Александр Грин
Русалки воздуха
IВ 1914 году пилот Раймонд Люкс получил приказание перелететь границу, высадив на условленном месте военного шпиона. Это предприятие, затеянное штабом, касалось важных военных тайн. Поэтому выбор остановился на отважном и осторожном Люксе.
Предварительно было установлено, что по ту сторону гор тянется обширное лесное плато, с луговиной внутри, довольно обширной для благополучного спуска. На этой луговине Люкс должен был ссадить шпиона, а затем вернуться обратно.
Столковавшись с шпионом, Люкс, перед тем как расстаться, спросил его:
— Вы не страдаете боязнью высоты? Я спрашиваю это потому, что за последнее время стал нервен; настроение пассажира действует на меня, и мне хотелось бы чувствовать за спиной нечто очень спокойное, подобное мешку с ватой.
Дагобер — так звали шпиона — возразил на это:
— Это уже не первый мой полет. Никакого беспокойства я вам не доставлю, будьте уверены.
С тем он ушел, а Люкс остался стоять возле ангара, где жил. Он был задумчив. Внешние впечатления, подобно птицам в пространстве, свободно рассекали его сознание. За ангаром солдат играл на гитаре. Через старинный вал было видно, как дышит в ночную синеву неба, желтым блеском, труба электрической станции. Гудел телеграфный провод; по шоссе двигался папиросный огонь. Люкс машинально твердил въевшийся отрывок стихотворения, который не покидал его, как часто и со всеми это бывает, дней десять:
На горной круче, где
Не дотянуться рукой,
На каменном отвесе
Цветет эдельвейс.
В это время невидимый человек, выдавая свое приближение только шумом шагов, шел неторопливо к ангару. Наконец Люкс рассмотрел и узнал его. То был Катенар, тоже пилот, пожилой человек, некоторое время искавший в авиации смерти, по причинам, оставшимся неизвестными. Полеты вылечили его. «Я выветрился, — говаривал он приятелям, — я проветрился». Тем не менее след тайного потрясения еще блестел в его глубоко запавших глазах странным огнем.
Разговаривая, оба они зашли в помещение Люкса, стали пить и говорить о погоде…
— Погода будет хорошая, — сказал Катенар, — это я знаю потому, что моя простреленная нога ничем не дает себя чувствовать. Но я пришел не без особенной цели. Слушайте меня внимательно, а затем думайте, что хотите. Я не пустился бы ни с кем другим в подобные объяснения. Вы очень похожи на моего сына… хотя я уже не знаю, почему говорю это. Он сильно напоминал лицом мать. Как вы думаете, отчего молодые люди умирают на двадцатом году, только что вооружась всем необходимым для жизни? Хотя Бланш выглядела тоже удивительно юной. Вы полетите на Понмаль?
— Именно так, — сказал Люкс, — но почему вы знаете, что это — самое короткое расстояние?
— Я не знал. — Катенар несколько раз крупно отхлебнул из стакана, смотря в стол. — Но ведь мы говорили о северном направлении.
— Совершенно верно, — сказал Люкс, снимая плавающую в стеарине свечи моль, отчего, перестав трещать, огонь вновь стал теплиться спокойно. — Так что же Понмаль?
— А то, что, если вам дорога жизнь, огибайте проклятую гору как можно дальше. Бойтесь этой горы, Люкс. Я над ней был. Вы меня знаете. И я говорю вам совершенно серьезно, что миновать эту вершину благополучно может только глухой.
— Глухой? — спросил Люкс, думая, что ослышался. — Должно быть, это я глух, потому что не понял.
— Лучше, если ее минует слепой и глухой вместе, — продолжал Катенар. — Я поясню. Параллели и меридианы существуют действительно, хотя и не в виде правильных черт, так же существует нечто, именно над Понмаль. Сказать ли вам сразу? Будете вы хохотать или с миной сомнения упретесь в лоб пальцем, смотря на меня странно, с маленьким подозрением?
— Лучше пять слов, чем монолог, — сухо ответил Люкс.
Катенар откинулся, глубоко засунул руки в карманы брюк, скрестил ноги и полузакрыл глаза.
— Над Понмаль вы встретите воздушных русалок, — отчетливо проговорил он. — И услышите пение.
— Как?! — вскричал тихо Люкс. В то время, как он молчал, еще не зная, что сказать на это удивительное заявление, что-то нелепое и заманчивое сладким неприятным холодком коротко прошлось под его сердцем; затем исчезло.
— Что за черт! — пробормотал он наконец, пристально уставясь на Катенара. — Вы думаете, что я поверил? Чепуха. Чушь.
