в саду эти несчастные, похожие на прокаженных. Около них хлопотали сиделки в смешных шляпах, напоминавших огромные белые гвоздики.
Может быть, солнечный свет поглощался, не доходя до бацилл? Финзен вспомнил старый эксперимент, поставленный с ухом его жены Ингеборг. Когда он давлением обескровливал ухо, оно лучше пропускало свет. И эти сиделки в огромных шляпах, изо всех сил два часа подряд прижимали к изъязвленным лицам несчастных стеклянные пластинки, чтобы отогнать кровь и облегчить доступ солнцу в их изъеденную бациллами кожу.
Теперь результаты стали, как будто, немного лучше. Но самое ужасное заключалось в том, что при волчанке нужно ждать месяцы и даже годы, чтобы быть уверенным в успехе. Многим надоедало это лечение, и они бросали его, оставаясь невероятно изуродованными, что было не слишком благоприятной рекламой для новой науки. И солнца было мало... и первое искусственное солнце Финзена оказалось недостаточно мощным...
Зимой в этом деревянном сарае появилась огромная дуговая лампа, питаемая постоянным током силою в восемьдесят ампер. Когда она горела, уголь положительного полюса превращался в маленькое солнце. Лучи этого солнца обжигали лицо и глаза Финзену и его помощникам. Но результаты лечения обнаруживались быстрее, хотя все еще недостаточно быстро, и все еще было много неудач...
Финзен обдумывал и комбинировал, пробовал то одно, то другое, экспериментировал по ночам, когда уже все его помощники давно были дома. Смеясь он говорил, что сам был своим лучшим подопытным животным, потому что результаты этих опытов всегда были при нем и он мог наблюдать их в любой момент. На своей собственной наспех обожженной руке он доказал, что лучи от большой дуговой лампы, проходившие сквозь кварцевые линзы, действовали сильнее лучей, проходящих сквозь стекло. Вот теперь он, кажется, уже у цели...
Лучи, собранные кварцевыми линзами, убивали бактерий в три секунды... Лучи, прошедшие через стеклянные линзы, тратили на такое убийство полчаса. Но вот новое препятствие: эти лучи причиняли страшные ожоги, несчастные пациенты кричали от боли и сбегали после первого сеанса, хотя теперь надежда на излечение окрепла. Кто их осудит?
Финзен не терял терпения. Он продолжал экспериментировать. Его здоровье становилось все хуже. У него начиналась водянка. Чтобы предотвратить скопление жидкости, он ел только сухую пищу и почти ничего не пил. И все-таки жидкость собиралась, и зимой 1902 года ему сделали шесть проколов. Но жидкость появлялась снова, и вот он в седьмой раз лежит, сжав зубы, а врач вводит ему в живот иглу с трокаром [19] ...
Врач внезапно побледнел, и на лбу у него выступил пот. Финзен понял, в чем дело. Нельзя было откачать жидкость - сломалась у основания игла и, пройдя сквозь трокар, соскользнула ему в живот. Финзен и его врач отлично знали, что он слишком слаб для операции. А как иначе достать иглу?
Несомненно, Финзен был очень хладнокровным человеком. Он попросил врача послать в Политехнический институт за самым большим магнитом, какой только там есть. «Возможно, что игла еще не целиком вышла из трокара, тогда магнит ее притянет и вытащит. Пока что я буду лежать совершенно неподвижно», - сказал Финзен. Так он спас свою жизнь, чтобы поработать еще немного.
VI
Но ведь должен же существовать какой-то способ предохранения несчастных пациентов от этих ожогов! Он держал свою руку в фокусе искусственного солнца. Освещенный, уже обожженный участок руки он полил холодной водой. Вода поглощала тепловые лучи. Финзен немедленно сделал выводы из этого эксперимента. Толстые стеклянные пластинки, которыми сиделки вызывали отток крови от лица пациентов, были заменены тонкостенными полыми пластинками, внутри которых протекала холодная вода. Это было превосходне изобретение...
Оно позволяло больным совершенно спокойно сидеть в фокусе лучей искусственного солнца, где без предварительного охлаждения лучей пропусканием через воду - загоралось дерево.
Теперь Финзен был уже уверен в успехе. Это было величайшим удовлетворением для него. Ведь он пришел к цели после стольких неудач.
Теперь лучи его искусственного солнца, проходившие сквозь кварц и охлажденные проточной водой, за двадцать минут облучения уничтожали страшные туберкулезные язвы, величиной с горошину. В то время, как Финзен сидел уже в кресле на колесах и больше не мог ходить, его сотрудники излечивали неизлечимые язвы волчанки в три месяца непродолжительным облучением.
Теперь уже в Копенгагене на Розенвенгете выросло здание нового Финзеновского института. Внутри толпились сотни людей, стыдившиеся своих лиц. Оттуда выходили сотни, гордые своей внешностью и достаточно здоровые, чтобы содержать своих жен и детей. Настало уже великолепное солнечное лето 1904 года, и Финзен, сидя в своем кресле на колесах, получил нобелевскую премию. Он был счастлив, хотя умирал, и все-таки...
Все-таки чего-то еще нехватало. Вот искусственное солнце Финзена, оно в двадцать минут обжигает кожу так же, как сильное летнее солнце за три часа. И все же только пятьдесят девять процентов больных волчанкой выздоравливали. Почему не все сто процентов?
Руки Финзена были уже бессильны, но голова продолжала задавать вопросы. Почему лучи его сверхмощной дуговой лампы, убивавшие микробов в сто шестьдесят раз быстрее концентрированных солнечных лучей, излечивали не всех больных?
Почему больные, которых он лечил на свежем воздухе, выздоравливали быстрее тех, которых он в течение всей зимы облучал более интенсивными лучами своей сверхмощной дуговой лампы?
Почему у этих несчастных с изуродованными лицами летом общее состояние было лучше?
Может быть, он ошибался, освещая только непосредственно туберкулезные язвы, а не целиком все тело больного?
Уже давно, когда он сидел без работы, положив зубы на полку, когда был еще ученым без пристанища, он собирался устраивать им ванны из солнечных или ламповых лучей. Он это обдумал еще в те дни, когда ученые высмеивали его стихи о солнечном свете, радующем птиц и жуков. Солнечный свет, ожививший его издыхающих земляных червей, внушил ему мысль о солнечных ваннах. Но его планы оставались мечтами в Дании, где слышавшие о них ученые только любезно, по-датски, улыбались. Теперь у него было солнце и гигантские машины, дававшие ему еще более мощное искусственное солнце. Да, но теперь было уже слишкой поздно. И все-таки...
Будут ли микробы иметь прежнее значение, вообще какое-нибудь значение для людей, в организме у которых живительный свет будет возбуждать заложенные в нем разрушающие микробов свойства?
Перед самым концом, в ясный день чудного лета 1904 года, Финзен разделся донага и на крыше своего дома купал свое, уже почти мертвое, тело в солнечном свете. Его сердце, сдавленное в футляре известковых солей, забилось немного сильнее. Он развивал обширные планы лечения всех видов туберкулеза ваннами естественного и искусственного солнечного света.
-
