Павел Молитвин
Отпуск за счет фирмы
— Дик, не капризничай! Харистазы — это не только украшения для безмозглых дамочек, которым некуда девать деньги. Это новые приборы, новые лекарства, это, быть может, тысячи спасенных жизней! — Лаги перегнулся через стол и вперил в Ричарда Эстера горящий взгляд. — Ты… Ты один из лучших командиров Старателей, и, если ты от нас уйдешь, вывоз харистазов уменьшится по крайней мере вдвое. Да что я тебе говорю, ты сам все понимаешь!
— Понимаю. — Эстер побарабанил пальцами по зеркальной поверхности стола, в которой отражалось его длинное, дочерна загорелое лицо с тяжелыми веками, наполовину прикрывающими глаза. — Понимаю, что нужен вам, но я устал. Я хочу остаться на Земле. — Он поднялся, ослабил непривычный, душащий его галстук. — Мне надо отдохнуть, Крас. Ты знаешь, я давно отлетал положенное и никогда не жаловался, но теперь…
— Однако врачи говорят…
— Я читал медзаключение. Все там написано верно, я и теперь здоровее тебя, ну, скажем, — Эстер окинул взглядом тучную фигуру Второго Координатора, — раз в десять. Но дело не в этом. Внутри у меня что-то перегорело. Поверь мне, человеку с изношенной душой не выдержать работы на Пелее. Я не просто не хочу — я не могу взять на себя ответственность за группу.
— Хорошо, Дик, ты отдохнешь. Ты, конечно же, должен отдохнуть. Но потом, после, мы еще вернемся к этому разговору, ведь правда?.. — В голосе Краса Лаги прозвучали просительные нотки, и, вместо того чтобы отрицательно покачать головой, Эстер лишь неопределенно пожал плечами.
* * *
Зябко поежившись, он поднял воротник и шагнул в унылую морось. От длиннополого бежевого пальто — поверьте, это не крик, это последний писк моды — пахло чужим одеколоном, оно жало в плечах, путалось вокруг ног, и Эстер чувствовал себя в нем так же неуютно, как в силовом скафандре. Впрочем, после двух-трех недель работы на Пелее он переставал ощущать неудобства скафандра — привыкнет и к новой одежде. Значительно труднее будет ему привыкнуть к здешней жизни, понять, кто он теперь и что делать дальше. Где-то на Земле живут двое его детей от первого брака, а в этом мегаполисе обитает вторая жена. Адреса старых друзей и приятелей записаны в блок-памяти, и отыскать их при желании будет легче легкого. Вот только появится ли желание?..
В мокром уличном покрытии отражались огни реклам, залов-иллюзионов, магазинов, ресторанов, выставок-распродаж. Яркими пятнами мимо проплывали прохожие в пестрых одеждах, проносились по проезжей части бесшумные гравиторы. Туман, заполнивший ущелья улиц, фосфоресцировал, светился, переливался всеми цветами радуги; несмотря на промозглую погоду, в Центральном районе было довольно людно, и все же Эстер чувствовал себя бесконечно одиноким. О, разумеется, он еще найдет свое место в этом почти незнакомом ему мире, выберет жилище посимпатичнее, работу по душе, отыщет рассеянных по свету жен, детей и друзей и заживет дай Бог всякому, главное — продержаться первые дни, первые недели, заставить себя понять и принять всю эту суету, весь этот не знающий будней, ни на минуту не прекращающийся праздник. Стать таким же беззаботным, как эти музыканты, играющие под дождем неизвестно для кого; художники, вдохновенно рисующие на тротуарах диковинные картины, которые завтра поутру счистит уборочная машина; скульпторы, лепящие на площадях многофигурные композиции из спецмассы, бесследно тающей в течение суток после фиксации.
Эстер давно не бывал на Земле и, хотя сказал Красу, что собирается остаться здесь навсегда, совсем не был уверен, что действительно этого хочет. То есть хотеть-то он хочет, но в то же время боится. Боится, потому что слишком долго ее любил и любовался ею, мечтал о ней издалека, из дальних далей Сарсены, Валуса, Шадра, Пелеи, откуда она виделась калейдоскопом радости и развлечений, искрящимся карнавалом, местом счастливых встреч и великой неразберихи, где, однако же, ничто нужное не пропадает, а если и теряется на время, то в надлежащий момент непременно находится. Боится, как бы повседневная жизнь не притупила остроту земных наслаждений — не показались бы они пресными, как бы не потерял он вкуса к здешним радостям, не утратил чувства праздника, охватывавшего его каждый раз, когда он попадал сюда.