Катенар, схватив Люкса за руку выше локтя, крепко сжал:
— Простое предупреждение, — мягко сказал он, — внушит вам, может быть, более доверия к моим словам, чем подробный рассказ о пережитом мной лично над этим самым Понмаль; как мистификацию или как беспардонный вымысел слушали бы вы мои описания. Поэтому-то я ухожу; иначе наша беседа естественно остановится в заколдованном кругу; я буду молчать, вы — спрашивать. Прощайте. Избегайте Понмаль.
Он встал.
— Но… но вы сами не пострадали?! — спросил Люкс. — Иначе как вы могли бы предупреждать меня?!
— Ну, — возразил Катенар, — это было в день горя, когда я летел с мертвой душой. Умертвите душу — и Понмаль будет не страшен. Спокойной ночи.
Люкс хотел удержать его, но он отрицательно качнул головой и вышел. Летчик поморщился, пожал плечом; затем, без удовольствия выпив стакан вина, лег, не раздеваясь, на койку. Перед закрытыми глазами его торчало как бы острие громадного, неподвижного угла: странные слова Катенара. Он думал, что здравомыслящий человек не должен ничего думать обо всем этом. Здесь — именно потому, что он считал предосудительным думать, — несколько сказок рассмеялось ему в лицо плеском маленьких рук, выжимающих зеленые косы над утонувшим в черной воде месячным медным серпом. Но сказки он слышал в детстве. Теперь же ему было тридцать два года, и серп только отражался в реке.
IIТой ночью произошло событие, имевшее большое значение для Дагобера, который временно жил в особняке Преста, занимая две комнаты верхнего этажа. Когда Дагобер уснул, у темного раскрытого окна его спальни показалась осторожно движущаяся тень человека. Конечно, он пришел с дурными намерениями. Напряженная грация охотящейся кошки сквозила в его движениях; бесшумно, как дух, побыл он несколько минут около изголовья спящего и исчез тем же путем, каким забрался, связь между этим посещением и дальнейшим не совершенно ясна, — более — она никогда не сделалась ясной, так как простые совпадения играют большую роль; возвратимся к пилоту.
Летчик, разбуженный вестовым, объявившим о прибытии Дагобера, вышел из ангара одетый и вооруженный; выйдя, он увидел шпиона стоящим около аппарата; на Дагобере было плотно застегнутое клеенчатое пальто, шлем с наушниками и шарф; большие очки скрывали верхнюю часть лица. Люкс — человек дела — кивнул, пожал руку товарища и занялся приготовлениями. Проснувшийся мотор забарабанил по тишине предрассветной тьмы своей адской трелью; Люкс и Дагобер заняли места. Дагобер сидел сзади Люкса. Аппарат вздрогнул, скользнул по траве луга с распростертыми в полутьме белыми крыльями и, отделясь, понесся по восходящей линии к неправильному зубцу Понмаль, который на краю плоскогорья имел вид сторожевой башни. Небо светлело; легкие и чистые облака серебрили розовеющий горизонт.
Не более получаса было здесь пути в прямом направлении. С удовольствием ощущал Люкс, что аппарат хорошо слушается рулей, а мотор отчетливо и ровно оглушает привычное ухо, что ветер не силен. Здесь вспомнился ему Катенар, вчерашние слова которого среди утренней свежести тела и воздуха потеряли было свою острую причудливость, но теперь вновь привлекли сознание к задумчивой над ними работе. «Не летите над Понмаль», — было напечатано на горизонте, и Люкс пристально рассматривал эту строку внутри себя, взглядывая в то же время на медленно приближающуюся вершину так же спокойно, как спокойно передвигалась мрачная ее громада внизу. Вверху, ясно различимые глазом, парили, изредка колебля крыльями, четыре орла; гром мотора заставлял их время от времени передвигаться дальше вперед. Но они были, казалось, безотлучно на равном от Люкса расстоянии.
Теперь вершина была под ним. Он видел ее скалы, ее безлюдные, пылающие первым солнцем скаты и трещины. Еще думал он об опасных воздушных течениях, какие, в расстроенном уме Катенара, могли бы, если они есть, принять характер иных опасностей, как вдруг нечто, подобно мелькающим по ветру перьям, слабо застлало его взгляд, мешая смотреть. Лишь он тряхнул головой, как это делаем мы, когда, вызванное раздражением зрительного нерва, черное или цветное пятно так неприятно плавает перед нами в воздухе, как явление исчезло, но тотчас повторилось справа и слева.
Как стаи, кружащиеся спиралью, охватившей полнеба, перед ним и вокруг него метались бесчисленные крылатые существа с синими волосами, нагие и нежно отчетливые, как те звуки, которые сопровождали это ослепительное движение. Он слышал пение, перестав слышать мотор. Оно наслаждало не насыщая и похищало все, кроме жажды полного, неистового оглушения этой музыкой, надвигающей сладкую грозу.