одна неделя...
Со всех ног бросились Бантинг и Бест по узкой длинной винтовой лестнице в чердачную комнатку, служившую им операционной. Там не было окон. Маленькое отверстие в потолке пропускало больше тепловых, чем световых лучей. Там, задыхаясь от запаха эфира, прооперировали они остальных собак, а пот так и струился у них по лицам.
Оказалось, что дело не так плохо. У некоторых собак уже трудно было найти поджелудочную железу,- так сильно была она атрофирована. Чтобы удвоить, утроить шансы на успех, Бантинг дополнительно перевязал им протоки, наложив лигатуру [4] не одинаково туго в различных местах. Потом они зашили операционные раны и снова стали ждать, изнемогая от июльской жары.
VI
Вот наконец возможность проверить навязчивую идею. 10 часов утра 27 июля. Восьминедельный срок, предоставленный Бантингу, уже истек. Бесту перестали платить жалованье, и он вынужден брать взаймы у Бантинга. Никакими тракторами нельзя было уже оторвать Бантинга от его маленького черного стола. Несколько недель тому назад, как только началась работа, Маклеод уехал в Европу. И снова мы должны отметить заслугу профессора Маклеода - он не написал, чтобы по окончании 8 недель Бантингу не давали продолжать работу. Он оставил его в покое, не больше.
В пасмурный жаркий день на столе лежала истощенная жалкая собака.. За девять дней до того Бантинг вырезал ей поджелудочную железу и каждый день брал у нее из вен шприцем кровь, а Бест помещал эту темную кровь в колориметр [5] и отмечал все нараставшее количество сахара. Собака уже с трудом вставала, она еле шевелила хвостом, когда они подходили к ней. Все время испытывала страшную жажду и была голодна, как волк, что точно соответствовало картине тяжелого диабета у людей. Лишенный поджелудочной железы организм не мог сжигать сахар.
Накануне они дали ей сахарной воды, но ни капли глюкозы не осталось внутри организма для поддержания истощенных тканей. Весь сахар вышел в потоках мочи.
Этим утром, 27 июля, она доживала последние минуты. Глаза у нее остекленели, и она еле могла поднять голову. Тут же рядом лежала другая собака, бодрая, здоровая. Несколько недель назад Бантинг оперировал ее и перевязал ей выводной проток поджелудочной железы. И вот...
Тошнотворный запах хлорофрома. Бантинг быстро вскрывает живот этой здоровой собаке, ищет, находит, осторожно вытягивает то, что уцелело от поджелудочной железы. Так!
Все в порядке... Сильнейшая дегенерация, размер железы не больше пальца. Теперь только и слышно, что слабое дыхание больной собаки, односложные восклицания Бантинга и Беста и звон стали. И вот, остатки того, что было когда-то поджелудочной железой, заморожены и лежат на ступке.
Бест разрезает их, растирает пестиком, разбавляет физиологическим раствором, фильтрует через бумагу, подогревает до температуры тела, набирает в шприц. Готово...
Бантинг наклоняется над шеей больной, осужденной на смерть собаки. Блеск стекла и металла, и жидкость, приготовленная из замороженной, атрофированной после перевязки выводного протока поджелудочной железы входит в яремную вену издыхающей от диабета собаки.
Час проходит, как минута. Бест выпрямляется. Он стоял, согнувшись над колориметром и, как одержимый, все измерял и измерял количество сахара в крови больной диабетом собаки.
- Фред, - говорит Бест,-сахара стало меньше! Уже только 0,1.
Это почти не больше содержания сахара в крови у совершенно здоровых собак.
Наверху, в собачнике, Фред Бантинг не нуждался в измерениях Беста, чтобы убедиться в фантастике происходящего. Собака, которая не могла уже даже дотянуться до воды, чтобы смочить свой пересохший зев, подняла голову и взглянула на Бантинга. Бантинг не отрываясь смотрел, как она села. Через час она уже стояла- этот час показался мигом сиявшему от неистового счастья Бантингу. Собака посмотрела на него, помахала хвостом. По всем правилам науки она должна была уже околеть, а вот она ходит. Покачиваясь, - но ходит.
Вверх и вниз, вверх и вниз по узкой винтовой лестнице, обливаясь потом и не замечая этого, носится Бест с мочой этой необычайной собаки к своему химическому столу. Вчера, как обычно, вся сахарная вода, которую они давали, вытекала из нее. Сегодня ее организм снова может потреблять сахар. Это невероятно! В течение следующих пяти часов количество свободного сахара в ее моче упало... почти в семьдесят пять раз относительно вчерашнего его количества. Наверху Бантинг- один, в жаре, наблюдает за собакой, которая смотрит на него благодарно и машет хвостом.
... На следующий день собака околела.
VII
И разве можно было надеяться на продление чуда? Ведь они ввели в лишенную поджелудочной железы собаку ничтожную часть вырезанной у другой собаки железы с перевязанным выводным протоком. Ну? Бантинг косится на Беста и не решается высказать то, что они оба думают: сколькими собаками надо пожертвовать, чтобы хоть немного продлить жизнь одной больной диабетом собаки? Ведь практически это совершенно не применимо!
И потом, быть может, это не чудесное выздоровление, а только случай. Бантинг смотрит на Беста - и они снова поднимаются по винтовой лестнице, мечтатели, безумцы, пионеры. Ничто не может их остановить. Нет, это не было случайностью, вот 4 августа уже и другая погибавшая от диабета собака, как библейский Лазарь, встала с одра смерти. Но, увы...
Проклятье, безнадежность, бессмысленность дальнейших попыток! Во-первых, возвращение собаки к жизни - мрачная шутка, длящаяся всего несколько часов. И во-вторых: продлить чудо можно, только повторяя впрыскивания вытяжки из дегенерированных поджелудочных желёз других собак. Вот в этом и заключалась бессмыслица.
Чтобы в течение трех дней поддержать жизнь этой спасенной ими 4 августа собаки, они должны были убить двух здоровых собак, использовать обе их атрофированные поджелудочные железы. Это же нелепость!
Все три дня Бантинг не спал. Он пробовал чем-нибудь заменить впрыскивания экстракта поджелудочной железы: приготовлял вытяжки из печени, потом из селезенки - оба экстракта оказались одинаково бесполезными. Нет, это просто великолепно, до чего правильной оказалась мысль, озарившая Бантинга октябрьской ночью 1920 года. Все эти три дня были сменой надежды и отчаянья для несчастной околевавшей собаки. Весь второй день бегали Бантинг и Бест от лабораторного стола на раскаленный чердак и обратно. У них был небольшой запас экстракта из поджелудочной железы. В полночь собаке стало хуже, и тогда работа закипела. Это было замечательно. В полночь, в час, в два, в три часа ночи - дозу за дозой вводили они в яремную вену собаки. Ей становилось все лучше и лучше. В четыре часа, в утренних сумерках, когда просыпались петухи, они ввели ей последнюю порцию экстракта-все, что у них оставалось. В семь часов утра Бантинг и Бест смотрели воспаленными глазами на химическую
