— В тот год… в тот год что-то случилось с водой. Это мы потом поняли, когда водопровод перестал работать, а до того мы пили отравленную воду. Нет, она не фонила, радиация в норме, а вот бактерии… оружие прошлого…
В памяти Сайгона отчётливо всплыл недавний разговор с Че.
— …Источник воды в метро — городской водопровод. Если так, то, считай, мы пьём воду из Днепра.
— А как же скважины?
— Скважины твои — ерунда! Пшик! И вообще, кто следит за чёртовой уймой оборудования метро? Да хотя бы за теми же насосными установками, которые удаляют использованную техническую воду в городскую сеть?
— Люди.
— Какие люди? Ты знаешь хоть кого-нибудь? Или кого-нибудь, кто знает того, кто знает?..
Вот почему растаман разозлился тогда не на шутку. Вода. Всё дело в воде, которая поступает в метро с поверхности.
— Наш ребёнок… он таким родился. Он не виноват. Он… Нас выгнали со станции. Они боялись нас. Хотели убить, я не позволил, я… Все остальные дети в тот год родились мёртвыми.
Сайгон отвернулся. Он просто не мог видеть слёзы в глазах взрослого сильного мужчины. Было в этом что-то противоестественное. Рядом всхлипнула Гильза. Ну, этой-то рыдать как с горы катиться…
— Жена его так назвала. Она немного помешалась от горя. Всё не могла смириться с тем, какой он. Она во время беременности читала запоем Фенимора Купера, собрание сочинений я ей принес… Ункасом назвала — в честь молодого вождя уничтоженного племени.
Услышав, что о нём говорят, Ункас встал на задние лапы и, вытянув морду к потолку, протяжно взвыл.
— Жена ошиблась. Наш сын вовсе не часть прошлого. Его племя — будущее человечества. Он не последний из могикан. Он — первый. Верно, Лектор? Ты ведь знаешь, о чём я говорю?
Сайгон вспомнил, как он спросил у нигерийца, откуда тот родом.
— …С Дарницы мы.
— Откуда?!
Дальнейшие расспросы тогда ни к чему не привели. Сайгон даже забыл о том разговоре, но сейчас, когда Фидель намекнул на что-то… На что, а?
Вода, заразившая плод, была с поверхности. Нигериец с соотечественниками пришёл с наземной станции. А значит…
Яркая вспышка ослепила Сайгона. Ругаясь, он схватился за глаза. Прочие спасатели в выражениях тоже не стеснялись. Протяжно взвыл Ункас. Ничего людского в его вое не было, но Сайгон понял, что отпрыск Фиделя ведёт с кем-то беседу. Причём вторая сторона отвечает неслышно для уха нормального человека. Но Ункас-то нормальным и не был. Был ли он вообще хоть отчасти человеком? Сайгон не рискнул бы задать этот вопрос команданте.
— Я ослеп! Ослеп! — орал рядом Мышка.
Байда, похоже, опять схватился за автомат. Короткая очередь прошила воздух. Фидель рявкнул, чтобы спасатели сохраняли спокойствие, — скоро всё образуется, мол, Ункас решит их проблемы, сынок не подведёт. Если этот аргумент на кого и подействовал, то Сайгон не из их числа. Поэтому, когда зрение к нему вернулось, он удивился. Мало того, теперь он прекрасно видел в темноте, диодный фонарь ему только мешал.
— Потуши, — сказал он амазонке.
Та задула плошку. Потом выключил свой фонарь Че. За ним — Фидель. Дольше всех сопротивлялись очевидному Мышка и Байда. Лектор же и раньше обладал ноктолопией.
Ункас подбежал к команданте и принялся что-то шептать-выть, облизывая его ухо длинным, раздвоенным на конце языком.
— Спасибо, сын. — Фидель потрепал Ункаса по загривку. — Спасибо!
Ункас сообщил ему: спасателей атаковал один из воспитанников Шулявской, мощный телепат. Заставил поверить их в то, что все они ослепли.
— А теперь заставил поверить, что мы видим в темноте? — усомнился Мышка.
— Ункас сказал… В общем, телепат может стимулировать определённые участки головного мозга. Кстати, все воспитанники Шулявской видят в темноте. Верно, Лектор?
Отвернувшись, нигериец пробурчал нечто невразумительное. Намеки Фиделя ему явно не нравились. Сайгон решил выяснить, на что именно намекал команданте, потом, когда они выберутся из этой передряги. У них крупные неприятности. Ослепнуть, а потом прозреть во мраке — разве это хорошо? От таких упражнений извилины через нос вытекут. Или через уши. Тьфу-тьфу-тьфу.
— Чего плюёшься? — Мышка схватился за револьверы.
Мародёр был на взводе, он мог сорваться в любой момент.
Сайгон миролюбиво выставил руки перед грудью, мол, прости, братишка, не со зла, случайно получилось. Мышка с трудом отлепил пальцы от оружия, улыбнулся… и превратился в мать Сайгона.
— Серёжа, ты сделал уроки? Что-то я не видела, чтобы ты сегодня занимался.
