И тут наш разговор прервался. Рыжий выгнул спину и зашипел. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.
3
– Попался, змееныш! – вскричал Боб, дернувшись к нему.
– Дядя! Дядя! Дядя! – завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. – Я вам всё сейчас объясню!
Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.
– Что ты мне объяснишь?! – громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону. – Где ты был?! Что ты там делал?!
– Я… Я знакомился с писателями, – пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. – Чтобы лучше подготовиться к экзаменам…
– Ты видел Толстого? – продолжал наступать Боб.
– Еще бы, конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались…
– Что у тебя в пакете?!
– Ничего особенного…
– Дай сюда, – потребовал я, так как Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.
Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.
– Возьми у него и ключ, – скомандовал Боб.
– Вот он, – вздохнув, вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.
– Сядь! – приказал ему Боб.
Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте…
– Это еще кто? – спросил я Какукавку.
– Был такой. Итальянец, – неохотно отозвался тот.
– Что-то не слышал, – я полистал книгу со странным названием «Божественная комедия». – Ничего себе, комедия… – На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. – Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал…
Листавший какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:
– А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова «Чайка»?
– Нет, – помотал я головой. – Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то – «Чайка», как наколка у матроса на груди…
– «Дядя Ваня»?
– Не-а.
– А роман Толстого «Анна Каренина» тебе знаком? – спросил Боб, и голос его становился все страшнее.
Я только снова помотал головой. Боб перелистнул ещё страничку:
– Томас Манн… «Иосиф и его братья», «Будденброки», «Доктор Фаустус»… Вычеркнуто всё…
– Не знаю такого писателя, – откликнулся я.
– Та-ак, – протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: – Говори! – и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.
– Дядя, ну пожалуйста! – подпрыгнул тот. – Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов не полностью прочел… Я после сессии, через неделю, все верну на место!..
* * *
«Всё вернул на место» Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее выставил вон, а сам остался с Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.
Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: «Оставь надежду всяк сюда входящий». И вспомнил, что так было написано на вратах дантевского ада. Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая… Отчетливо вспомнил я и «Чайку», и «Дядю Ваню». Вспомнил, что «Анна Каренина бросилась под поезд, который долго влачил ее существование…» Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р… Лучше бы его Какукавка не возвращал.
… И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот, сегодня, он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране – мрачнее тучи.
– Змееныш-то мой сессию завалил, – сообщил он, и не ясно было – то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.
– Очень жаль, – откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: «И поделом тебе, Какукавка».
– Ни хера не жаль, – возразил Боб моим словам, соглашаясь, в то же время, с мыслями, словно их слышал. – Зашел ко мне, сказал, что завалил, помялся, помялся чего-то и ушел. И тетрадку свою, как будто бы случайно, оставил. Или правда – случайно… Знать бы это!
– И что? – спросил я, предчувствуя неладное.
– Я ее полистал, тетрадку эту. А в конце, на последней странице, список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было…
– Не томи, читай, – взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.
– Ну, слушай, – Боб вздохнул. – Читаю. Гомер «Месть циклопа». Шекспир «Гамлет жив», «Гамлет возвращается»…
– Бред какой-то! – воскликнул я.
– Ты никогда не слышал об этих произведениях? – оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. – Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты…
– Да это он просто мстит! Воду мутит, чтобы мы помучились!
– Возможно, – кивнул Боб. – Ладно. Слушай дальше. Шекспир «Дездемона: ответный удар».
– Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!
– Ты уверен?.. Дальше. Чехов «Сливовый сад»…
– Что ты хочешь сказать? – снова перебил я. – Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!
– Я это как раз у тебя хотел спросить.
– Но почему у меня?!
– Ну-у… Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.
– Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.
– Струсил, – покачал головой Боб с обидным пониманием, почти жалостью, в голосе и продолжил чтение: – Чехов «Тётя Маня»…
– Ты машину времени разобрал свою? – спросил я с надеждой.
– Подшаманить можно, – заверил Боб.
– Слушай, а с какой стати эти названия у него отдельно записаны?! – внезапно сообразил я и ухватился за эту мысль, как за соломинку.
– Этот столбик сверху озаглавлен «Факультатив», – отобрал у меня соломинку Боб. – Дальше слушай. Чехов «Четыре брата».
– Он говорил, «шесть авторов»! – пришла мне в голову очередная спасительная мысль.
– Шесть и выходит, – остудил меня Боб. – Вот последний. Лев Толстой: «Понедельник» и «Вторник». Всё. – Боб захлопнул тетрадь. – Что делать будем?
Боб испытующе смотрел на меня.
– Знаешь, что… – сказал я. – И хрен с ними. Даже если были.
Ре
Дети, женщины и звери
Мы удивляемся сами, как нам не лень:
Мы занимаемся любовью с нею
каждый божий день,
Но бывают актуальны “Олвиз-ультра-плюс”,
И вот тогда я играю блюз…
Ежемесячный блюз.
Из песни «Ежемесячный блюз» [8]
«Группиз – это как вредное лекарство, – много раз говаривал мне наш мелодист Пиоттух-Пилецкий. – Необходимое зло. С одной стороны, дома из-за них вечно побаливает совесть, с другой, – на гастролях без них не обойтись». Он играл во многих группах, исколесил с ними весь мир, да и жизненный опыт у него значительно больше моего. И все-таки лично я искренне надеялся, что у меня-то подобной проблемы не возникнет. Ведь кроме Кристины мне никто не нужен…
Надеялся.
Но покажите мне мужчину, который, проведя несколько недель вдали от жены, откажется переспать с симпатичной девушкой, которая сама ему это предлагает. Да еще и не просит ничего взамен? Так сказать, «чисто из уважения». Покажите, я хочу посмотреть на этого уникума и пощупать его спину: не пробиваются ли там крылышки? И лоб: не перегрелся ли?
Мы, «Russian Soft Star’s Soul», возвращались из своего первого мирового турне, и, хотя все и прошло более чем великолепно, под ложечкой, где у меня, по-видимому, располагается совесть, слегка посасывало. Смогу ли я вести себя с Кристиной как ни в чем не бывало? А если и смогу, будет ли все так, как было раньше? Или уж лучше рассказать ей все, как есть, и будь, что будет? Объяснить, что коротко, под мальчика, стриженная девушка по имени Скюле, которая прибилась к нам в Осло и исчезла в Стокгольме, не значит для меня ровно ничего, что она лишь помогла мне сохранять форму…
