к делу?

— Отец хотел создать «Мост» между Плюсом и Минусом.

— А разве наушники и Ванны не выполняют эту функцию?

— Частично. Только частично. Отец хотел… абсолютного слияния. Он мечтал устранить препятствие между квантовой решеткой Матрицы и человеческим сознанием.

— То есть, избавиться от физического тела?

— Именно. Но не успел. Потому что умер.

— Но, я так понимаю, ты продолжил его работу. И добился успеха.

— Наполовину.

— Поясни.

— Я смог закодировать свой разум, своё сознание на жестком носителе. В этом конструкте.

— Но не знаешь, как «переместить» его в Плюс. Как избавиться от конструкта.

— Надеюсь, с этим поможет профессор Китано. Если он не забросил разработки, начатые вместе с нашим отцом, если он доверится тебе и согласится помочь…

— Слишком много «если».

Мирон хотел спросить, как Платон согласился на столь рискованный шаг — поместить своё сознание на жесткий носитель — не имея готового решения, но сдержался. Сверхосторожный и предусмотрительный старший брат всё просчитывал до мелочей. Если он так поступил, если не побоялся доверить свой разум квантовому модулю — значит, другого варианта просто не было.

— Уверен, ты с ними справишься.

— Почему? — спросил Мирон. — Почему ты доверил всё это мне? В смысле: я помню про ДНК и сейф, но… Ведь это можно было обойти. Так почему я?

— Потому что ты обладаешь всеми качествами, необходимыми для выживания. Потому что твой интеллект по-сути дублирует мой — кому, как не тебе закончить начатое? А еще потому, что ты — мой брат. Я тебе доверяю.

— Но…

— И самое главное, — Платон, похоже, не замечал его замешательства. — Я в тебя верю. У тебя всё получится. Ты способен на то, на что никогда не отважился бы я.

— Да ты охренел, мужик? Ты отказался от тела, чтобы стать чистым разумом!.. А я? Что такого сделал я?

— Не позволил меня стереть.

Мирон откинулся на спинку кресла. То сразу прогнулось, мягко вытянулось, превращаясь в уютную колыбель и начало массировать спину. Он прикрыл глаза, позволив себе пару секунд насладиться чувством покоя.

Ты в моих руках, — думал он. — Ты полностью в моей власти, и прекрасно это понимаешь… И поэтому ты выбрал именно меня, дорогой братец. Знаешь, что я не дам тебя в обиду.

— Нахрена ты это сделал? — спросил он. — Ответь мне на один вопрос, брат: зачем ты это сделал?

— Батарея садится. Когда стратоплан приземлится, надень Плюсы и тогда получишь инструкции, как найти Китано. А теперь тебе нужно отдохнуть.

Съев до последней крошки всё, что предложила стюардесса — тофу в соевом соусе, лапшу с трюфелями, салат из ростков дайкона и креветок — и запив это выдохшимся шампанским, остаток полёта Мирон проспал.

Стоя на эскалаторе, ведущем на первый этаж стратопорта Нарита, он почувствовал, как подёргиваются мышцы лица: импланты, вживленные Мышонком, умирали один за другим. Скоро они превратятся в крошечные капсулы, попадут в кровоток, а затем — через почки — выйдут наружу, не оставив в теле Мирона никакого следа.

Найдя туалет, он зашел в платную душевую кабину, снял дорогой костюм от Ямамото и встал под горячие струи. Краска с кожи и волос закручивалась в сливном отверстии мутно-коричневыми протуберанцами. Мышцы расслабились, но лицо продолжало болеть — так, будто он улыбался восемнадцать часов кряду.

Глядя на себя — наконец-то на самого себя — в мутное, запотевшее от пара зеркало, он попытался вспомнить лицо Мелеты и не смог. От усилий закружилась голова, а потом он наклонился и выблевал изысканный стратосферный ужин в раковину.

Первым делом, вставив в уши Плюсы, он нашел гостиницу. Серотониновый голод в обнимку с джет-лагом тащили его в сумеречную зону, и Мирон прекрасно понимал: если не выспится, если не отдохнет как следует, то перестанет соображать. На усталость, травмы и постоянную боль в желудке он уже не обращал внимания. Тело казалось лёгким, как высохший осенний лист, и каким-то чужим.

Костюм из наноткани — брюки, рубашка, пиджак, туфли — некоторое время легонько потрескивал и вздрагивал, совсем как зверь, обживающий новое логово. Ткань подстраивалась не только под фигуру, но и под погодные условия — в тепле раскрывалась, делаясь лёгкой и продуваемой, на холоде уплотнялась, превращаясь в практически герметичный панцирь. Дорогая одежда.