Ее траектория вывела нас прямиком к парте Хантера.
— Привет! Я Кейли, а это Мила. (Я попыталась отступить в сторону, но она схватила меня за руку и вытащила вперед.) Мы тут подумали, что тебе может понадобиться помощь, ты ведь еще не знаешь, где какие кабинеты.
Кейли сияла, покачиваясь на носках, а я застыла. Мы подумали? Это еще когда?
Я резко повернула голову в ее сторону, надеясь взглядом заставить ее взять свои слова обратно, но она либо не заметила, либо сознательно меня проигнорировала.
Хантер встал, закинул красный рюкзак фирмы North Face за плечо и засунул руки в карманы. Его взгляд метнулся в сторону Кейли, потом в мою, и снова вернулся к Кейли. Он пожал плечами. Разумеется, Кейли восприняла это как согласие:
— Отлично! — заявила она и даже пару раз хлопнула в ладоши, по-детски растопырив пальцы. — Следуй за мной.
И она засеменила вперед, по дороге незаметно пригладив волосы левой рукой.
Я осталась стоять, неловко переминаясь с ноги на ногу, гадая, кто должен пойти за ней первым, — проход был явно слишком узким, чтобы мы могли сделать это одновременно. И тут Хантер посмотрел на меня, задержав взгляд на моем лице на три мучительно долгих секунды. За эти три секунды я поняла, что при таком освещении его глаза выглядят более темными. Все тот же небесно-голубой цвет, но оттенок стал более весомым, более материальным. Наконец он сказал:
— Иди ты первая.
Эта фраза, произнесенная так запросто, его глубокий голос и легкая улыбка вкупе произвели на мои легкие своеобразный эффект: как будто я внезапно выдохнула и только тогда поняла, что до сих пор задерживала дыхание.
Я поспешила следом за Кейли, надеясь, что в коридоре таких проблем с дыханием не возникнет.
Ага, не тут-то было. По коридору в обоих направлениях двигался поток учеников: одни торопились на урок, другие просто бесцельно бродили. Все в той или иной степени шумели. И практически все, за исключением нескольких человек, с которыми я обменялась приветствиями в классе, были мне незнакомы.
Плюс в этом коридоре не было окон, только шкафчики, покрытые облупившейся травянисто-зеленой краской, и двери в кабинеты. В тесном пространстве и без естественного света ощущение было такое, словно меня поймали и посадили в длинную и узкую коробку.
— Тебе куда? — спросила Кейли вышедшего из класса Хантера. Когда он ответил, где у него должен быть следующий урок — 132-й кабинет, учитель мистер Чески, — она подхватила его под руку и потащила за собой как игрушку на веревочке. Хантер неохотно поплелся за ней, а я пошла следом с другой стороны от Кейли, уверенно ведущей нас вперед.
— Так ты из Сан-Диего? И как оно там? Наверняка потрясно. Ты занимаешься серфингом?
Я выглянула из-за Кейли и увидела, как Хантер потянул себя за ухо, прежде чем ответить.
— Да, — серьезно сказал он. — У нас обязательный выпускной экзамен по серфингу.
Кейли выпучила глаза:
— Да ладно, правда что ли?
Его выдали дрогнувшие уголки губ. Кейли взвизгнула:
— О боже, какой ты вредный! Мила, ты можешь себе это представить? Этот тип тут и трех секунд не пробыл, а уже дразнит меня!
И так как голос Кейли эхом разносился по коридору, теперь вся школа могла себе это представить.
Я закашлялась, чтобы скрыть смех. При всех своих хороших оценках, Кейли порой вела себя очень глупо в присутствии парней, но обычно никто ее на этом не подлавливал.
До сих пор.
Общаясь в своей обычной треподромной манере, Кейли ухитрилась опросить Хантера по всем пунктам, начиная с того, есть ли у него домашние животные — нет — и заканчивая тем, кто его любимый певец — Джек Джонсон — еще до того, как мы повернули за угол. Что вполне естественно: с его односложными ответами у нее оставалось полно времени, чтобы говорить самой.
Вместо того чтобы слушать Кейли, я наблюдала за ним. Он шел грациозной походкой спортсмена. У него была крошечная родинка на левой щеке, как раз там, где появляется ямочка от улыбки, и всякий раз, когда Кейли задавала ему немного слишком личный вопрос — например, хорошо ли он ладит с родителями, — он на мгновение опускал взгляд, прежде чем ответить.
Когда до места выгрузки Хантера осталось пройти около пяти дверей, она наконец прекратила односторонний допрос и начала засыпать его бесценными сведениями о нас.
