дрогнула. Вода выплеснулась через бортики ванны и полилась на деревянный пол, мыло растеклось, как белая краска на темном холсте. Мой гнев горьким комком застрял у меня в горле, таким густым, что я чуть не подавилась им. Слова так и просились сорваться с губ. Мне нужно было заговорить. Мне нужно было кричать, вопить и впадать в ярость – все, что угодно, чтобы возразить ему, – но я не могла.
Я втянула гнев в себя и постаралась его скрыть. Я сделала несколько ошибок. Я действовала опрометчиво. Все эти ужасные вещи случались потому, что я не могла контролировать свою ярость и не задумывалась о последствиях.
Три самых важных человека в моей жизни оказались в темнице. Я бы не дала ему ни малейшего повода причинить им вред.
– Тебе нечего мне сказать? – Оберон выгнул бровь.
Я взглянула на стражника.
– Ваше высочество, – стражник опустил голову. – Я приказал ей молчать.
– Я знаю, что ты это сделал, – парировал Оберон. – Что меня удивляет, так это ее готовность слушаться. – Он снова перевел взгляд на меня и прищурил глаза: —Ты что-то задумала.
О, если бы только это было правдой.
С ужасающей скоростью Оберон сократил расстояние между нами и наклонился так, что его горящие глаза оказались всего в дюйме от моего лица. Его запах затопил мои чувства: приторный дух лаванды, который липнул, как пиявки из моря за горами.
– Что, если я ударю тебя? Тогда ты заговоришь?
Я не ответила, и он улыбнулся:
– Что, если я уроню окровавленную голову твоей сестры к твоим ногам?
Все мое тело содрогнулось, глаза обожгло слезами, и я отвела взгляд. Воспоминание пронеслось в сознании подобно дикой буре. Несмотря на то, что Нелли была цела и невредима, травмирующее воспоминание того дня все еще висело у меня на шее, как петля, перекрывая воздух и оставляя клеймо на коже. Я не потеряла свою сестру, но в течение нескольких недель я была уверена в ее смерти, и это чувство не могло просто исчезнуть даже теперь, когда Нелли оказалась жива.
И Оберон знал это.
Он издал низкий смешок и провел пальцем по моей щеке. Это было не больно, но я тем не менее поморщилась. Гнев ударил меня по ребрам, и отчаянная потребность мести ослепила меня. Я хотела причинить ему боль. Очень. Так сильно, что страстно возжелала попробовать его кровь и улыбнуться, когда свет в его глазах погаснет.
Так сильно, что я рискнула бы всем, чтобы отомстить, разрушив при этом свою жизнь. Но именно моя слепая ярость привела меня сюда. Теперь я не могла помочь своей семье. Мы оказались в ловушке.
С победоносным блеском в глазах Оберон встал.
– Хорошо. Похоже, ты усвоила свой урок. Удивительно, учитывая нашу историю. Но не ошибись: помни, если ты хоть на шаг переступишь черту, у меня есть твоя сестра, твоя мать и твоя самая близкая подруга. Однажды я пощадил жизнь одной из них, но больше этого не повторится.
Несмотря на жар ванны, от слов Оберона по моей спине пробежал холодок. Заметив мой страх, он улыбнулся еще шире, затем развернулся на каблуках и исчез за дверью. Я схватилась за край ванны и уставилась вниз, на деревянные доски пола, покрытые водой, которая выплеснулась за бортик. Я проглотила крик ярости, рвущийся из моего горла. Он был прав. Я ни черта не могла сделать. Меня хорошо и по-настоящему поимели.
– Невеста, – прошептала одна из служанок, ее дрожащий голос прорезал мои мысли, – нам нужно быстрее привести вас в порядок. Не могли бы вы… пожалуйста… отпустить ванну, чтобы мы могли вас помыть?
Я посмотрела на свои руки и побелевшие костяшки пальцев. Шипя сквозь стиснутые зубы, я ослабила хватку. Но едва ли расслабилась. Каждый мускул в моем теле был натянут, как струна арфы.
Служанки вымыли меня нежно и быстро, помогли вытереться полотенцем, а затем отвели к креслу, расположенному прямо у окна. Отсюда был виден весь маленький клочок земли, которым правил Оберон. Купающаяся в свете дня деревня Тейн выглядела веселой, полной надежд и сияющей, несмотря на свои ветхие дома. Там жило счастье.
Я опустилась в кресло и долго смотрела вниз, на деревню, пока служанки расчесывали мои спутанные волосы. Каждый раз, когда они натыкались на колтун, я вспоминала о том, как руки Калена перебирали мои пряди. Когда-то он заплетал мне волосы. Когда-то мое сердце начало смягчаться по отношению к нему. Мы оказались запертыми в том ониксовом замке, где не было никого, кроме нас.
Как мало я тогда знала. А ведь это он убил моего отца.
Сморгнув слезы, я с трудом отвела взгляд от Тейна и посмотрела в сторону туманов. Его туманов. Густой, темный туман надвигался на дальний край Моста к Смерти, поглощая бесконечное солнце Оберона, но…
Я села прямее, заставив служанку дернуть меня за волосы, но резкий укол боли был ничем по сравнению с внезапно усилившимся биением моего сердца. Я смотрела на кромку тумана по ту сторону пропасти по меньшей мере тысячу раз в своей жизни. Может быть, даже больше. Я точно знала, где заканчивается наш мир и начинается его.
Никогда, ни разу эта граница не менялась.
До сегодняшнего дня.
Туманы. Я чуть не произнесла это вслух, подняв дрожащий палец, но проглотила слова. Вместо этого я стала настойчиво указывать за окно, наклонившись через подлокотник кресла. Туманы начали свое движение. Они зашли дальше по мосту, чем когда-либо прежде, как будто они… начинали входить в Королевство Света.
Но как? Ничего не изменилось. Оберон по-прежнему правил этой землей и не пускал туманы. Так было веками.
Одна из служанок ахнула и уронила мои волосы. Она подбежала к окну и выглянула наружу.
– Что-то происходит. Надвигается туман.
– Это невозможно, – другая служанка продолжала работать над моей прической. – Просто обман зрения, вот и все.
Служанка у окна обернулась, и наши взгляды встретились. Она сжала губы. Невозможно было отрицать то, что мы обе видели. Каким-то образом барьер Оберона рухнул. Это означало только одно.
Надвигались туманы.
Означало ли это, что и он придет вслед за ними?.
– Вот, держи, – я просунула через решетку два кусочка шоколадного торта, обернутых в коричневый пергамент.
Спутанные волосы Вэл скользнули по ее бледным щекам, когда она выхватила конверт из моих рук. Она жадно рассмотрела содержимое, прежде чем положить один из кусочков рядом с койкой Улы Бэрен. Легкое похрапывание бедной женщины звучало в ритм подергиваний ее ноги.
