Урсула Ле Гуин - Морская дорога

     Женщины пены подобны морским валам; они вздымаются и тут же опадают, и катятся стремительно, неся смятение, к берегу, белоснежные, сероватые, желтоватые, серовато-коричневые; они взмывают ввысь, точно желая улететь, и, надломленные, ложатся на песок, у самой дальней кромки прибоя, сворачиваются клубком и становятся похожи на свернувшееся молоко; их пышная плоть дрожит под пронизывающим насквозь резким ветром, который терзает их бедра и ягодицы, рвет тело в клочья, разбрасывая эти клочья по берегу, превращая в ничто, уничтожая. Но вот очередная длинная могучая волна разбивается о берег, и женщины пены вновь лежат на песке, белоснежные, сероватые, желтоватые, серовато-коричневые тела, дрожащие под ударами ветра, который снова превращает их плоть в жалкие разлетающиеся клочья, и опять берег пуст, ожидая нового удара волны.

     Женщины дождя очень высокие, и головы их скрываются в заоблачных высях. А походка и все их движения вообще похожи на полет штормового ветра - стремительные, но одновременно величественные. Эти высокие женщины кажутся живым воплощением воды и света, когда проходят по длинным песчаным пляжам на фоне дюн и холмов, поросших темным лесом. Они идут на север, в глубь страны, к горам. Они поднимаются по их склонам и проникают в расщелины между утесами беспрепятственно и легко, как свет - во тьму, туман - в лесную чащу, дождь - в землю.

     "Белая чайка", честное слово, был одним из лучших мотелей в городе. С 1964 он стал принадлежать семейству Бриннези, и они всегда содержали его в порядке: и рамы побелены, и отделка в шестнадцати крытых гонтом домиках для гостей каждые несколько лет обновляется, и дрова для камина всегда приготовлены, и цветы радуют глаз у каждого порога, и крошечные кухоньки оборудованы отличными плитами и холодильниками.

     В последние годы Бриннези стали брать по шестьдесят долларов в сутки за те домики, что выходят окнами на океан, а по уик-эндам принимали заказы только заранее и только на двое суток подряд, и все равно каждые выходные у них было полно народу. Миссис Бриннези носила платья, никаких брюк! Она была женщина очень набожная, ходила к мессе в церковь Святого Иосифа, что чуть выше по побережью, посещала всяких отшельников и собрания женщин-католичек. Она, например, запросто могла заявить любой развеселой компании, что если они сюда приехали ради пьянок-гулянок с сомнительными девицами, то могут сразу отправляться в другой мотель, а еще лучше - в другой город. Старшие Бриннези всегда были людьми очень строгих правил.

     А вот с сыном им не повезло. Он их, можно сказать, опозорил: черт знает что устраивал, еще когда учился в старших классах школы, а потом и вовсе сбежал в Портленд и стал вроде бы хиппи, а теперь они и вовсе не знали, где он и что с ним. Кто-то рассказал Тиму Мериону с бензоколонки, что младший Бриннези вроде как заболел СПИДом и теперь находится в Сан-Франциско. Но семейство Бриннези все равно пользовалось очень большим уважением у всех соседей, а их замечательным мотелем "Белая чайка" горожане гордились.

     Затем, за проселочной дорогой, делавшей вокруг города петлю, на склоне холма в густом лесу среди елей и ольхи у нас имелся еще один мотель: "Убежище Ханны". Многие считали, что он так назван в честь женщины по имени Ханна, но старожилы, вроде мистера Водера, могли рассказать, что это имя мужчины и мужчина этот начал там строительство давным-давно, еще в годы Великой депрессии. Этот Джон Ханна, уроженец Портленда, оказался человеком весьма эксцентричным и богатым. Заработав кучу денег на торговле пиломатериалами, он сперва решил построить для себя в лесу над ручьем Клэтсэнд-крик летний домик - тогда и в городе-то почти ничего еще не было: несколько жилых домов, старая гостиница-развалюха да сельский магазин, в котором торговали абсолютно всем - от еды до гуталина; а между дорогой и пляжем кое-где встречались еще отдельные летние домики; тогда-то проселочная окружная дорога была главной - это потом прямо на берегу шоссе построили. Построив домик себе, Джон Ханна решил построить отдельный домик из двух комнат и для своей жены - что-то вроде башенки: одна комната над другой. Он говорил, что жена действует ему на нервы, когда сидит с ним рядом и постоянно что-то вяжет. Потом к нему приехал в гости какой-то его друг, и он построил домик специально для этого друга. Потом к нему еще приезжали друзья, и в итоге семь домиков различной конфигурации возникли посреди леса на площади в два с половиной акра. После того как агент Ханны продал этот участок земли вместе с домиками, "Убежище Ханны" превратилось, по выражению мистера Водера, в "настоящее злачное местечко": новый хозяин сдавал домики в основном компаниям мужчин, привозивших с собой на машинах и выпивку, и женщин и устраивавших шумные пирушки, а в город и носа не совавших. Следующий владелец мотеля, вычистив и отремонтировав старые домики, превратил "Убежище Ханны" практически в частный клуб, куда допускались лишь избранные. В семидесятые годы "Убежище Ханны" вновь сменило хозяев и стало обычным второсортным мотелем - чаще всего для тех, кто снимает домик на одну ночь. Теперь же, когда этот мотель приобрела наконец семья Шото, там в основном отдыхают люди приличные и приятные, летом приезжающие на побережье на неделю, а то и на целый месяц. И все-таки нечто странное "Убежищу Ханны" по-прежнему свойственно: эти отдельные хижины с их островерхими крышами, мансардными окнами и приставными лестницами из толстых брусьев... Знаете, если сравнивать с другими мотелями, особенно с "Белой чайкой", то сравнение все-таки будет не в пользу "Убежища Ханны". "Белая чайка" находится прямо в городе, но пляж там совсем рядом; в "Белой чайке" уютные домики с беленькими наличниками, и у каждого порога в изящном ящичке с землей цветут золотистые ноготки и бархатцы...

