Мгновение спустя мы снова вылетели на односторонний участок Индепенденс-авеню. Вот только наша машина неслась по встречке.
Поверните назад. Возможно столкновение.
Но я не могла повернуть назад. В этом-то и был весь смысл.
Когда свет наших фар столкнулся с огнями встречной машины, я окаменела от ужаса, готовясь к тому, что и с самими машинами случится то же самое. Я поверить не могла, что решилась на такое, когда все мои инстинкты орали как резаные, что это самый идиотский план в мире и что я должна немедленно повернуть назад. Но так уж вышло, что это был наш единственный план. Так что я стиснула зубы и крепко сжала руль, стараясь не слушать свой разум, который кричал, что нас ждет сокрушительный провал, причем в ужасающе буквальном смысле.
Громко сигналя, седан вывернул с нашей полосы, уходя от столкновения. Внедорожники по-прежнему ехали за нами, но отстали, поскольку их водителям было труднее маневрировать. Я чуть-чуть ослабила давление на педаль газа. В этой затее был необходим точный расчет, без него нам ничего не светило.
Я с трудом сглотнула: в горле стоял огромный ком.
Точный расчет и громадная порция удачи.
Впереди дорога уходила вверх, земля по обе ее стороны сменялась темной водой. Оторвавшись от преследователей на расстояние всего десяти машин, мы снова вылетели на мост Куц.
Прямо навстречу потоку машин.
Я дала полный газ, и на нас со всех сторон обрушилась нестройная симфония клаксонов.
Столкновение неизбежно. Возьмите правее.
Еле успела.
Столкновение неизбежно. Возьмите левее.
Я рванула руль влево, чуть не сбив потрясенного мотоциклиста.
Игнорируя мамин резкий вдох, игнорируя собственные сомнения, я вела машину вперед.
Мы оставили за собой три четверти моста. Мимо, отчаянно виляя, пронеслись «Эксплорер» и пикап. Я собрала в кулак остатки мужества.
Ну, была не была.
— Мила, давай! — закричала мама, а я крикнула ей:
— Держись!
Я резко затормозила, разворачивая машину на сто восемьдесят градусов.
Зад «Камаро» описал бешеную дугу, завизжали тормоза — и наши, и ехавших на нас машин. В голове нарастал рев. Как только машина выровнялась, я втопила газ.
Все произошло так быстро, что даже мне едва удалось различить отдельные детали. Вот мы несемся в лоб внедорожнику Холланда; на лице мужчины написан ужас. В самый последний момент я ухожу влево, врезаясь зеркалом заднего вида в ограждение. Номер Три влетает в ограждение с противоположной стороны — ей не удалось выполнить крутой поворот.
Стекло задней пассажирской двери разлетается, осыпая все осколками. Его разнес солдат, стрелявший из машины Холланда. Сразу после чего они вошли в поворот на слишком большой скорости, и под жуткий скрежет тормозов внедорожник перевернулся, вминаясь в асфальт.
Я издала победный крик, вскинув кулак в воздух. Но тут я заметила, что мама, ахнув, схватилась за бок. На ее футболке уже расползлось красное пятно.
Ощутив тошнотворный приступ головокружения — еще одна реакция на эмоции, в ценности которой я сильно сомневалась, — я попыталась подавить панику.
Кровь. У мамы текла кровь.
— Мама! Что с тобой?
Я рванула руль в сторону, собираясь съехать к обочине.
— Все нормально, Мила, — выдохнула она. — Скорей, увези нас отсюда.
Скорей, увези нас отсюда.
Когда я услышала, как тяжело она дышит, моя нога сама нажала на педаль. Я увезу нас отсюда.
Вот только знать бы куда.
Позади, причем не так уж далеко от нас, уже завыли сирены. Где нас не станут искать?
Перед глазами возникли зеленые воды реки, которую мы сегодня проезжали.
Потомак. Тупик, а соответственно — место, которое любой человек, спасающийся бегством и имеющий хоть пару извилин, выбрал бы в последнюю очередь. Логика андроида требовала избегать реки любой ценой.
А значит, туда нам и было надо.
— Ты в порядке? — спросила я, украдкой взглянув на маму.
Я свернула, и переднее колесо машины на миг слетело с дороги. Судя по виду, мама была совсем не в порядке. Ее лицо было бледным, она закусила нижнюю губу, как будто изо всех сил старалась не закричать.
— В порядке… не останавливайся. — Но и судя по голосу, она не была в порядке. Он звучал напряженно, устало, как в тот раз, когда она не спала всю ночь, помогая кобыле при родах.