Сайгон отпрянул, потянулся за луком и тут же выругал себя. Какой, к чертям, лук?! Какие стрелы?! Это же мама! Любимая мама!
— Мам, но ведь ты умерла. — С губ само сорвалось. Сердце Сайгона кричало, чтобы рот его больше не открывался.
Это же мама, Серёженька, ты разве не видишь? Она жива!
— Я?! — растерянно улыбнулась мать, вытирая ладони о передник. — Умерла? А кто ужин приготовил? Пушкин?
От неё пахло жареными котлетами. Сайгону внезапно захотелось оказаться на кухне, на той самой кухне из детства. Вымыть руки с мылом, сесть за стол, мама подаст тарелку с гречневой кашей и двумя — обязательно двумя! — котлетками. А рядом она непременно поставит миску с салатом из помидоров и огурцов, хорошо посоленных и политых подсолнечным маслом.
Пододвинув табурет, мама села рядом.
— Ну, что было интересного в школе? Скоро родительское собрание, меня там будут ругать?
Губы хотели рассказать матери о том, что школы давно уже нет, как нет и директора с учителями. Из всего педсостава спаслась лишь Елена Владимировна, да и та умерла от сифилиса на пятый год после войны. Она спасла мальчика Серёжу и девочку Свету, а они ей помочь ничем не смогли…
Сайгон заставил губы молчать. Для этого ему пришлось сильнее стиснуть челюсти. На вопросы матери он отвечал односложным мычанием.
— Что ты задумал, сынок? Куда собрался? Неужто хочешь найти отца? — Мать скрестила руки на груди. С тех пор, как отец от них ушёл, она болезненно воспринимала любопытство сына на его счёт. — Думаешь, раз он замечательно играл блюзы на губной гармошке, то и во всём остальном он тоже был хорош? Как бы не так! По хозяйству от него ничего нельзя было добиться, даже лампочку вкрутить — и то не мог. А уж полку прибить, кран починить — куда там! А если говорить о нём как о любовнике…
Вот этого Сайгон точно слушать не желал.
И потому очнулся на платформе Шулявской.
Длинными щупальцами его обхватил за ноги мутант, похожий на громадную улитку, только почему-то с человеческой головой. На Сайгона с интересом смотрели голубые глаза. И было в них столько доброты и ласки, что Сайгон не сразу заметил, как но подбородку мутанта, с шипением падая на платформу и пузырясь, стекает слюна.
Если мутант надумает плюнуть в него, то…
Где все? Спасатели бросили товарища по оружию? Сдрейфили, да?!
Стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать опасную тварь, Сайгон скосил глаза влево, обнаружив рядом, метрах в пяти, Гильзу, всю опутанную тонкими верёвками. Она была похожа на гусеницу в коконе. Вот-вот превратится в бабочку. Гильза молчала, всем своим видом выражая недовольство тем, что её спеленали. Чуть левее амазонки лежал лицом вниз Мышка. Кто-то положил ему шляпу на ягодицы. Забавно получилось.
А где же Байда, Лектор, Фидель и Че?
Где Ункас?
Пусть сюда приковыляет старик со стальным посохом. Пусть он поможет Сайгону выбраться. А если наоборот — безумец ускорит его смерть?..
Без паники. Сначала надо осмотреться. Два ряда прямоугольных пилонов, выложенных разноцветной плиткой. Нарядно, будто в детском саду, куда мать водила маленького Серёжу Кима. Ярко. А ведь так оно и есть: вся станция — детский сад. Вот только дети здесь особые. Специфические дети. Над пилонами, у самого потолка, что-то написано. «Свобода. Ривнисть…»[16] — прочёл Сайгон, а потом его отвлёк мутант.
— Хочу, — звонко сказало существо, похожее на улитку, осьминога и чуть-чуть на человека.
— Что? — спросил святошинец, и щупальца крепче обвили его.
Это было уже больно.
Сайгон почувствовал на себе взгляды десятков глаз. Больше не опасаясь спровоцировать мутанта, он завертел головой. Ощущение того, что на него смотрят, не пропало, но Сайгон так и не заметил зрителей. Они очень хорошо прятались.
— Кто здесь? Эй, покажитесь! Кто здесь?!
Что-то пробежало по побеленному округлому потолку.
Внезапно щупальца напряглись, развернув Сайгона на сто восемьдесят градусов, лицом к мозаике на торцевой стене центрального зала. Мутант явно что-то хотел показать фермеру.
Мозаика. Слева внизу — трубы, дым, промышленное здание, может, завод, а может, электростанция. Раньше Шулявская называлась иначе… Завод «Большевик»! Точно! Не электростанция, значит, а тот самый завод. Справа от здания стояли двое мужчин, выложенных из голубой и белой плитки. Они держались за поручень. У того, который с усами и чуть выше, на плече покоился молот. А второй в поднятой руке держал… да это же условное обозначение атома, ядро с двумя овалами-орбитами электронов! Хорошая шутка: вечно мирный атом в руках рабочего, только крестьянки рядом не хватает. В косынке, кирзачах и с веслом в натруженной ладони.