— Я местная, родилась и выросла тут. Печально, правда? А вот Мила нездешняя. Бедняжка переехала сюда из Филадельфии пару недель назад, когда ее папа умер. Мы с ней с тех пор корешки, — сказала она, оплетая мою руку своей, и положила голову мне на плечо.
«Когда ее папа умер…»
Я оцепенела. Отлично. Случайно это получилось или нет, но ей хватило пары легкомысленных предложений, чтобы разрекламировать мою жалкую биографию и вывалить несколько личных подробностей.
— Угу, — пробормотала я. Хантер остановился, и из-за того, что Кейли соединила нас троих в какую-то сумасшедшую живую цепь, возник эффект домино: сначала затормозила Кейли, потом я. Подняв голову, я увидела, что Хантер пристально смотрит на меня поверх кудряшек подруги.
— Соболезную.
Соболезную. Вот и все, что он сказал. Но красноречивее любых слов было то, о чем он промолчал. Он не пытался сменить тему или спешно придумать повод уйти, как обычно делали друзья Кейли.
В кои-то веки я не чувствовала себя так, словно смерть родителя — заразная болезнь.
— Спасибо.
Нас прервал грохот захлопнувшегося шкафчика.
— Вперед, вперед, а то мы опоздаем, — несколько угрюмо объявила Кейли и потянула нас за руки, снова приводя в движение живую цепь. — Ой, смотри, там Паркер и Элла. — Энтузиазма в ее голосе стало еще меньше, и я удивленно смотрела, как она пытается пригнуться. Поздно. Девчонки нас заметили.
Хантер вскинул голову. Я внезапно поняла, как выглядит выбредший на дорогу олень, на которого несется машина. Думаю, мысль о том, что на него сейчас могут свалиться еще две девушки, показалась ему невыносимой. И винить его тут не в чем, подумала я, видя, как Паркер бросилась к нам в своих узких джинсах, а Элла, у которой были не такие длинные ноги, припустила рысью, чтобы не отставать. Со стороны они немного напоминали стайку пираний, устремившихся к особенно вкусной рыбешке.
— Мне туда, — заявил Хантер, вырываясь, и вприпрыжку понесся вперед.
— Встретимся потом в столовой? — крикнула Кейли ему вслед.
Он пробормотал что-то вроде «не знаю — мне там нужно заполнить…» и тут же скрылся за спасительной дверью кабинета номер 132.
В тот же миг Кейли развернулась к девочкам и сердито воззрилась на них:
— В следующий раз проявляем интерес чуть менее агрессивно, окей?
Я удивленно моргнула. Разве у них могло получиться агрессивнее, чем у самой Кейли?
Но я не стала говорить это вслух, в то время как Кейли пустилась в подробное описание нашего марш-броска по коридору; вместо этого я последовала примеру Хантера и направилась в свой класс. Только, думаю, на меня, в отличие от Хантера, никто не обратил внимания.
Но тут Паркер отделилась от группы и пошла за мной, коварно улыбаясь. Я остановилась, озадаченная, и она наклонилась ко мне, как будто хотела поделиться чем-то особенным.
Ее заявление и было особенным, иначе не скажешь.
— Видишь? — прошептала она, слегка помахав кому-то за моей спиной. Даже разговаривая со мной наедине, она не удостаивала меня своим безраздельным вниманием. — Уже началось. Кейли быстро надоедают новые игрушки. Ты продержалась так долго только потому, что ты не местная, но сейчас, когда появился Хантер… — Паркер выпрямилась и безразлично ухмыльнулась: — Короче говоря: я бы сказала, что пройдет неделя максимум, и ты уже будешь сидеть за отдельным столиком где-нибудь в углу. Даже меньше, если будешь продолжать пялиться на Хантера. Кейли делиться не любит.
После чего, удовлетворенно вздохнув, она развернулась и ушла.
Я покачала головой и зашла в кабинет, в стотысячный раз гадая, что Кейли в ней нашла.
Когда раздался звонок на обед, я решила отделиться от орды оголодавших школьников и выйти на воздух. Даже в удачные дни я терпеть не могла столовую, с кучей народа и ослепительным светом люминесцентных ламп — каждый раз, когда я туда заходила, я сразу начинала чувствовать себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение. А уж после язвительности Паркер… скажем так: меньше энтузиазма по поводу коллективных обедов я еще ни разу не испытывала.
Я подошла к двери, ведущей к моему убежищу: одинокой скамейке в никому не нужном внутреннем дворе. Здесь не было других школьников, с которыми пришлось бы общаться, только клочок травы, три разросшихся дерева и немного перекошенное изображение символа школы, мультяшного льва.
