Нужно, чтобы к завтрашнему вечеру или, в худшем случае, к утру третьего дня мы покинули пределы Марокко.
Когда мы оказались в гостиничном номере, я наконец осмелился спросить у Карен:
— Так что же именно случилось с тем копом в Рабате?
Карен выглядела донельзя усталой. Я прекрасно видел, что «эпсилон» уже почти не действует на нее, но хотел узнать правду — точно так же какой-нибудь болельщик желает дождаться конца матча, победитель которому ему давно ясен, чтобы узнать точный счет.
Она не стала отвечать сразу, а вместо этого улеглась на кровать. Я же уселся в кресло лицом к «Секретным материалам», дублированным по-французски, — сериал транслировал какой-то европейско-арабский канал.
— Как ты это сделала? — вновь спросил я. — Ты знала, что это убьет его?
Вместо ответа она глубоко вздохнула и потянулась, как кошка, — номер, который бабы умеют проделывать великолепно.
— Скажи, а ты не хочешь посмотреть CNN? — сказала Карен вместо ответа.
Я пробормотал какую-то фразу, но переключился на круглосуточный новостной канал. Гражданская война в Китае взорвалась на экране вспышками напалма, танки и самолеты обстреливали позиции уйгурских повстанцев, таджикские и кашмирские боевики атаковали из засады автоколонну пекинской армии где-то в долине реки Шимшал. В мире все шло своим чередом. Я свернул небольшой косяк.
— Как ты это сделала? — еще раз спросил я с терпением, порожденным усталостью. — И что происходит с нейровирусом?
Молчание тянулось не меньше минуты. Китайские «МиГи» и «Аны» продолжали стирать с лица земли уйгурские деревни при помощи массированных авиаударов, школы горели как спичечные коробки, длинные вереницы беженцев заполнили все дороги к совсем близкой границе с Киргизией. ООН собиралась голосовать по проекту очередной резолюции — обычное дело.
Затем я услышал за спиной некое движение, какое бывает, когда человек садится на постели, и почувствовал на затылке легкий ветерок от дыхания Карен. Благодаря смутному отражению на поверхности телеэкрана, я понял, что она развернулась таким образом, что ее лицо оказалось в ногах кровати, сразу за моим креслом.
— Не переживай насчет нейровируса, милый, — сказала она. — Эта проблема улажена.
Я обернулся к ней. Я смотрел на ее лицо в профиль. Оно находилось всего в нескольких сантиметрах от моих глаз. Отблески света озаряли его каждый раз, когда на телевизионной картинке делала свое дело массивная китайская бомба, накачанная пропаном.
— Улажена?
Она медленно повернула голову ко мне, и тут я заметил в ее голубых глазах что-то вроде остаточного ультрафиолетового свечения. «Нет, скорее это возобновление активности», — подумал я.
— Дать тебе еще «эпсилона»? — спросил я.
Карен пристально смотрела мне в лицо, и в ее глазах еле заметно мерцали таинственные отблески, как будто притаившиеся в укромном уголке своего логова и готовые с минуты на минуту вырваться на поверхность.
— Я же сказала — эта проблема решена, забудь о ней.
Я напряженно следил за ее чертами, я растворялся в невинном взгляде этих глаз цвета лазури, где переливалось сияние. Я знал, что оно смертоносно, но не понимал, как с ним обращаться.
— Слушаю тебя.
Она по-прежнему оставалась невозмутимой.
— К этому нечего добавить. Просто прибереги «эпсилон» для себя, мне он больше не нужен…
Помимо собственной воли я издал тихий и достаточно саркастический смешок:
— Надо при случае сообщить сержанту Месауду. Он будет счастлив узнать, что ты излечилась…
Я заметил вспышку гнева, всполох фиолетового огня, промелькнувший за какую-то долю секунды, и понял: Карен прилагает большие усилия, чтобы сдержаться, однако ее губы все-таки слегка дрожали, когда она бросила в ответ:
— Месауд был ублюдком… и помехой. Альберт принял эту жертву.
Моим мозгам потребовалось некоторое время на усвоение информации.
— Альберт? Жертву?
— Да, — почти прошипела она. — Альберт принял эту жертву. Прошлой ночью станция «Мир» должна была еще набрать высоту, вот что я хотела увидеть по CNN…
— Погоди-ка… Я думал, ты можешь подключаться к несущей частоте телеканалов напрямую…
Она испустила глубокий вздох, который явно означал: «Сколько же ерунды предстоит объяснять!»
— Ну это я пока не контролирую… Не слишком хорошо… Чего не скажешь о Ритме Драконовой Речи. Полагаю, ты воочию убедился в действенности этой штуки.
— Ритме Драконовой…
— Речи… да, дружочек. Так ее называет Альберт. Он дал мне ее в обмен на несколько миллионов нейронов… Это оружие.
Должен признаться, что в этот момент я просто остолбенел.
— Несколько миллионов нейронов? — удивленно выдохнул я.
