— Конечно, — ответил обладатель крокодиловой улыбки, — сейчас мертвый сезон, в Агадире вас никто не побеспокоит, не то что в Кейптауне.
Я понял, что коп посылает мне донельзя ясный сигнал: я знаю, вы направляетесь в Агадир, даже не пытайтесь пудрить мне мозги своей историей про врача в Южной Африке.
Мой мозг, взвинченный до предела экстренной необходимостью, заработал на максимальных оборотах и за долю секунды произвел установку и запуск программы, состоявшей из трех миллионов кодовых строк. Речь шла о чрезвычайно агрессивной программе, которая вопрошала: зачем я сказал этому копу о Южной Африке, а не о Бразилии? Потому что в тот момент мной руководили инстинкт и желание выглядеть максимально искренним. Но теперь, когда этот жирдяй в курсе того, что мы направляемся в Агадир, он представляет собой опасность, серьезную угрозу для всего плана побега в целом. Он знает о нас слишком много, — яркая «мигалка» как бешеная вращалась в середине моей головы. Как же ему, засранцу эдакому, удалось все вынюхать. Может, он просто увидел нас в тот момент, когда мы покупали билеты на автовокзале, вместо того чтобы садиться на самолет до Кейптауна (не говоря уже о двух лохах — обладателях билетов в Бразилию).
Улыбка копа стала еще шире.
— А… кстати! Должен поблагодарить вас за ту ночь. Вы были очень щедры, правда, очень щедры…
И тут перед моим мозгом всплыло изображение ящика кассового аппарата. Мерзавец хочет получить еще одну взятку, он догадался или просто почувствовал что-то. Он наверняка блефует, гнусный подонок, но я не мог быть уверен в этом до конца. «Мы оказались в серьезном цейтноте», — подумал я.
Именно в этот момент Карен подошла к нам вплотную. Она слегка наклонилась к дверце машины и тихонько сказала:
— Доброе утро, сержант Месауд. Гуляете по этому району?
— Вижу, вы поправились, дорогая госпожа. Будьте осторожны, когда станете принимать морские ванны в Агадире. Вода в Атлантике в это время года очень холодна.
Я увидел, что лицо Карен застыло. Она не слышала наш короткий диалог с Месаудом, поэтому какое-то мгновение смотрела на меня с немым вопросом в глазах, но быстро пришла в себя:
— Не слишком теплые морские ванны — это, наоборот, именно то, что мне нужно, мне рекомендовал их доктор Азенкур.
«Чудесно», — подумал я.
Однако крокодилова улыбка исчезла с лица копа. Я понял, что сержант Месауд сейчас врубит двигатель на максимальные обороты.
— А я рекомендую вам обоим сесть ко мне в машину, — произнес он бесстрастно.
От этого тона у меня мурашки побежали по коже.
— С какой стати? — спросила Карен.
— Послушайте, сержант, — начал я. — Если компенсация за беспокойство в ту ночь показалась вам недостаточной, я готов…
— Садитесь в машину, — бросил он чуть громче. И начал спокойно расстегивать кобуру, прикрепленную на поясе.
«Если мы станем упорствовать, он вытащит ствол и наденет на нас наручники», — подумал я. Но мне никак не удавалось найти какую-нибудь подходящую идею, меня как будто парализовало, ведь вся эта ситуация не была предусмотрена.
Не знаю, почему каждый нюанс, каждая деталь происходящего встала на свое место в моей голове именно в это мгновение. Возможно, так получилось потому, что я считал наше дело пропащим, а для меня это было равносильно своего рода смерти в миниатюре — вряд ли я сумею придумать лучшее объяснение. Я пялился на пеструю толпу возле автобусных терминалов, на интенсивный поток тачек, ехавших по проспекту, на нескольких прохожих перед фасадом современного и безликого здания, которое стояло на пересечении упомянутого проспекта с пустынным переулком — тем самым, где располагался табачный киоск, он же аптека, он же продуктовый и хозяйственный магазин.
В эту самую секунду Карен вновь наклонилась к дверце машины и выдохнула:
— Ах ты, подонок!
На какой-то момент мне показалось, будто мир провалился куда-то мне под ноги. Я почувствовал что-то вроде головокружения и мощной волны жара. «О, черт, — прогнусавил противный голосок в голове, — эта дура отправляет нас прямо на нары».
Марокканские тюрьмы пользуются той еще репутацией. У меня не было ни малейшего желания собирать в камерах Хенифры материал для обзора кулинарных изысков в стиле «Gault et Millau».[32] Но сразу вслед за этим произошла странная штука. Она немного походила на фотовспышку — световой импульс фиолетового оттенка, из-за которого у меня перед глазами несколько мгновений плавали цветные пятна. В ту же секунду я услышал, как Карен говорит сержанту Месауду какую-то чудную фразу.