Удивительно, но, трудясь всю жизнь для благоденствия Земли, Эстер все же не воспринимал ее всерьез, потому, верно, и не удавалась его семейная жизнь, не возникало желания продлить краткие посещения колыбели человечества. Более того, в последние годы он предпочитал проводить положенные отпуска на планетах пионеров — еще не вполне освоенных мирах — с их суровой функциональностью, так не похожей на земную жизнь, щедрую на беспечное веселье. Быть может, именно в Пограничных мирах ему и следовало обосноваться, однако одно дело — провести там отпуск и совсем другое — получить право на постоянное местожительство; для этого как минимум надо иметь жену и подходящий возраст. Эстер криво усмехнулся — нет, Пограничные миры не для него. Собственно, выбора нет: ни на Пелее, ни на другой планете из класса трудноосвояемых, на которых обычно работают группы Старателей, в шутку называемые «собирателями экзотов», ему делать нечего — в этом он твердо убежден, а торчать на какой-нибудь захолустной базе диспетчером — это и вовсе не для него.
Право же, он никогда не мог понять тех из своих товарищей, которые, сменив ряд профессий — Разведчиков, Десантников, Пограничников и Старателей, — осели к концу жизни где-то на космических полустанках смотрителями перевалочных станций, таможенными досмотрщиками, техническими инспекторами. Рано или поздно, вероятно, любой человек устает удивляться, прежние ценности, казавшиеся вечными, обесцениваются, и многое из совершенного им прежде предстает в новом свете. Но когда угасает внутренний огонь, когда пропадает потребность видеть невиданные миры, рисковать, быть впереди всех, делать невозможное и познавать непознаваемое, надо ли цепляться за старое и продолжать заниматься тем, что уже не доставляет ни радости, ни удовольствия и не соответствует изменившимся стремлениям и идеалам? Надо ли ждать, когда твою неспособность заметят другие и примут соответствующие меры? Не лучше ли самому сломать сложившийся уклад жизни и начать все заново? Вот только с чего начать, как приступить к новой жизни, если в голове пусто и, кроме неких логических построений, нет решительно ни одного желания?..
Эстер медленно брел по широким, мерцающим разноцветными огнями улицам, время от времени останавливаясь, рассматривая движущиеся, поющие и пляшущие витрины-спектакли; замирал, задрав голову, чтобы получше рассмотреть вспыхивавшие в бархатно-лиловом небе фейерверки — призывы различных фирм, обществ, товариществ и просто любителей пиротехнического искусства. Обходил зевак, уступал дорогу спешащим по своим делам горожанам, и сам не заметил, как ноги привели его к знакомому кафе на углу 179-й и 32-й линий, которое он уже трижды посещал после памятного разговора с Красом, а впервые обнаружил много лет назад, когда стажировался в подготовительной группе Разведчиков. С тех пор кафе приобрело известность. Кроме игровых в нем появились автоматы планетарной связи, и это сразу перевело его в разряд престижных заведений. Тщетно пытаясь отыскать взглядом свободное место за столиками, Эстер подумал, что надо будет найти пристанище поскромнее.
Народу в этот вечер было почему-то особенно много, и Эстер уже собирался уходить, когда взгляд его упал на светловолосую девушку, задумчиво сидящую перед бокалом голубого джуга. Стул рядом с девушкой был свободен, однако, подойдя ближе, Эстер с разочарованием обнаружил, что на нем стоит ее сумочка. «Приятельницу ждет или дружка», — подумал он, намереваясь ретироваться, но в этот момент девушка подняла глаза. С минуту они изучающе смотрели друг на друга, потом она, дружелюбно улыбнувшись, сняла сумочку со стула и, кивнув на освободившееся место, со вздохом сказала:
— Садитесь. Мой приятель, по-видимому, уже не придет.
— Благодарю.
Эстер мельком взглянул на пожилую чету, уныло ковыряющуюся в своих тарелках, расстегнул пальто и опустился на стул. Пригладил влажный ежик волос, наугад пощелкал клавишами заказа меню — причудливые названия блюд на этот раз ни о чем ему не говорили. Положил на стол сцепленные в замок руки и окинул зал отсутствующим взглядом.
Большинство посетителей, без сомнения, земляне; высокие, стройные, они разительно отличались от жителей других планет. У потомков колонистов Марса из-за разреженной атмосферы значительно увеличилась грудная клетка, жители Иоланы, на которой сила тяжести чуть ли не вдвое меньше земной, кажутся чересчур хрупкими, а обитатели Терры, наоборот, раздались вширь и издали похожи на пятнистых обезьян Козерунды. Нельзя спутать оживленных, разговорчивых землян с кряжистыми, молчаливыми пионерами — покорителями новых миров, однако же впечатления слабаков они не производят.
