Мне открылось восхитительное зрелище: свет в конце туннеля, а за ним — красная лента. Финиш.
— Осталась одна минута.
Где-то за моей спиной стучали ботинки Номер Три, но я была почти у цели. Я выиграю, и тогда они отпустят маму, и…
Погодите-ка. А почему на этом участке совсем нет препятствий?
Мысль пришла с опозданием на долю секунды. Нога опустилась на землю, и по ушам ударил оглушительный взрыв. В этот же момент земля ушла из-под меня. Я рухнула в круглую яму и сразу после этого услышала:
— Задета мина. Минус десять очков.
Хотя бы макет не выронила. Упираясь руками и ногами в противоположные стенки ямы, я выбралась наружу. По туннелю неслась, нагоняя меня, Номер Три. Я глянула вперед. У меня был только один шанс сделать все правильно. Если я еще раз упаду…
Прижав устройство к груди, как мяч, я понеслась со всех ног. Нужно было набрать скорость, как можно быстрее, чтобы…
Прогремел еще один взрыв, земля задрожала. Я отчаянно заработала ногами в воздухе, почувствовав, что потеряла опору, но продолжила бег, как только моя правая нога коснулась пола. Я бежала прямо к полукругу света, обозначавшему конец туннеля.
— Задета мина. Минус десять очков.
В паре метров от выхода я зацепила последнюю мину и чуть не выронила взрывчатку. Несколько страшных мгновений я пыталась перехватить выскальзывающий макет, подавшись корпусом вперед.
Только не урони.
Пальцы сомкнулись на скользкой поверхности, не дав ему упасть. Бросив взгляд через плечо, я увидела, что Номер Три решила сэкономить время, перепрыгивая через ямы от моих мин. Читер. Но она меня не догонит. Я выиграю.
— Осталось десять секунд.
Не останавливайся. Осталось совсем чуть-чуть.
Я вырвалась из туннеля на свет.
— Шесть секунд.
А потом я посмотрела налево, и последняя надежда ухнула в бездонную пропасть. Видимо, туннель сделал крюк, так что выход оказался прямо за стеклянной комнатой. И я увидела маму. Жадные языки пламени, выше моего роста, были уже в шаге от нее и продолжали приближаться, медленно набирая скорость.
Нет! Я глянула на финишную черту — до нее оставалось метров тридцать.
— Три секунды.
Я не успею.
Я чуть не расплакалась. Все мои усилия оказались напрасны.
Мама.
С воем, который я услышала словно со стороны, я кинулась влево и прыгнула, вытянув перед собой руки. Когда они врезались в стекло, оно задрожало и разбилось, острые осколки зацарапали по коже и порвали одежду. Я упала на пол, перекатилась и вскочила — все это одним плавным движением.
Когда я добралась до мамы, пламя уже подступило к ее ногам. Двумя яростными движениями я разорвала скотч.
— Мила, нет! — воскликнула мама, словно в бреду, и закашлялась. Жар огня обжигал кожу.
Я подняла маму на руки и отступила от пламени, в отчаянии оглядываясь по сторонам. Где-то здесь должна была быть дверь. Я-то могла вылезти и через разбитое стекло, но мама…
Она застонала, и, к моему удивлению, из-под ее закрытых век покатились слезы.
— Все в порядке, мама. Я с тобой.
Ее глаза открылись, но взгляд был мутный.
— Ты всегда была такой смелой, Сара. Такой смелой, — пробормотала она.
Сара?
— Смотри, — сказала она, указывая мне за спину — и потеряла сознание.
Еще до того как повернуться, я почувствовала, что жар ушел. Пламени не стало. Оно полностью, бесследно исчезло, только в воздухе остался слабый запах дыма. За той чертой, где недавно бушевал огонь, стояли шестеро: Митчелл, блондин, двое солдат, которых мы встретили в коридоре, один, которого я раньше не видела, и Лукас. Холланда с ними не было, и слава богу.
Поверив тихому обещанию Лукаса, что маму отнесут в лазарет, я передала ее солдатам. Я не знала, из-за чего она потеряла сознание, но если из-за отравления дымом, то это могло быть опасно.
Мои мышцы напряглись, я собралась. Теперь мне было уже нечего терять.
— С доктором Лорент все будет хорошо. Обещаю, — сказал Лукас.
Может, сейчас она придет в себя, и с ней и правда все будет хорошо, но надолго ли? Это был мой последний шанс, мое последнее испытание… и я снова провалилась.