Лицо Карен озарила улыбка. Ее глаза лучились теплым сиянием дружбы, но где-то в их глубине я все равно подмечал свечение, испускаемое вирусом.
— Это совершенно неважно. В любом случае, жить мне осталось недолго…
Последняя фраза подразумевала завершение — «как и тебе», но Карен приложила весьма достойные усилия, чтобы не проговорить концовку вслух.
— Черт, да попробуй же объяснить!
Реплика прозвучала почти как мольба, но я осознал это слишком поздно.
— Ну не знаю… Я далеко не все понимаю из того, что мне говорит Альберт…
— Альберт Эйлер, призрак со станции?
Она мне не ответила, да это, в общем-то, было и ни к чему.
— Постарайся в точности вспомнить, что именно он тебе сказал, — повторил я, внезапно напрягшись и сосредоточившись.
Карен задумалась.
— Ну… к примеру, он считает себя новой разновидностью заступника.
— Заступника?
— Угу. Он говорит, что раньше таких, как он, называли ангелами.
Я нервно сглотнул слюну. Если я добавлю кое-что из своих воспоминаний о призраке, он уже вряд ли подойдет под это определение.
— Ангелами?
— Да, так он мне сказал…
— Если он ангел, то какого рожна ошивается на станции «Мир»?
Карен вновь погрузилась в размышления.
— Точно не знаю… Я уже говорила тебе об этой штуке утром… Термодинамический баланс… Призрак играет в нем какую-то роль.
— А ты? — произнес я. — Какую роль в этом играешь ты? Миллионами продаешь собственные нейроны, черт тебя возьми? Ради чего?
Я почувствовал, что Карен замешкалась. Ей не слишком-то понравилось едва скрытое сравнение ее поступка с действиями проститутки.
— Я ничего не продаю… — ответила она. — Я меняю. Чтобы спасти нас. А также чтобы спасти станцию.
— Объясни.
Облако ярких ультрафиолетовых точек возникло вокруг ее зрачков. Я прекрасно видел, что мои авторитарные замашки донельзя раздражают Карен, но у меня не было времени разыгрывать любезность.
«А теперь последние новости о падающей станции „Мир“, полученные от наших корреспондентов в Европе, в НЦКИ,[33] в Звездном городке, от экипажа станции „Альфа“, вращающейся по орбите над противоположной частью Земли, а также от представителей НАСА,[34] которые дали нам интервью по видеотелефону… и конечно же от новинки, недавно вышедшей с заводов Campbell Aerospace Technologies, — роботизированного спутника „Mad Do-o-og“!!!»[35] На экране телевизора появилась подборка изображений станции, смонтированных в рваном, драматичном ритме, подобно какому-нибудь видеоклипу.
Карен выпрямилась на постели, подогнув ноги под себя, и нервно уставилась в экран.
Я выбрался из кресла, не торопясь, залез на кровать, прижался к спине девушки и, стараясь сохранять спокойствие, обнял ее за плечи — действие, которое естественным образом внушало ей чувство защищенности. Такого я сам от себя не ожидал — и был этим просто ошарашен. Карен уткнулась затылком мне в шею. И обхватила себя руками, так что ее ладони встретились с моими.
На экране появились видеоизображения с камер внутреннего наблюдения станции «Мир». Эту картинку транслировал CNN'овский спутник, двигавшийся в одном-двух километрах от «Мира» по той же орбите, — спутник-самоубийца, который дорого обошелся CNN. Его запустили к месту катастрофы при помощи индийской ракеты-носителя. Он должен был следовать за станцией, какая бы судьба ни ожидала последнюю, и передавать картинку с этой космической духовки в прямом эфире вплоть до жгучего пламени верхних слоев атмосферы. Благодаря карбокерамическому корпусу, он, как ожидалось, сумеет продержаться, как минимум, до того момента, когда станция взорвется, и сможет снимать ее падение до конца. Этот ход уже привлек на канал десятки рекламных спонсоров. Каждый вечер в специальной программе под названием «Mir On Earth»[36] — игра слов на грани фола — рассказывалось о текущих попытках космонавтов вернуть станцию на безопасную орбиту. В нижней части экрана горели цифры в виде красных светодиодных индикаторов — обратный отсчет, показывающий время до первого «окна», когда будет возможен запуск шаттла «Атлантис». Это позволяло держать зрителей в постоянном напряжении. В репортажах можно было видеть многочисленные толпы верующих, заполнивших церкви в России, Германии и Франции. Люди в окружении тысяч свечей молились о спасении членов экипажа. Астронавты со станции «Альфа», которые занимались установкой жилого модуля-надстройки на орбитальном комплексе, отправляли европейским коллегам за десять тысяч километров призывы не падать духом. Комментаторы взахлеб трещали на все голоса: нас дурили байками о чувстве солидарности, «прочные узы которой» якобы связали людей воедино. Если бы уйгуры, круглосуточно подвергавшиеся бомбардировкам, имели возможность смотреть телевизор, они уже должны были бы приступить к подсчетам, сколько тысяч китайских младенцев стоит один французский, немецкий или русский космонавт.
