— Кто?
Она слегка помолчала, задумавшись. Я понимал, что она пытается воспроизвести перед мысленным взором недавний опыт в том виде в каком она его пережила, с присущим этому видению ощущением реальности происходящего.
— Кто угодно… любой, кто находится на другом конце цепочки…
— Какой цепочки?
Она нахмурилась:
— Не знаю… Очевидно, это как-то связано с нейровирусом, но… Это что-то вроде цепочки. Альберт Эйлер сказал, что это похоже на двойную спираль ДНК, но на самом деле речь идет о какой-то структуре, спрятанной в недрах реальности… Это что-то вроде… Может, что-то вроде закодированного изображения, фрактального кода?.. Но я не знаю, что это означает. А вот парни со станции, судя по их виду, все понимали, но не верили собственным глазам и ушам…
Я попытался соединить разрозненные элементы информации, как вещества в наборе для юных биохимиков, однако это мне, по большому счету, не удалось. Да, я кое-что читал о ДНК в электронной библиотеке Центра № 14, но знал о таких вещах недостаточно для того, чтобы нарисовать в собственной голове ментальную картину-макет описываемого явления.
Впрочем, тут мне на ум пришло одно из самых личных воспоминаний.
— Скажи-ка, а не связана ли эта двойная спираль с нашими снами? Ну знаешь, этими видениями пары сплетенных, перекрутившихся друг вокруг друга змей или призрачных драконов, как будто сошедших со страниц старинных книг?
Мы с Карен часто обсуждали эти образы, и как-то, за несколько недель до перевода в спецпоселение, я вскользь коснулся их в разговоре с Коэн-Солалем.
Я уже не помню, что он говорил вначале, но прежде чем с поразительной точностью описать существ из наших видений, доктор пробормотал всего лишь одну фразу:
— Космический змей…
— Что? — переспросил я.
— Да так, ничего… одна теория… но доступ к подобного рода книгам теперь запрещен…
— Что за теория, доктор? — продолжал настаивать я.
— Ее суть сложно объяснить… Образ змея, вернее, пары сплетенных змей обнаруживается в мифах всех народов и в большинстве великих религиозных учений планеты — от Ветхого Завета до кодекса майя, от обрядов сибирских шаманов до скандинавских саг, от мистических практик аборигенов Австралии до истоков индуизма. В конце XX века в американской этнологии была разработана очень интересная теория о связях между ДНК и определенными «обостренными состояниями сознания», чрезвычайно похожими на ваши кризисы, с той лишь разницей, что те люди вызывали их у себя намеренно, например при помощи галлюциногенных составов, которые глотают индейцы в джунглях Амазонки… Нарби[30] констатировал одну удивительную штуку: индейцы обладали невероятным, детальнейшим знанием об окружающей их экосистеме, вплоть до точного местонахождения и фармакологических свойств некоторых редких растений или животных. Они знали все о сущности настоящего «контролируемого хаоса», который представляют собой нетронутые человеком джунгли. И Нарби показал, что аборигены никогда не сумели бы собрать столь великолепные базы данных только при помощи эмпирических методов «первобытных» цивилизаций. Однако ученый пошел дальше и открыл самую поразительную вещь: индейцы знали все это благодаря своим галлюциногенным составам. Благодаря айауаске[31] они подключались к внутренней, секретной базе данных и получали возможность расшифровать целую кучу информации… Нарби сам попробовал галлюциноген и пришел к выводу, что в ходе видений регулярно повторяется образ двух сплетенных змей. Ученый выстроил всю свою теорию на аналогии между этой парой рептилий и структурой ДНК. Он думал, что ДНК содержит в себе настоящий кладезь всеобъемлющих, космических сведений о сути окружающего мира и что мозг при помощи определенных молекулярных веществ способен «декодировать» эти пока что скрытые базы данных.
Я несколько долгих минут размышлял над словами Коэн-Солаля. И в конце концов спросил:
— Доктор… Вы полагаете, что мы тоже вступаем в контакт с этим змеем из ДНК?
Он ничего не ответил, лишь пристально взглянул мне в глаза. Этого мне вполне хватило для того, чтобы уловить направление его мыслей.