Подавив дрожь в руках, я повернулась лицом к маме. Я просканировала ее взглядом, и перед глазами появилась мерцающая трехмерная модель, как тогда, в мотеле. Только на этот раз это была не модель тела какого-то незнакомца, который пытался меня похитить, — это была модель маминого тела.
Я сделала глубокий вдох и выдох, чтобы успокоиться, а потом сосредоточилась.
На зеленой схеме пульсировали две красные точки — пулевые отверстия. В первую очередь я заметила, что, судя по расположению ран, изогнутые почки и крошечный овал желчного пузыря находились слишком низко, чтобы их могло задеть. Они не пострадали.
А потом мой взгляд поднялся выше, и я охнула.
Верхняя часть ее печени. А еще… нет, нет, нет! Ее легкое. Ее сердце.
— Больница, где здесь больница?
— Мила, нет. Никаких больниц, это опасно. Просто… уезжай.
— Что? Нет! Тебе нужна помощь!
Мама снова сжала мое плечо, на удивление сильно. Но ее пальцы — мне показалось, или они стали холоднее?
— Послушай, — с жаром сказала она. — Когда мы создавали тебя, мы перешли черту… и случилось чудо. Я знала, чем рискую, когда выкрала тебя, и все равно пошла на это. Охотно. С радостью. Знаешь, что ты можешь сделать для меня? Жить.
Ее хватка ослабла, и мое сердце замерло.
— Мам?
— Не… не останавливайся.
Я послушалась. На каждом повороте я напрягалась, ожидая, что опять услышу звон стекла, что еще одна пуля просвистит над головой мамы, которая теперь ехала, пригнувшись почти до пола.
Но ни один выстрел не прозвучал. Мы наконец добрались до реки, пронесшись через старую заброшенную стройку. Я остановила машину между сараем и ржавым пирсом.
— Мам, мы приехали. Можешь уже выпрямиться.
Тишина.
— Мам?
Мама медленно разогнулась, откидываясь на спинку сиденья. Ее футболка уже полностью пропиталась кровью.
О нет. Нет.
В этот момент мамины ресницы дрогнули, и я услышала тихий стон.
Решив, что милосерднее будет переложить ее без предупреждения, я сосчитала до трех и вытащила ее из машины, положив на бок. Мама вскрикнула, и из моего горла вырвался сдавленный всхлип.
Со спины ее футболка была вся в крови. Я отодвинула ткань, потом пришлось вытереть маме спину рукавом, чтобы хоть что-то разглядеть. И я увидела их, две дыры размером с монетку.
Я, как могла, начисто вытерла палец — когда выберемся отсюда, нужно будет в первую очередь достать антисептики и антибиотики — и осторожно засунула его в рану, которая вызывала наибольшие опасения, в ту, которая тянулась в сторону сердца.
Мама дернулась, но я удержала ее свободной рукой и просунула палец глубже. Металл. Нужно нащупать металл. Найти крошечный шарик пули, засевший где-то между ребрами.
Когда я начала это делать, перед глазами снова возникла трехмерная модель, показывая мне каждый следующий слой в тот момент, когда мой палец его касался. Сначала легко поддалась кожа, потом более упругая полоска разорванной мышцы. А потом мой палец проскользнул между двумя твердыми гладкими поверхностями, и изображение перед глазами сменилось. Ребра.
Пули не было, а канал шел дальше — к сердцу. Я не осмелилась засовывать палец глубже.
Сначала у меня задрожали ступни. Потом ноги. Я едва успела вытащить палец из раны, прежде чем рука тоже начала колотиться. Должен был быть какой-то способ помочь маме. Хоть какой-нибудь.
Похоже, пуля застряла где-то глубоко. И мне нечем было ее вытащить. Не было никаких инструментов, если только…
— Мама, в бардачке больше ничего не было? — закричала я, слегка встряхнув ее за плечи, когда она ничего не ответила, только ресницы дрогнули. А, может, в багажнике? Может, Лукас хранил инструменты в багажнике.
Нужно было добраться до багажника. Я оторвала от ее футболки кусок, скомкав его и прижав к отверстиям, из которых слишком сильно текла кровь.
Наконец мама заговорила:
— Мила, не надо… Уже поздно.
Нет. Я отказывалась в это верить.
— Я же уникальная машина, помнишь? Я что угодно могу починить.
— Некоторые вещи нельзя… починить.
— Не говори так, — с жаром прошептала я, прижимая тряпку к ранам. Я отчаянно рвалась залезть в багажник, найти инструменты, но слишком боялась, что мама истечет кровью, если я ее оставлю.
