– Мы, оба-сан?! Мы исправим?!..
– Да, мы. Кто ж ещё? – искренне удивляется бабушка. Она чинно присаживается на койку и вытирает веер о простыню.
Да-да, бабушка не шутит. Юрико уставилась на алую полосу на белоснежном шёлке, Юрико уверена, что оба-сан настроена серьёзно, но… Как?! Как две женщины могут помешать каким-то заговорщикам?! И даже если одна из этих женщин мастерски владеет тэссэндзюцу… – разве это что-то меняет? Особенно против пулемётов?! Юрико почему-то уверена, что все заговорщики обязаны иметь на вооружении пулемёты. Иначе – какой же это заговор, без пулемётов?!
Две женщины – в поле не воины!
Хотя…
Раздвигать спицы веера бабушку научил настоящий тэнгу. Тогда ещё совсем юная, оба-сан убежала из дома и два года жила в демилитаризованной зоне, постигая искусство войны. Возможно, это просто семейная легенда – насчёт тэнгу и прочего, но то, что оба-сан чемпионка Вавилона по оги-отоси – факт.
И алая лужа вокруг больничных тапочек – факт.
За последние несколько дней Акира так привык к зуду татуировок, что теперь просто не замечает раздражения кожи. Подумаешь, сами собой активировались «кошачьи глаза» – бывает, не страшно, скоро пройдёт. Конечно, пять минут дискомфорта гарантированы – когда неприятно что-либо трогать руками: пальцы с «глазами» слишком чувствительны, вплоть до болезненных ощущений.
Лучше переждать, проще подержать ладони на весу – и забыть, и не вспоминать. Что было, то прошло.
…вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские…
…много…
…ешь…
За окном трамвая привычная панорама – не достойная даже того, чтобы на ней задерживаться взглядом. И уж тем более тратить время на описание обычных вавилонских «красот» крайне неразумно. Но кто сказал, что Акире не хочется, быть может, в последний раз, посмотреть на улицы и проспекты родного города, любимого города, города свободы и братства народов!
Вавилон.
Мегаполис.
Небоскрёбы-лоу, упирающиеся пентхаусами в стратосферу, восхищают только что прибывших иммигрантов из Канады – высокий светловолосый мужчина обнимает стройную брюнетку, у ног семейной пары – груда сумок и мальчишка лет семи. На баскетбольных площадках с пятиуровневыми щитами, как обычно весело и бодро: баскетбол – игра для зооморфов; кто пробьёт самый мощный пятый уровень защиты суперкольца, тот несомненное крут, тот настоящий зверь с длинным хоботом между ног. То тут, то там трамвайные рельсы пересекают тучные стада оленей, преследуемые эскадрильями мух и слепней. Оленей ведут погонщики-якуты. Супермаркеты зазывают присоединиться к всеобщему потреблению: заходите, у нас есть то, что вам нужно! тратьте ваши денежки, не стесняйтесь! Шпили научно-исследовательских институтов наводят на мысли о Дальнем Космосе, кибернетическом сверхразуме и безумном скачке эволюции. Бамбуковые рощицы единят с природой. Если вы хотите отдохнуть, сверните с шумной улицы на лавочку мини-заповедника. Погладьте ручного панду, покормите лавашом карпов в пруду…
Трамвай катится мимо вигвамов и чумов индейско-сибирского гетто. Акира разглядывает пассажиров. Чуть впереди и справа сидит сухонький индус в тюрбане. Из одежды на нём только набедренная повязка. Обуви тоже нет. Небось дедуля – из этих, из йогов.
Чуть дальше, через сидение от индуса отдыхает байкер в клёпаной косухе и черепастой бандане. На куртке сзади, на спине, эмблема-пятно – «Hell's Angel». Значит, байкер – американец. Правда, Акира никогда не видел, чтобы мотоциклисты ездили в трамваях, но мало ли… Может у рыжебородого «железный конь охромел», хе-хе. Или просто кое-кто решил отдохнуть от дорожной суеты, расслабить, так сказать, булки в общественном транспорте. А что?! – копы не напрягают, светофоры отслеживать необязательно. Трамвай – милое дело, а не средство передвижения!
Ряд Акиры, опять же чуть впереди – буракумины-мусорщики, двое. Молодые парни лет двадцати с небольшим. Спорят о чём-то. Громко спорят. Судя по обрывкам фраз, ребятки девушку поделить не могут. Молодость, хе-хе, любовь…
Позади Акиры покачивается в сидушке наглухо урезанный легалайза драгсом парнишка. Он что-то лепечет, покачивая жгутами дрэдов, похоже, и сам не понимая что. Джанки. Как таких асфальт носит.
Растамана слюняво смеётся, ковыряя грязным пальцем в огромном африканском носу. Поминает Святого Боба Марли и поднимается. Его изрядно штормит. Он, шатаясь, проскакивает мимо Акиры и садится через проход от босого йога.
Растамана поворачивается к индусу:
– Это он. – Шепчет толстыми губами растамана. – Он!
– Да? – индус, похоже, знаком с джанки. – Серьёзно?