Если мама умрет — если я умру — то это будет по моей вине.
Желание броситься вслед за мамой, разрывая на части любого, кто встанет у меня на пути, стало практически непреодолимым.
Может, стоило так и сделать.
— Если ты станешь сопротивляться, это для нее плохо закончится. Для вас обеих. Стоит тебе напасть на кого-нибудь, как об этом сообщат солдатам, которые присматривают за доктором Лорент. Им был отдан приказ убрать ее, если ты окажешь сопротивление. — Резкость в голосе Лукаса не оставляла сомнений в том, что он был серьезен.
Меня захлестнула горячая волна ярости. Убрать? Как он мог так бессердечно распоряжаться маминой жизнью? В одно мгновение вся проявленная им доброта была забыта. Я хотела наброситься на него, причинить ему боль. Но не могла сдвинуться с места. Я слишком боялась, что, если я сделаю хоть один неверный шаг, маму убьют.
В голове материализовалась неоспоримая истина: ее и так могут убить.
От слепящего света ламп на всех лицах лежали резкие тени. Неестественная яркость освещения придавала коже Лукаса нездоровую бледность.
— Тебе лучше пойти со мной. Пока генерал Холланд не решил прийти за тобой лично.
Оставшиеся солдаты сохраняли свои позиции. Они держали оружие наизготовку.
Я подняла руки вверх.
— Надеюсь, ты не врешь насчет того, что с мамой все будет в порядке.
Когда солдаты вышли вперед, Лукас, удивив меня, покачал головой:
— Нет, не нужно, она пойдет сама. Вы свободны.
Мужчины переглянулись. Тот, что был пониже, пожал плечами. Затем оба развернулись и вышли, дверь за ними закрылась.
Лукас сделал мне знак следовать за ним. Я шла, глядя ему в спину, а в голове снова и снова звучало одно слово.
Убрать. Убрать.
Убрать.
В пустом коридоре походка Лукаса стала выглядеть еще более неровной; он тяжелее наступал на левую ногу, подошва ботинка слегка шаркала по бетону. Я сосредоточилась на этом наблюдении, пытаясь взять себя в руки.
Поездка на лифте прошла в молчании, как и начало пути по коридору.
Я смотрела на его напряженные плечи, на взъерошенные волосы, которые упорно отказывались лежать ровно, и тут в мое сознание закралась неожиданная мысль. Что, если он молчал, потому что хотел отдалиться от меня? То есть ему даже не нужно было напрягать свои гениальные мозги, чтобы понять, что я провалила испытание. Так что, может, он просто морально готовился к тому, что меня скоро не станет.
Не станет. В горле задрожал резкий смех. Видимо, мой мозг решил прибегнуть к эвфемизмам, чтобы приговор звучал удобоваримее. «Меня не станет» значило «меня перепрограммируют» или, хуже того, «меня ликвидируют».
Как это ни назови, но кто-то щелкнет парой выключателей, и я как личность исчезну навсегда.
Если меня перепрограммируют, я вспомню после этого маму? Нет, она ничего не будет для меня значить. Станет просто каплей в море лиц. Я обхватила себя руками за талию, поежившись. Хуже того — ее накажут за мои ошибки, Холланд предупреждал. Да за одно только похищение имущества вооруженных сил США ей грозило пожизненное. Если б только я прошла все испытания… Я была так близка, так близка к тому, чтобы спасти ее…
Я остановилась, уставилась в пол и попыталась успокоиться, хотя и не знала зачем. Все было кончено. Скрывать свои эмоции было поздно, сейчас это уже не могло нас спасти.
В приступе паники я рванулась к Лукасу и схватила его за рубашку. Сквозь ткань отчетливо чувствовалось биение его сердца, словно свидетельство его человечности, его внутренней порядочности.
Но я слишком хорошо знала, какой ложью может оказаться этот мерный ритм.
— Я знаю, что в последнем испытании я все равно что подписала себе смертный приговор… хотя, наверно, вряд ли можно убить то, что никогда не было живым, да?
У меня вырвался звук, подозрительно похожий на всхлип. А потом горло сжалось от пронзившего меня ужаса. Что бы они ни говорили, я была живой. По крайней мере, отчасти. Потому что в моем сознании осталась только одна ясная мысль — все мое существо кричало: Я не хочу умирать.
Я не хотела умирать. Особенно когда и пожить-то толком не успела.
Я сжала кулаки, дожидаясь, пока чувство, сдавившее мою грудь, немного ослабнет, и я смогу говорить относительно спокойно.