Я не смог бы точно описать эти слова. Они не были человеческими. Скорее на ум приходит чистый цифровой код, как будто моей подруге вместо голосовых связок хирургическим путем пересадили модем. Все это длилось очень недолго. Поток высокочастотных звуков продолжительностью от пяти до десяти секунд, не больше.
Я не мог шевельнуть даже пальцем. Я уставился на Карен, которая, подобно ледяной статуе, застыла перед опущенным стеклом тачки Месауда. Я видел, что легавый тоже одеревенел, а за линзами его «Ray-Ban» трепетали отблески ультрафиолетового свечения. Месауд открыл рот, пытаясь что-то сказать, отчаянно вцепился в кобуру и попытался пошевелиться, но лишь немного поерзал на сиденье, после чего разом обмяк. Его фуражка слегка съехала вперед, на лоб, закрыв козырьком очки.
Можно было бы сказать, что этот человек решил немного вздремнуть, если бы его руки не оставались судорожно сжатыми, напоминая металлические протезы телесного цвета.
Я почти сразу же почувствовал, что ко мне вернулась способность соображать и реагировать на ситуацию. Обшарил глазами ближайшие окрестности. Посторонних зрителей на сцене не было. Справа к нам приближалась группа прохожих — школьники и, по большей части, школьницы, до них оставалось около пятидесяти метров. Слева, еще ближе, подходила дородная берберка со своей детворой, а следом за ней топала толпа молодых туристов, среди которых затесались несколько местных гидов.
Я обнял Карен за талию и потянул за собой. Она еле передвигала ноги, как пациент, еще не оправившийся после тяжелой болезни. Я толком не мог ничего разглядеть за стеклами ее очков с металлическим напылением, но почти уверен, что временами там вспыхивали крошечные фиолетовые точки, складываясь в яркие световые волны.
Я провел подругу перед припаркованной машиной, мы перешли переулок, не оглядываясь, проскользнули между многочисленными машинами, ехавшими по проспекту, и нырнули в тень, падавшую на тротуар на противоположной его стороне. Мы спокойным шагом направились в сторону терминала автовокзала, вновь пересекли проспект и забрались в автобус, отправлявшийся в Агадир. Я не мог рисковать, отправив Карен в одиночестве и ожидая следующего рейса еще час, поэтому мы с ней заняли соседние места в глубине салона. Я ни о чем не спрашивал. Автобус как раз проезжал мимо тачки Месауда, когда какой-то достаточно пожилой тип — судя по одежде, государственный служащий — с беспокойством наклонился к ее дверце.
Добравшись до Агадира, мы направились в туалет местного автовокзала, чтобы переодеться. «Если бы я успел спланировать этот фортель со сменой облика, его стоило бы провернуть в Рабате, — подумал я, — но теперь уже слишком поздно о чем-то жалеть».
Затем мы перекусили в ресторанчике, окна которого выходили на пустынный пляж. Мы оказались практически единственными клиентами, если не считать две немецких пары в другом конце зала. Следовало серьезно поразмыслить над следующими стадиями операции. По телевизору начали показывать экстренный выпуск новостей, который привлек к себе внимание официантов в соседнем помещении. Со своего места я мог краем глаза наблюдать за происходящим. Весь телеэкран заняла рожа сержанта Месауда. Я не понимал по-арабски, но догадывался о сути зачитанного диктором сообщения.
Если какие-нибудь свидетели припомнят, как сержант беседовал о чем-то с парой европейцев, описание наших примет, с высокой долей вероятности, приведет копов в Агадир. План добраться отсюда самолетом до Кейптауна уже не годится. Это слишком рискованно. Мы завалили легавого и потому больше не имели права на ошибку.
За едой Карен не произнесла ни слова, я — тем более.
Я постоянно размышлял над продолжением операции. Нужно было импровизировать на ходу, а я это ненавижу.
В конце концов, пришлось отказаться от плана под названием «ложный след в Рио». Мы продолжим использовать второй набор фальшивых документов, чтобы как можно скорее выбраться из Марокко. Нам следовало найти судно до Сенегала, как это предполагалось изначально, или скрепя сердце воспользоваться самолетом как наиболее быстрым вариантом. Из Сенегала — переправиться в другое государство тропической Африки, что-нибудь вроде Нигерии, страны с масштабными урбанистическими конгломерациями, где процветает коррупция. А уже оттуда, воспользовавшись третьим набором ксив, двинуться в Кейптаун.