     Нельзя не сказать, конечно, и о мотеле "Эй, на судне!". В середине восьмидесятых его купили Такеты. Тогда дела у этого мотеля шли из рук вон плохо. Как и всегда, впрочем. Мотель "Эй, на судне!" представлял собой двойной ряд хлипких домишек с "карманом" для автостоянки между каждыми двумя хижинами, и все это огибала U-образная подъездная дорожка, а в центре красовалась заросшая сорной травой "лужайка". Домик, где размещались офис и квартира хозяина мотеля, примыкал к воротам справа; а склад инвентаря замыкал двойной ряд домиков на противоположном, западном краю территории. Если стоять спиной к воротам, то четыре домика по левую руку были снабжены кухоньками, и в каждом имелось по пять отдельных спальных мест; а три домика по правую руку были как бы двухквартирными, и в каждой половине было по две комнаты - гостиная и спальня; причем в спальне стояла либо одна "королевская" кровать, либо две совершенно одинаковых кровати. Душевые кабины во всех домиках были "целиковыми"; то есть это были попросту большие коробки из пластика (такие и сейчас еще производят и поставляют исключительно в мотели), установи ленные тогда же, когда был построен и сам мотель - еще в пятидесятые годы; так что теперь кабины эти успели совершенно развалиться, были покрыты забитыми грязью трещинами и протекали по всем швам. Водопроводные краны были, естественно, разболтаны, трубы то и дело грозили прорваться. В домиках имелись огромные допотопные телевизоры в коробках "под дерево", причем в комнатках поменьше едва можно было протиснуться между телевизором и изножием кровати.

     Большая часть этих монстров, правда, принимала три-четыре из пяти доступных здесь каналов, но все пять не принимал ни один. Покрывала, занавески и ковры во всех номерах пропахли сигаретным дымом и плесенью, а один лишь вид кухонного оборудования вызывал слезы: стенающие холодильники, плиты с неработающими горелками, жалкие тонкостенные кастрюльки, исцарапанная сковородка с "антипригарным покрытием", к которому абсолютно все пригорало, столовые ножи и вилки, пожертвованные какой-то благотворительной организацией, один щербатый тупой кухонный нож и странного вида пластиковые тарелки и чашки, которые столько раз царапали, ломали и, возможно, швыряли об пол, что их агрессивные цвета - ядовито-розовый, ярко-оранжевый и кроваво-бордовый - переродились и стали одинаковыми, серовато-белесыми. В таком виде этот мотель достался Такетам, которые, похоже, в те времена испытывали значительные финансовые затруднения.

     Мистер Такет служил на флоте, но долго ли и давно ли - никто не знал. И это было практически все, что о нем было известно. Звали его Боб, и он был женат вторым браком на миссис Такет, от которой люди и узнавали хоть что-то об этом семействе. Она, впрочем, все больше старалась отделываться шутками и говорила, что когда вышла замуж за мистера Такета, то ей даже имя пришлось поменять: он стал звать ее Нэн, хотя на самом деле ее звали Розмари. У нее это тоже был второй брак; но больше она практически ничего к этим кратким сообщениям о себе и о муже прибавить не пожелала. В целом миссис Такет оказалась женщиной довольно приятной, дружелюбной и вежливой, но на людях бывала очень редко - разве что в магазине да на бензоколонке, где она порой болтала с Тимом Мерионом; иногда она, конечно, вынуждена была вызывать в мотель Бигли, чтобы тот починил очередной кран или сливной бачок, но ни с одной женщиной в городе она так по-человечески и не познакомилась. А все потому, что проклятый разваливающийся мотель держал ее на короткой сворке: помощников у нее не было, и она практически все делала сама. Мистер Такет был слаб здоровьем, и здоровье его еще ухудшилось с тех пор, как они купили "Эй, на судне!". Он, например, не мог делать никакой тяжелой работы, даже мебель передвинуть не мог, и всегда дышал тяжело, с присвистом. Казалось, он едва держится на ногах, когда чистит ковры старым тяжелым пылесосом. По большей части он просто сидел в у себя в гостиной и смотрел программу "Энби-си", а заодно отвечал на телефонные звонки и занимался с редкими посетителями, желавшими снять номер. Здесь никто и никогда не заказывал номеров заранее, разве что в дни очень больших праздников: Дня Памяти, Четвертого июля и Дня Труда. Люди попадали сюда либо случайно заметив вывеску на шоссе, либо если "Белая Чайка" и "Убежище Ханны" оказывались переполнены; в таких случаях хозяева этих мотелей отсылали приезжих в "Эй, на судне!". Этот мотель стоял на окружной дороге, чуть южнее самого города. Моря оттуда видно не было, хотя, чтобы попасть на пляж, нужно было всего лишь пересечь песчаную дорогу и несколько поросших травой невысоких дюн. Мотель вполне мог бы стать очаровательным тихим уголком, и нет сомнений, что Розмари и Боб Такеты именно к этому и стремились; уж Розмари-то точно! А сам Такет был из тех, кто никогда заранее никаких планов не строит, а если у него что-то немедленно не выходит, тут же начинает злиться.