По какой-то причине её уверенность поразила меня как абсолютно умилительно человеческая. Я подавил в себе странный порыв закричать.
Я опустил взгляд и попытался собраться с мыслями. Я разговаривал с инопланетным существом, я говорил, я говорил. Это была сильфида, паразитический организм неизвестных источников происхождения и целей, не женщина. Она выкачала жизнь из Байрона Осимри. И скольких ещё мужчин? Если у Осимри были друзья, семья, они несомненно считали это существо чудовищным, убийственным демоном.
Конечно, для меня она не представляет опасности; поэтому, я не вижу её чудовищности?
«Хорошо», — сказал я наконец. «Каково это — быть сильфидой?»
«Вы не обдумали эту мысль, не так ли?»
«О чём это вы?» В своём голосе я услышал защитные нотки, хотя в её лице не было насмешки или обвинения.
«Миллен, вы спросили, каково это быть мной. Если бы вы задали такой же вопрос любому другому человеку, вы бы ожидали получить полезный ответ? Я не знаю, каково быть кем-либо, кроме Мэделен Осимри. Вы на самом деле предполагали понять, каково это быть кем-то, кроме Миллена Хендера?»
«Полагаю, что нет». Возможно, сначала, я думал, что она более познаваемая, менее сложная, из-за её нечеловеческой природы. Я понял, что это было в высшей степени человеческим мнением. «Тогда, может быть, будет легче рассказать мне, чем вы отличаетесь от меня? Или любого другого человека?»
«Вы перефразировали тот же самый вопрос, Миллен», — сказала она, немного печально. «Насколько я знаю, в человеческой фазе я такой же человек, как и вы».
«Правда? Как это возможно?»
«Почему нет? Моя индивидуальность происходит только от мужчин, с которыми я жила, и ниоткуда больше».
Я задумался. «Люди не так приобретают свои характерные черты».
«Не так? Вы — продукт своих предков, физически и культурно. Я — продукт своих мужей — генов и культур их предков». Она посмотрела вдаль, на бледное свечение Ока. Её внезапно наступившее грустное настроение, казалось, усилило её красоту до невыносимой степени. Дышал я с трудом. «Правда», — продолжила она. «Я эволюционировала через посредников — но до некоторой степени, как и вы. У вас не было учителей?»
«Были», — сказал я. «Но некоторые из моих учителей — и половина моих предков — были женщинами».
Она улыбнулась и одарила меня озорным взглядом. «А вы думаете, что мужчины не в состоянии понять, что это — быть женщиной? Какое любопытно устаревшее представление. Сходства между человеческими мужчинами и человеческими женщинами гораздо более существенны, чем их различия; разве это не было общепринятым знанием на протяжении тысяч лет, задолго до того, как люди впервые отправились к звёздам? Мужчина может стать женщиной, а женщина — мужчиной без какой-либо гибельной психической корректировки. Разве подобные изменения не являются самыми дешёвыми трюками в репертуаре ген-склейки?»
«Полагаю, так», — сказал я.
«Вы слышали о Хелиде Джонс, бывшей святой Церкви ФемЖизни? Она приехала на Око, чтобы взять сильфиду, основываясь на той предпосылке, что она может сделать всё, что может мужчина. Она прождала на Пляже Встречи больше сотни лет, ела сырую кукурузную муку и пила рециркулированную воду — тогда она и была канонизирована. Но однажды она махнула рукой, пошла к ген-склейщику и стала мужчиной. После этого, конечно, Хелида потребовала сильфиду и умерла, но не раньше, чем ФемЖизнь аннулировала её святость». В её глазах показался ленивый огонёк; я не мог сказать, шутит ли она.
Последовала тишина. Я был доволен тем, что просто смотрел на неё. Я забыл о цветопалочке, которую держал в руке, и был на пути к тому, чтобы забыть наш разговор, когда она снова заговорила.
«Миллен», — сказала она. «Я знаю, что поддразнила вас с вашим вопросом. Но скажите мне: Каково это — быть вами?»
Я помедлил с ответом; мои мысли блуждали в чём-то вроде прелестных мечтаний, достаточных самих по себе. «Мной? На самом деле, я не думаю о себе, как обладающем большой индивидуальностью. Я предпочитаю такое отношение; я пытаюсь быть прозрачной линзой без дефектов, через которую была бы ясно видна красота, без приукрашиваний и искажений».
«Это очень амбициозно».
Я вспыхнул, смущённый своим глупым позёрством.
«Нет», — сказала она. «Я это не в смысле критики. Итак, какая же форма у вашей линзы?»
