случай.
Октябрь 1847 г. В палате лежало в ряд тринадцать женщин, ожидавших начала родов. Они были совершенно предохранены от трупного яда, ибо сам Земмельвейс следил, чтобы все мыли руки хлорной водой, прежде чем войти в палату.
Вдруг весь ряд, начиная с женщины, лежавшей на койке № 2,- двенадцать человек - заболели родильной горячкой. Одиннадцать из них умерли. Причину он угадал мгновенно: у первой в ряду роженицы, занимавшей койку № 1, был рак матки. Ее гноящаяся поверхность ничем, в сущности, не отличалась от того разлагающегося вещества, с которым Земмельвейс и его студенты имели дело на.секционном столе. Эту женщину они осмотрели первой и потом продолжали осмотр вдоль по ряду, моя руки только мылом и водой. Как глуп он был!
Но это было новым фактом. Родильная горячка передается не только от трупов, но от любой гнойной болезни живого тела. Необходимо мытьё хлорной известью между каждыми двумя осмотрами. В 1846 году в первом родильном отделении от родильной горячки умерло 459 матерей. Теперь был конец 1848 г. Из ЗЗ56 лежавших там в этом году рожениц погибло только 45.
Но тут старый Клейн подставил ему ножку. Рассерженный старый профессор подучил своего друга Розаса - подхалима и интригана - довести до сведения начальства, что Земмельвейс принимал участие в революции 1848 года. Когда Земмельвейс в 1849 г. снова выставил свою кандидатуру на ассистентское место в клинике, Клейн взял на его место некоего Брауна, который заранее дал понять, что считает смешным усиленное внимание к чистоте рук, а Земмельвейсу предложил обучать студентов акушерству на чучелах - Земмельвейсу, первому научившемуся спасать от смерти живых матерей.
Земмельвейс вернулся на свою родину, Будапешт, и через месяц после его ухода в первом отрелении умерло двадцать женщин. Клейн предоставил всему идти своим ходом. Новый ассистент Браун поддерживал Клейна, все еще считавшего, что мытье рук хлорной водой - просто глупость.
В день, когда Земмельвейс приступил к своей новой работе - почетной и бесплатной - в госпитале св. Рохуса в Будапеште, из шести женщин, только что родивших в этой дыре, одна умерла, другая была при смерти, четверо лежали в тяжелой родильной горячке. Ну, ещё бы! Акушер был одновременно и старшим хирургом и приходил к ним, когда на руках у него еще оставался запах от гнойных операций.
Таковы были страшные в своей простоте наблюдения Земмельвейса. Исключая один за другим источники септической инфекции, он в течение шести следующих лет работы в этой трущобе св. Рохуса потерял от родильной горячки всего 8 человек из тысячи. Выжившие 992 женщины и их мужья ликовали.
Медицинский персонал ворчал, особенно врачи. Земмельвейс раздражал их своей «идиотской» чистоплотностью. Он разъяснял, он увещевал, он приставал к сиделкам и сестрам, мучил акушерок, обрушивался на студентов и даже почтенных врачей, заставляя всех дезинфицировать не только руки, но и инструменты, щипцы, бандажи, даже судна. Просто маниак.
Он получил кафедру в Будапештском университете. В университетской клинике роженицы лежали на ломаных кроватях, под рваными одеялами, на тюфяках, из которых торчала солома. Комнаты были полны дымом из химических лабораторий и вонью из больньчных уборных и покойницкой, доносившейся со двора, куда выходили окна. Даже эту клинику неутомимо, настойчиво, восстанавливая всех против себя, он сумел защитить от смерти. Чистота была его единственным средством. Он не ставил никаких опытов. У него не было ни помощников, ни средств на нужные исследования. Ни одного опытного животного, ни одной пробирки. Он не имел понятия о микробах. Этот фантастический венгерец вытирал пот с высокого, смелого лба. Не выходил из палат родильного отделения, уничтожая малейшие источники заражения, за двумя небольшими исключениями: он не знал, что здоровые с виду врачи и акушерки могут быть носителями стрептококков, и не подозревал опасности половых сношений непосредственно перед родами.
В 1856 г. он сделал свое последнее открытие. В университетском госпитале он достиг замечательных результатов: роженицы больше не умирали. Но вдруг смертность вспыхнула снова. Погибали женщины, рожавшие на постельном белье, зараженном гнойными выделениями ранее умерших больных.
Госпитальное начальство экономило на стирке белья. Земмельвейс поднял шум, но ничего не добился, и в этом нельзя особенно винить начальство, которое, в конце концов, нисколько не рисковало погибнуть от родов. Земмельвейс взвыл. Он схватил смертоносные грязные простыни и отправился с ними в служебный кабинет к директору здравоохранения фон Тандлеру, этот изящный господин содрогнулся - и матери перестали умирать...
Гроза готовилась изнутри. За одиннадцать лет он нашел только двух сторонников среди всех профессоров Европы. В то же время повсюду десятки тысяч матерей продолжали умирать. То здесь, то там вспыхивали так называемые эпидемии родильной горячки с такой силой, что родильные дома закрывались. Но при этом так увеличивалось число абортов, детоубийств и подкидывание детей, что их приходилось снова открывать.
До сих пор Земмельвейс не напечатал ни одного слова: он только писал своим коллегам простые, грубоватые письма, сообщая о полученных результатах. Они не обращали на него внимания. В Вене продолжали смеяться над ним. Наконец ему надоело, что там его называют «сумасшедшим из Будапешта», надоел Браун, лгавший, что при дезинфекции хлорной водой смертность от родильной горячки нисколько не уменьшалась, и в 1861 г. шедевр Семмельейса «Этиология: происхождение и профилактика родильной горячки» появился перед смущенными взорами европейских гинекологов. Не существует более нелепой, путанной, многословной, полной повторений и в то же время более точной, классической и душераздирающей учёной статьи. Оглушенные светила гинекологии ответили на этот документ молчанием - им нечего было ответить.
Это молчание Земмельвейс принял за оскорбление, стал бомбардировать обидчиков открытыми письмами.
«Перед богом и людьми, - написал он вюрцбургскому профессору Сканцони, - обьявляю вас убийцей». Сканцони ничего не ответил. Тогда Земмельвейс непростительно согрешил не только против хорошего вкуса, но и против врачебной этики, излив свое негодование в медицинском журнале, причем угрожал обратиться, минуя коллег врачей, прямо к больным.
«Муж, знаешь ли ты, что значит звать врача или акушерку к твоей жене в тяжелую минуту родов? Это значит поставить ее жизнь на карту. И если ты не хочешь остаться вдовцом, не хочешь, чтобы твои дети лишились матери,- купи на два цента белильной извести, раствори ее в воде и не позволяй врачу или акушерке осматривать твою жену, прежде чем они в твоем присутствии не вымоют рук раствором извести. Не допускай их к ней, прежде чем ты сам не увидишь, как они моют руки до тех пор, пока руки не сделаются скользкими».
И через все письмо проходит, как