Доктор Коэн-Солаль не излагал эти теории на публике. В те времена за такое вполне можно было схлопотать обвинение в «пропаганде наркотических веществ», и я подозреваю, что он не говорил ничего подобного никому из своих коллег в стенах Центра. Врач лишь проводил кое-какие персональные опыты по ночам или в свободные от работы часы в неприметных и небольших помещениях больницы. Он наблюдал за десятком носителей вируса. Я попросил Коэна-Солаля включить Карен в эту группу пациентов, и ему пришлось попотеть, чтобы забрать ее дело у другого врача, за что я отблагодарил его, как только мог. Я помню, что доктор особенно тщательно изучал природу ультрафиолетового свечения, испускаемого зрительным нервом во время стадий обострения вируса. Он сказал мне, что с конца XX века известно о способности ДНК излучать ультраслабые фотоны, называемые биофотонами. Самый удивительный факт состоял в том, что ДНК испускало свечение именно в видимой для нас части спектра, ближе к инфракрасным и ультрафиолетовым лучам, и доктор Коэн-Солаль начисто отрицал версию о случайности подобного феномена. По его мнению, речь наверняка шла о необходимости описываемого явления, причины которого пока оставались тайной. Эксперименты Коэн-Солаля были в самом разгаре, когда нас, восемьдесят восемь носителей вируса, внезапно перевели в спецпоселение.
Но я хорошенько запомнил кое-какие основополагающие выводы, которые доктор извлек из своих опытов, и особенно тезис о полезности определенных витаминов.
Вот почему я буквально пичкал Карен лимонным и апельсиновым соками, всевозможными фруктами, которые каждый день покупал килограммами. А сам курил гашиш пополам с табаком и жрал йогурты, постепенно избавляясь от лишнего веса.
Когда мы приехали на автовокзал, на улице парило и небо затянуло светящейся дымкой. Мы купили билеты на разные рейсы, отправлявшиеся с часовым интервалом друг от друга. Карен выглядела неплохо. Я приготовил для нее два литра мультивитаминного сока в пластиковых бутылках из-под минералки «Evian». Девушка только что «подзарядилась» половинной дозой «эпсилона» (мы начали сокращать ежедневную норму) и тремя-четырьмя таблетками «Aspro», так что была в состоянии перенести предстоящий переезд.
Она надела оранжевый спортивный свитер из хлопчатобумажной пряжи, черные спортивные штаны и водрузила на нос солнцезащитные очки с металлическим напылением. Я же приложил все усилия к тому, чтобы как можно больше походить на молодого режиссера с итальянского телевидения.
Сразу после приобретения билетов до меня дошло, что я остался без курева. И поскольку я рассчитывал израсходовать свою дозу «кайфа» в процессе путешествия (во время санитарных остановок нашлось бы время тайком выкурить косячок) и на пляжах Агадира, то сказал Карен, что мне нужно купить сигарет. В Марокко табак продается совершенно легально и практически без ограничений. Здесь мне не требовалось предоставлять никаких медицинских справок, тем более паспорт или специальное разрешение. Я купил три пачки «Мальборо» индийского производства, заплатив местной валютой, и мы покинули лавку. В переулке не было ни души. Мы не торопясь двинулись назад, в сторону автовокзала, ведь автобус Карен должен был отправиться только через двадцать минут.
Когда мы добрались до пересечения улочки с проспектом, который вел к зданию терминала автостанции, негромкий гудок клаксона заставил меня обернуться в сторону проезжей части. Карен пропустила этот звук мимо ушей.
У тротуара остановилась тачка — старая проржавевшая «тойота», выпущенная еще в XX веке. Я немедленно узнал сидящую внутри тушу со смуглой кожей, очками «Ray-Ban» и пышными усищами.
Сержант Месауд опустил стекло и оперся локтем на дверцу машины. Он был в штатском и сидел в машине один. Улыбка копа напоминала оскал крокодильей пасти.
— Доброе утро, дамы и господа… Решили позволить себе небольшой крюк до Агадира, прежде чем отправиться в длительное путешествие до Южной Африки?
Я тут же уловил скрытый смысл последней фразы.
Жирный легавый знал, что мы направляемся в Агадир, и это было ненормально. Это заставило меня здорово сдрейфить. Карен прошла еще несколько метров и остановилась как вкопанная. Затем она в свою очередь повернулась и медленно приблизилась.
Я смотрел в лицо Месауду, тщетно пытаясь разгадать выражение его взгляда, прячущегося за черными стеклами «Ray-Ban».
— Моей жене стало чуть-чуть лучше, так что мы перед отъездом решили подарить себе пару дней на морском берегу в тишине и спокойствии, — произнес я не слишком-то проникновенно.
— Конечно, — ответил обладатель крокодиловой улыбки, — сейчас мертвый сезон, в Агадире вас никто не побеспокоит, не то что в Кейптауне.
