руку, раздвинул пальцы, посмотрел на солнце, слабо проглядывавшее сквозь развесистую крону чинары.
– Красиво, «еб твою мать», – сказал он.
– Да, – сказал я. – Не лежи на земле.
– Слушай, Жданов, а что если Бог есть?
– Что?
– Ну послушай, в стародавние червивые времена, был ведь император. Он знал все обо всех, у кого в башке червячок. Он знал тайные мысли. И страхи. И желания. Может, это и был Бог? Говорят, он мог помочь тому, кто истово просил. Если знал, что просят искренне. Это же прямо Бог.
– Откуда у тебя такие мысли?
– Да ниоткуда, в общем-то. У меня в семье никто ни во что ни верит. Батя мне так говорит: не надо бояться ни Бога, ни черта.
– Потому что их нет, – сказал я.
– А я хочу, чтоб были.
– Мало ли чего ты хочешь. Есть объективная реальность. Где теперь твой Бог?
Боря пожал плечами.
– Может, нигде. А может быть, где угодно.
Я знал, что обязан доложить о подобных словах куда следует. То, что говорил Боря, было куда опаснее курения или употребления обсценной лексики в невероятных количествах.
Но я никуда с этим не пошел впервые в своей жизни.
Однажды я донес на нашего соседа, мне казалось, он излишне увлекается исторической древностью. Приехали люди из КБП, все перерыли. Мне долгое время совсем не было за это стыдно, а тут вдруг стало.
Я сказал:
– Скажешь мне еще об этом хоть слово, клянусь, я доложу обо всем куратору.
– Максе-то? Макся не поймет.
– А он доложит в КБП.
– Ну точно же. И «пиздец» мне. Что делать, что делать?
И тогда я спросил то, что было мне давно и чрезвычайно интересно.
– Почему ты ничего не боишься?
Я не боялся боли, правда, но боялся множества других вещей.
Боря сказал:
– Потому что я крутой.
Я встал над ним, протянул ему руку, а он только рассматривал меня.
– У тебя нимб, – сказал он. – От солнца.
– Не говори так.
– Я ничего не боюсь, потому что я знаю, что я буду ужасно классным, даже если попаду в беду. Помнишь, как я провалился под лед?
Я помнил. Год назад на занятии по ориентированию нас с Борей распределили в одну команду. Чтобы сократить путь, он пошел через замерзший пруд, от чего я его всячески отговаривал, потому как то было прямое нарушение техники безопасности.
А потом я пошел за ним, не мог же я его оставить.
На середине пруда мы поссорились. Не помню, почему мы ссорились, но помню один момент. Боря сказал:
– О Боже мой.
А я сказал:
– Бога нет.
И Боря так разозлился, что топнул ногой. Лед под ним пошел трещинами и провалился. Я сделал все по инструкции, лег на живот, кинул ему веревку и вытягивал как можно медленнее.
Я смотрел ему в глаза, и мне было так страшно, что я сначала не замечал, какой восторг отражается у него на лице. Губы – синие, глаза – красные (от резкой смены температур лопнули сосудики), а зубы снежно-белые, и радостно открытый рот.
Вот так.
И вот сейчас, не зимой, а летом, невероятно далеко от того замерзшего пруда, я сказал Боре:
– Я тебе тогда позавидовал.
А Боря сказал мне:
– Я знаю.
Он схватился за мою руку, поднялся и, чуть пошатываясь, отправился за бутылками.
Оказалось, что «Байкал» разбился, но «Крем-сода» осталась целой.
Я все объяснил Максиму Сергеевичу, как оно случилось. Максим Сергеевич сказал:
– Мне лень тебя наказывать, Жданов, накажи себя сам.
Самая красивая девочка шла к первому корпусу вместе с той девушкой, которая игриво пела серьезные песни в кафе. Теперь, за пределами сцены, девушка показалась мне старше, так что стоит писать о ней – женщина. И хотя они с девочкой вовсе не были похожи, я сделал резонный вывод: самая красивая девочка – дочь певицы.
На самой красивой девочке были шорты и длинная майка с каким-то рисунком, который я не успел рассмотреть.
На солнце она выглядела еще более золотой, совсем как статуэтка.
Жаль, я не умею писать стихи.
Но если бы умел, все равно не стал бы тратить время на такие глупости.
Клянусь всеми силами поддерживать нашу дружбу до конца жизни. Никогда не предам, что бы ни случилось. Всегда буду помнить о данных мною обещаниях. Везде, и в Космосе тоже, буду спешить на помощь, если придется, своему лучшему другу Андрею Романовичу Арефьеву.
Всегда буду на его стороне, даже если будет непросто быть на его стороне.
Всегда буду верить ему, даже если никто больше ему верить не будет.
До конца буду сражаться за то же, за что и он.
Как настоящий товарищ клянусь проявить лучшие качества и, если потребуется, отдать за друга жизнь.
Клятва будет скреплена кровью, и мы станем как братья.
Запись 25: Клятва Андрюши
Клянусь быть другом для Арлена Георгиевича Жданова и всегда поступать правильно в этой дружбе.
Клянусь понимать и стараться быть понятым.
Клянусь быть привязанным и не предавать.
А если я умру, то пусть обо мне останется хорошая память.
Еще, если я умру первым, завещаю свои рисунки, игрушки, все книжки и любое имущество, которое у меня будет к тому времени.
Клятва будет скреплена кровью, и мы станем как братья.
Мы с Андрюшей теперь побратались! Так мы решили, потому что завтра начнутся у нас процедуры и вдруг мы станем другими, все забудем или умрем.
А теперь у меня на ладони будет большой шрам, в который уместится наша дружба и все чудесные воспоминания.
Мне теперь так легко все вспоминается!
Однажды, например, мы с Андрюшей оба заболели и весь день болтали по телефону. Андрюша рассказывал мне разные страшные истории, а еще мы вместе придумывали рассказ о том, как наш пионерский отряд отправился на экскурсию и мы все героически погибли.
А как-то раз перед Новым годом мы гуляли. Было снежно, и все блестело. Мы катались на горке, и я спросил Андрюшу:
– Ты веришь в то, что можно сделать всех людей счастливыми?
Андрюша поднялся по лестнице и встал на платформе перед спуском. Он сказал:
– Я верю в то, что люди воюют за всякое.
Я расстроился так сильно, что чуть не заплакал. А Андрюша сказал:
– Но еще я верю в то, что