Лицо индуса – кусок мрамора. Индус – сама невозмутимость.
– Какие шутки, брат. Это он сразился с демон глубин и победил. – Уверяет ямаец-растамана и кивает в сторону Акиры. Браслеты-амулеты ямайца хищно позвякивают.
Что-то здесь не так. Определённо не так! Йог и растамана – факт! – знакомы. Так почему не сидят вместе?! Почему поглядывают на Акиру?! Откуда растамана знает о приключениях феникса в канализации?!
– Он убил, он!
– Не может быть! Такой невзрачный!
– Он, брат, не вру. И братья подтвердят. Да, братья? – растамана кивает буракуминам-мусорщикам.
– Да. – Шелестят оранжевые комбинезоны неприкасаемых.
– Да. – Звенят колокольчики, назначение которых предупреждать о том, что отверженные идут, разбегайтесь, не дотрагивайтесь, иначе осквернитесь. – Да. Он убил, он – феникс, он – враг.
И тогда индус хмурится, чешет тюрбан и вопрошает:
– Что вы говорите?! Придётся с ним сразится. Как вы считаете?
Рёв, вопль, рык:
– Да! Придётся! Сразимся! О-а-атто-амм-стим-м-м!!
Бред какой-то! О чём эти безумцы толкуют?! Кому мстить?! Что вообще… – Акира оглядывается в поисках стоп-крана, ему надо срочно сойти. Кататься в одном вагоне с бандой, сбежавших из психиатрической лечебницы пациентов – занятие слишком экстремальное для феникса.
Бред! Ну, не бред ли?! – в вагоне нет ни единого стоп-крана! Штук десять биокомпостеров, и ни единого стоп-крана! С каких это пор в трамваях отменили стоп-краны?! Может, теперь в трамваях и «чёрных ящиков» нет?!
Глаза попутчиков Акиры блестят лужами крови на солнце, глаза попутчиков Акиры напоминают фиолетово-жёлтые диоды: мёртвый, ненатуральный свет вырывается из-под век, стрелкой-указателем упираясь в перепуганного феникса. Прямой наводкой сквозь прицелы-зрачки – пли!
Толчок – и резкая, пронзительная боль в груди. Зуд татуировок.
Озноб.
Акиру трясёт и…
Ослепляющая вспышка – так взрываются шарики-гранаты убийц-синоби. Темно – зрение в минус. Акира моргает, он давит на веки «кошачьими глазами» – и картинка слегка проясняется. Вместо старика-индуса – кумо, паук-оборотень. Монстр-арахнид поднимается, и Акира понимает, как же чудовище огромно – мерзкая головогрудь «затылком» упирается в потолок вагона.
Трамвай неимоверно качает. Биомехи-компостеры, как с цепи сорвались, – клацают зубами. Сейчас Акира не решился бы продырявить талончик.
Сгустки.
Слизь.
Туман?..
Там где только что сидели буракумины-мусорщики, что-то происходит, нечто аморфное и лишённое плоти шевелится, пытаясь пронзить защитные покровы реальности и войти в мир людей, почтить своим мерзостным присутствием вагон. Туман? слизь? сгустки? – всё это вместе взятое превращается в троицу приведений-юрэй. Из двоих мусорщиков – три штуки приведений. Акире кажется, что это как бы неравноценный обмен. Ну, почему не два на два? Или, скажем, два на одного? Или, лучше, два на половину приведения? На нижнюю часть?
В вагоне – полумрак, вязкая серость. И тяжело дышать, что-то жилистыми лапами сдавливает грудь, кожистыми перепонками крыльев мешает кислороду протолкнуться в лёгкие и длинными мохнатыми ушами чешет сердечко за клапана-желудочки, что это?! И здесь не слава Будде?! Огромное мускулистое тело – вместо одного вполне приличного байкера. И, понятно, кинжалы-клыки, облагороженные гнойно-зелёной слюной, в наличии. И ветвистые рога тоже имеются.
Растмана? А нет теперь ямайца. Есть второй демон-они – когтями-пятками царапает пол вагона, фыркает смрадным паром, трясёт гривой и поправляет набедренную повязку из тигровой шкуры.
Все в сборе?!
Вроде в вагоне больше пассажиров не было…
А значит…
– Добро пожаловать, жители Ада-Дзигоку!! – что есть силы вопит Акира-феникс, Акира-феникс неимоверно напуган. – Милости просим!! Откушайте от наших щедрот, не побрезгуйте!!
Восемь покрытых бурой шерстью лап хрустят сегментами сочленений. Острые лезвия-шипы выглядят весьма внушительно. Бугрятся могучие мышцы, толстое, переливающееся всеми цветами радуги, брюхо волочится по вагону, марая пол мерзостной слизью, которая тут же застывает красной нитью.
Кумо.
Оборотень.
Тварь из кошмарных снов.
Татуировки Акиры горят огнём, хочется расчесать кожу до крови, выдрать ногтями проклятые профсоюзные рисунки, мешающие нормально жить, быть как все – быть одному из многомиллионного стада любителей.
