Акира обернулся. Спитфайр извлёк из дорогого, вышитого жемчугом чехла четырёхфутовую курительную трубку-кисэру, металлическую, оснащённую гардой-цуба. Босс ковырнул пальцами в кожаном табако-ирэ, зацепил щепотку, аккуратно воткнул в чашку-гамбуки и воткнул мундштук-суикути в рот.
– До свидания, Ник Юсупович-сан. – Не сдержался Акира. – Спасибо. Но… И всё-таки… Безотносительно: в 1894-ом году Некто Александр III очень даже официально разрешил поединки офицеров. Это я по поводу «Манифеста», не подумайте, безотносительно… Всё-таки, hominis est errare…
– Обязательно подумаю, а как же. До свидания, мой мальчик, до свидания. И ещё… Я не ошибаюсь. Никогда. Я же не-человек. Как и ты, впрочем… Да-а, не забудь получить новую машину: номера зарегистрируй, за бензин распишись – ну, ты в курсе процедуры.
– Конечно, Ник Юсупович-сан, обязательно.
Дверь хлопнула за спиной. Отрыжка, противная – камчатскими крабами: клешнями и лапами, хитином и морской водой. Срочно почистить зубы и всполоснуть пивком: хмель и солод очень способствуют выведению шлаков из организма…
Надо же, Спитфайр в курсе от и до: кто-то донёс о предстоящей дуэли.
Кто-то донёс…
Кто?!..
Небытие… – слово какое-то затасканное, заштампованное: ага, если нет тебя, если сгинул и пропал, сдох, или, скажем, приключилась с тобой кома – бабах! – и сразу это самое небытие на языке вертится. Великое, блин, Ничто. А по-другому не получается, поймите, даже извиняться излишне: когда ты ТАМ – ни единой буковки в тебе, ни полграмма образа-подобия… Ни тьмы, ни света, ни мыслей. И только потом, после, за и под, а лучше на поверхности того, что и «поверхностью» называть в корне неверно, ТАМ, на границе, ближе к краю…
И вдруг… – ни звука! – тепло…
Пульс.
Акира Ода ПОЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ – жив, опять жив. И первым делом, не открывая глаз, пощупал руку – правую. Есть рука. Есть правая. Есть, есть, есть! Замечательно! Пошевелил пальцами – функционируют нормально, порядок, путём!! будем живы, не помрём!!
Акира сгорал в огне и корчился от жгучего серебра – всегда с единственной мыслью, единственной дрожью, что вернётся в реальный мир дефективным, неполноценным, никому не нужным инвалидом, в пламени отъевшим кусок своего тела. И воскресал Акира с тем же страхом в душе.
Звонок. Корпус стационарного телефона тактично вибрирует – через десять секунд врубится звук, и тогда соседям мало не покажется – какофония будет ещё та. Лучше подобных эксцессов не допускать.
Жаль. Акира договорился вечером встретиться с красивой девушкой, и вот – вызывают на службу.
Тело пружиной вылетает из-под одеяла. Рука тянется к аппарату – вспухает оранжевыми прожилками невзрачная татуировка «лапа жадности» – и трубка буквально впрыгивает в ладонь Акиры:
– Да?
– Акира-сан, бульвар Умиротворения, 18. Триста секунд. Подтверждение вызова?!
– Есть подтверждение!
Если тебе двадцать три года, а в семнадцать тебя инициировали огнём, то… – одеться за две секунды для тебя не есть проблема: главное, правильно напрячь живот и оптимально распределить энергию-ци по пуговичкам, змейкам и рукавам.
Первой, как всегда, успевает любимая футболка с портретом Че Гевары на алом фоне. Термостойкие носки и кожаные брюки ловят Акиру уже в прихожей, едва успев обогнать ботинки с высокими берцами. Плащ игриво бьёт по плечам. Шнурки завязываются в узелки-бантики уже на лестнице.
Пролёт между этажами – балкон, веревки, бельё. Акира смотрит вниз – и прыгает. На третьем уровне, едва не зацепившись за тарелку квартирной спутниковой антенны, феникс расставляет руки в стороны – буквой "Т": струи тёплого воздуха устремляются к асфальту, притормаживают падение.
Удар – ощутимый – боль пронзает стопы, и это ни смотря на усиленные амортизаторы ботинок.
Пока Акира бежит к стоянке, заводится мотор его новой патрульной машины, дверца услужливо открывается. Тело феникса зудит и чешется – слишком много татуировок активировано почти одновременно.
Салон нового авто пахнет нитролаком и хвойным освежителем воздуха. Визг покрышек, рёв сирены.
Вперёд! Нас ждут великие дела!
Теперь – внимательно следить за дорогой и вкачать «бодрость-ф/4» под кожу: игла находит синюю вену – поршень закреплённого на локтевом сгибе шприца выплёскивает в кровь пять кубиков мощного транквилизатора. Слишком много энергии потрачено на одевание и прочие спецэффекты, того, что осталось, может не хватить на трансформацию – до выхода на заданную точку пожара срочно необходимо восстановиться. Срочно. Необходимо.
