хотели создать панацею! – прохрипел Мат, отчаянно вырываясь, но Ной был настоящей машиной, созданной убивать, и сделать это было непросто. Мне пришлось буквально оттаскивать его от мальчишки. Помогал и святой отец…
– Панацею, мать твою?! Панацею?! – орал он на всю округу.
– Да! Эта разработка могла бы помочь в борьбе с атеросклерозом, вовремя удаляя липиды из сосудистой стенки, она могла бы убивать любые вирусы и бактерии или доставлять лекарство напрямую к тому органу, которому оно было необходимо! Мой отец не виноват, что ИИ использовал его разработку не по назначению! Он не виноват… – в конце предложения голос парня сорвался. Он опустился на землю, тяжело привалившись к боку машины.
– Ты хочешь сказать, что искусственный интеллект пришел к этому самостоятельно?
– Я в этом уверен. ИИ запустил сам процесс, а вот контроль над ним, после своей победы над машинами, правительство Конфедерации взяло на себя.
Мы с Ноем переглянулись.
– Каким образом эта штуковина попадает в кровь человека?
Мат покачал головой:
– Об этом я могу только лишь догадываться. Скорее всего – это обычный укол, который ребенку делают под видом прививки в первые часы жизни.
Я выругался. Провел рукой по затылку, пытаясь сообразить, что же нам делать дальше. С какого бока подступиться к полученной информации? Как противостоять тому, что происходит?
– Ваше святейшество… Мне кажется, оставаться здесь дальше небезопасно…
Я покосился на безумного старика, который в сложившейся ситуации оставался едва ли не самым разумным из нас, и коротко кивнул парням:
– Ной, Мат… Святой отец прав. Нам нужно спешить.
Сидя в поезде, я размышлял о том, что все беды человечества происходят от чрезмерной гордыни. Одни считают себя чем-то лучше других, меряют всех своей меркой и выносят приговоры о второстепенности… Собственное тщеславие и высокомерие влечет людей идти по трупам ближних, расталкивая их локтями. Вся наша история построена на угнетении одного народа другим, и то, к чему мы пришли в итоге – лишь закономерное следствие всего происходящего. Мир разделился на два лагеря – Пустых и Избранных, только лишь потому, что какое-то самовлюбленное чудовище решило, что оно чем-то лучше других. Но самое страшное, что на своем уровне так поступает каждый. «Я», которое занимает главенствующие позиции в сердце каждого человека, заставляет его смотреть на других людей сквозь призму собственных психических, физических, душевных качеств и свойств. Люди невольно начинают считать себя неким стандартом. Взять хотя бы того же Ноя и его отношение к Мату… Или обращение Наны с сиделкой. Да, что далеко ходить? Мое пренебрежение к святому отцу, который не сделал мне ничего плохого… А ведь это путь в никуда. Для нас всех – это путь в никуда… Тогда я задался вопросом, а что же нас может спасти? И среди тысяч повисших в воздухе вариантов сердце выбрало лишь один.
Толерантность.
Яков
– Яков, ну, слава Богу! Где тебя носило все это время?!
– Потом, Анна… Потом. Я к Нане, и…
– Яков…
– Тебе Ной все расскажет…
– Яков, подожди…
Я обернулся. Уставился на девушку, внутренне негодуя из-за этой вынужденной остановки.
– Яков, – как попугай, повторила она, и тут до меня дошло. Как в голову ударило!
– Нет, – шепнул я, отступая.
– Яков, послушай!
– Нет. Все потом. Мне нужно к жене, – я отступил на шаг, я практически побежал…
– Ее нет в палате, – прошептала Анна сквозь слезы. – Мне очень жаль…
Я замер, не поворачиваясь. «Не говори мне этого. Пожалуйста, не говори…» – стучало в висках в такт оглушительно громким ударам сердца.
– Нану перевели в палату реанимации. Она впала в кому и… Яков… шансов нет. Марина не подошла.
– Заткнись! – я обернулся все же. Обвел полубезумным взглядом всех собравшихся. Анну, Ноя, Мата и даже святого отца. – Заткнись. Потому что ты ничего не знаешь!
Анна всхлипнула, закусила губу, заглушая рыдание, и отчаянно затрясла головой:
– Прости меня, прости! Я… только лишь передаю слова врачей! Я только лишь передаю…
Воздух болезненными толчками врывался в мои легкие. Еще, и еще… А вот выдохнуть почему-то не получалось. Я растерянно уставился на собственную грудь. Потер ладонью, но помогло слабо. Как если бы к пулевому ранению приложить подорожник. Выдохнул. Зарылся лицом в ладони, закрываясь от сочувствующих взглядов посторонних. Как в детстве, пахнущем яблочным пирогом и корицей – я вас не вижу, а значит, вас нет.
Ненавижу сочувствие. Не-на-ви-жу! Оно означает конец. Конец всего. Оно означает, что моя надежда сдохла, оставив после себя уродливый разлагающийся труп. Так не должно быть! Не должно быть…
– Реанимация находится на шестом уровне, – положа руку мне на плечо, шепнула Анна.
Я сбросил ее ладонь и пошел к лифтам. Секунды одна за другой нанизывались на бесконечные бусы моего ожидания.
Шаг, другой… Отъехала и закрылась дверь. И вот уже она. Моя девочка. Моя… Осознание этого факта пришло как-то сразу. Пониманием на некоем глубинном уровне. Без навешивания ярлыков и попыток найти определения… Как озарение. Как признание на уровне нервных окончаний и ощущений. Моя… Моя… Моя!
Глаза Наны запали. Черты лица обострились, как это обычно бывает у покойников. И этот факт… этот чертов факт меня особенно разозлил. Потому что она была здесь! Она еще не ушла. А значит, смерть не имела права накладывать свои гнусные печати на ее прекрасное лицо. Не имела права…
Я перевел взгляд на работающий аппарат ИВЛ, благодаря которому Нана дышала, и бессильно опустился на колени. Уперся лбом в край койки, слепо нашарил ее хрупкую почти детскую ладошку. Я не мог. Ничего не мог… Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пообещать, что найду какой-нибудь выход, ни… отпустить. Даже сейчас, видя ее состояние, я не мог сдержать свое слово и отпустить. Весь мой мир рушился, как стены древнего Иерихона.
Рука Наны была холодной. Я прижался к ней лицом и замер, вдыхая, выжигая в памяти ее аромат. Широко открытым ртом коснулся запястья, сдавленно застонал. Я шептал, что так не должно быть. Что я умру вместо нее. Целовал жадно, просил прощения, утирая горькие слезы мучительного бессилия. Если бы я мог умереть вместо нее! Если бы я только мог…
– Генерал Гази… Хорошо, что вы здесь!
Я медленно обернулся, злясь, что наше уединение посмели нарушить. На пороге палаты Наны стоял доктор Хе.
– Что вы хотели?
От врача Наны волнами исходила тревога. Она была настолько плотной, что ее, казалось, можно было потрогать руками.
– Да… Да! Я ничего не понимаю… – доктор Хе затравленно осмотрелся, – происходит нечто, совершенно невероятное!
– В каком плане?
Мужчина покосился на дверь и как-то нервно пробормотал:
