По большому счёт это и общением полноценным назвать сложно, в основном говорила я, а он молчал, слушал и записывал. Когда я забывала слова, то он помогал мне вспомнить и поправлял, переспрашивал. Вот и всё. К четвертой беседе меня готовили всем бараком, сказки вспоминали уже все. Где не помнили там придумывали, в последствии подключились цыганки и еврейки, они рассказывали нам свои сказки, а мы уже с девчонками переиначивали их на наш лад, выдавая за исконно русские.
Видя, что для Розенталя это не просто блаж, а он к этому относится весьма серьезно, я решилась и сказала, что если он хочет и дальше слушать новые сказки, то пусть интересы его медблока проходят мимо нашего барака и девушек, которые там.
Он пристально на меня посмотрел и сказал:
«Это воспринимать как шантаж?»
«Как просьбу» - сказала я.
Он промолчал, ничего не ответил. Но девушек из нашего барака и в правду не трогали, и никто из них не попал в мед блок под нож к Розенталю или другим палачам. Мне хочется верить, что я действительно этому поспособствовала и внесла в их спасение свою лепту, что я не просто так, как паяц и марионетка, веселила обнаглевшего и вальяжного нациста.
Наши встречи продолжались до начала августа. Холодок пробежал у меня по спине, когда он вызвал меня в последний раз и сказал, что на этом всё, больше приглашать меня не будет, он собрал достаточно материала и ему есть из чего выбрать. Я уже начала думать, что негласное соглашение больше не действует и что он примется за наш барак, но нет, он покинул лагерь. Его перевели в другое место.
Я совру если скажу, что мы почувствовали моральную победу или вздохнули с облегчением, многие девочки умерли и без всяких экспериментов, просто от голода, непосильного труда и болезней. Можно сказать, что мне повезло. Я покинула Равенсбрюк в начале 1944 года, до того, как он стал окончательно фабрикой смерти и люди стали покидать его только через печь крематория в виде пепла.
Я совсем не уверена, что я бы смогла дотянуть до апреля 1945 года, когда наши войска освободили остатки выживших узниц «Равенсбрюка», большая часть не дожила до этого светлого дня, большинство не пережили «марш смерти», когда нацисты – персонал лагеря пытались эвакуировать заключенных дальше в тыл и гнали их пешком раздетыми, без еды и воды по морозу.
В первые месяцы 1944 –года я попала в списки тех, кого вывозили на работы на соседнюю вторую площадку лагеря, она называлась Уккермарк (впоследствии именно там будут все основные массовые акции по умерщвлению узников лагеря). Меня спрятал в кузове грузовика и забросал тряпьем и вшивыми одеялами один вольнонаёмный поляк, он работал неподалеку и приехал в лагерь забрать на стирку белье. Бойлерная лагеря временно пришла в негодность и не работала. Этот поляк не только спас меня, но и приютил, его звали Марек. Оказалось, что он не просто хороший и добрый парень, но и связной польской повстанческой «армии Крайова».
Поляки тогда старались рассылать агентуру даже в Германию, они строили амбициозные планы и мечты, они готовили восстание в Варшаве и думали, что оно пройдёт успешно и они смогут заняться диверсиями даже на территории Рейха.
Но это уже другая история…
После лагеря моя жизнь сложилась интересно. Марек был также одинок, как и я, его семья и жена погибли в Лодзе, он был один.Как я говорила, на мужа я получила похоронку ещё на фронте, а на родителей ещё раньше, они не пережили первую блокадную зиму в Ленинграде. Две одинокие души нашли друг друга посреди войны.
После войны я вышла замуж за Марека и стала уже не Илона Тихоплав, а Илона Войнич. Мне справили польский паспорт, и мы даже какое-то время смогли пожить во Франции. Я честно любила Родину, но не хотела расставаться в Мареком, а ему, как бывшему бойцу и связному армии «Крайовой» путь в СССР был «заказан».
Он смог меня убедить, что и ко мне будет много вопросов, после плена, после связи с поляком, да если еще история о беседах с нацистом всплывёт, то будет ещё хуже.
У выродка Рольфа Розенталя судьба после войны тоже сложилась интересно, его казнили в 1947 году. А вот у большинства моих девочек и других узников «Равенсбрюка» не было конца войны, они до него просто не дожили.