– Здорово, Джамал!
– Акира-сан! Привет, дорогой! – Сегодня лейтенант Судзуки выглядит на редкость отвратительно: несколько дней никого не убивал – и теперь глаза его почти закрыты желтоватыми катарактами.
– Что-то мы зачастили видеться, ха-ха! – Смеётся Акира, намекая, что, мол, не грусти, дружище, сейчас пальнёшь в меня, и полегчает.
– И не говори! Зачастили, не то слово!
– Ну так работаем или куда?!
– Давай! – Снайпер, шутя, тыкает в грудь Акиры стволом ВСК-94. Руки Джамала дрожат от желания поскорее прихлопнуть хоть кого-нибудь.
Феникс, огненное облако, смутно напоминающее очертаниями человека, птицу и саламандру, стараясь свести урон дому к минимуму, сквозь мусоропровод ползёт вверх, к крыше – дабы выставить себя, пылающего, на всенародное обозрения и позволить стрелку безошибочно поразить эпицентр, сердце-саламандру пожара.
Из горящего дома пятнадцать минут назад любители-пожарные быстро и вполне профессионально эвакуировали ВСЕХ жильцов. Что весьма серьёзно облегчило Акире выполнение служебных обязанностей.
Сдерживая ГОЛОД титановыми жгутами воли и волосками человеческой души, феникс поднимается по трубе – летит сгустком плазмы к рубероидному тротуару, к телескопическим антеннам-небесам и тотемным столбам лунопоклонников, облюбовавших крышу для своих кровавых обрядов.
А в доме тридцать этажей. На двадцать шестом феникс слышит тихий плач, всхлипы, отчаяние, смирение, ожидание чего-то непонятного, незнакомого, но очень страшного…
Плачет пятилетий мальчик, а малыш не знает, что такое смерть.
Четыре этажа.
Всего четыре этажа – и крыша, и серебро, и не надо сдерживать голод, и сладостная боль оборвётся небытием.
Когда феникс разодрал-расплавил откидную крышку мусоропровода, двадцать четвёртый этаж пылал. Горело всё: стены, побелка потолков, перила, и трескался от жара бетон. В той доменной печи комфортно ощущать себя мог лишь феникс, обладающий профессиональными навыками не ниже пятой категории. Возможно, в пекле смог бы поприсутствовать и шибко смелый любитель, примеривший КЗА-1, – и то не более тридцати секунд автономного бытия – дольше? – смерть. Но! – как принаряженному в модный фасончик любителю, задыхающемуся в АСВ-2, за полминуты преодолеть три десятка этажей с пролётами, да ещё в дыму и под воздействием постоянного инфракрасного и теплового излучения?! А?! – лифт-то не работает!
В общем, сомнительно, что пожарному-любителю подобный подвиг под силу. Сомнительно и весьма. Точнее – невозможно левому отпадающему влезть в огонь и остаться в норме.
А вот пацану – мальчишке! – по силам чудеса чудные…
Его не нашли, когда эвакуировали дом. Странно. Почему? – взрослые на работе, а на звонки малыш не отвечал? Спасатели просто вышибли дверь – на всякий случай – покричали в квартиру предупреждение об опасности и двинули дальше: квартир-то в подъезде немало. А незамеченный ребёнок испугался криков и суеты (никому не открывай, сына!) и спрятался под широкой родительской кроватью? А потом стало жарко и дымно и нечем дышать. И огонь. Много огня. И мальчонка заплакал. А феникс услышал.
Наверное, так и произошло.
Это было самое страшное испытание в жизни Акиры. Видеть перед собой человеческого детёныша и… – ГОЛОД. Голод надо как-то побороть, сдавить, зажать в угол души. Наверх – спасти дом, и спастись самому – умирая от серебра. Но! – мальчик – в огне! живой! Погибнет… – нельзя! – вытащить, вынести к людям, вернуть родителям…
Мама…
– Иди за мной. Я не трону. Я помогу. – Акира не мог разговаривать в огне, у активированного феникса собственно и не было тела, а значит, отсутствовали голосовые связки и лёгкие. Но профессионал мог «пальцами» выжигать буквы в бетонной стене…
Малыш шутку не оценил: то ли из-за слёз ничего не видел, то ли просто не умел читать. Пришлось «ладонями» и «пятками» жечь потолок и пол, пытаясь производить определённый шум – звуки, похожие на человеческую речь. Кое-что получилось, но… опять без толку: ребёнок плачет, бронхи его наполнились дымом. Когда он всхлипывает и выдыхает, дым выплёскивается из носа и рта. Мальчик давно должен был обуглиться… – чудо! чудо! – но он всего лишь плачет, и даже слёзы не высыхают на его лице.
Феникс протягивает «руку» и поднимает малыша с пылающего паркета. Профессионал подталкивает ребёнка к выходу из квартиры.