«Форма?» Я поразмыслил об этом. «Человеческая, более или менее. Так, что другие люди могут смотреть на мои картины и видеть что-то из тех же самых вещей, которые видел я, своими человеческими глазами. Полагаю, это лучшее, что я могу сделать».
«А», — сказала она и каким-то образом это не был не имеющий смысла вежливый звук, каким он был бы в большинстве ртов. Хотя я не могу объяснить, чем он отличался.
Другой вопрос пришёл мне в голову. «Вы упомянули свою человеческую фазу. Насколько вы отличаетесь в вашей другой форме?»
«Этот вопрос лучше, Миллен, но, боюсь, я не смогу дать вам очень полезный ответ. Ученные говорят, что мы не разумны, и, вероятно, они правы. Я ничего не помню о своей жизни в Оке, за исключением…» Её лицо посветлело. «За исключением того, я думаю, что это было радостно. Без слов, без мыслей — просто радостно».
Это показалось настолько странным, что я захотел спросить ещё, но в это время в комнату влетела с выпученными глазами Крондиэмская служанка с важным сообщением, которое она прошептала Мэделен на ухо.
Лицо Мэделен исказилось и она поднялась. «Извините», — сказала она и почти бегом вышла из комнаты.
Прошло больше часа, прежде чем она вернулась. Я вышел на террасу и, оперевшись на каменную балюстраду, смотрел на Око.
Она подошла бесшумно. «Миллен?» — сказала она и я подпрыгнул.
Она стояла в нескольких метрах, лицо омрачено, руки сложены вместе на талии.
«Да», — сказал я.
«Байрон Осимри умер», — сказала она, её голос слегка дрожал.
Я не был уверен в том, что мне следует сказать. Всё же, это она убила своего мужа, хотя он и был добровольной жертвой. В конечном счёте я остановился на пустой традиции. «Мне жаль», — сказал я.
«Спасибо», — сказала она. «Вы не против, если мы прервёмся до завтра? У нас достаточно времени. Я позвоню вам в гостиницу».
«Конечно», — сказал я. «Конечно. Я только схожу за мольбертом».
Она повернулась, когда я проходил мимо неё, так что свет из комнаты упал на её лицо. Я был поражён, увидев, что её щёки мокрые. Её глаза были обрамлены нежной бледной зеленью, цветом её крови.
Я шёл домой по тёмным безопасным улицам Крондиэма, полный приятного смятения.
Моё время здесь оказалось богатым событиями гораздо больше, чем я представлял себе в самых оптимистичных мечтах. Я не только встретил сильфиду и поговорил с ней, меня наняли нарисовать её портрет. Ни один разумный человек не осмелился бы просить у фортуны больше, чем я уже получил. И всё же…
Но когда я подумал о том, как делю ложе с Мэделен, моя страсть больше не жгла также просто и горячо, как до нашего разговора. До того, как я немного узнал её.
Люди, даже нечеловечески красивые люди, даже инопланетные люди, всегда более сложны, когда перестают быть символами и становятся личностями. К лучшему или худшему, я осознал, что она стала личностью.
Я спал долго и без снов, и проснулся поздним солнечным утром. Я поел в номере, а затем, подчиняясь суеверному порыву, перенёс изображения со своей используемой мультипамяти на курьерскую пластину и отправил её к себе домой. Всякое случается, сказал я себе.
По крайней мере, эти несколько картин были в безопасности, какими бы непригодными они не были. Не зависимо от того, что случится.
Её сообщение пришло как раз перед полуднем; она попросила меня прийти во дворец, когда мне будет удобно.
Я выскочил из гостиницы несколькими минутами позже, растрёпанный, волосы ещё мокрые, рубашка не заправлена. Я заметил странные пристальные взгляды гостиничного персонала. Возможно, я их придумал, но взгляды были одновременно и презрительными, и завистливыми — странное сочетание.
Когда служанка позволила мне пройти через ворота сада, я почти рысью бросился вверх по тропе к террасе.
«Сэр!» — сказала Крондиэмка резко. «Мэделен Осимри ожидает вас в своём личном саду. Сюда, пожалуйста».
Она указала путь вдоль стены, прочь от террасы.
Я следовал за ней до поперечной стены из старого розового кирпича. Она постучала в деревянную дверь ромбовидной формы.
«Входите», — сказал совершенный голос, и служанка распахнула дверь. Я прошёл внутрь и служанка закрыла дверь, оставив нас одних.
Мэделен сидела на скамье из серого камня, на ней был свободный белый кафтан. Её волосы были сколоты в искусной взъерошенности. «Привет, Миллен», — сказала она.
«Привет», — сказал я и уставился на неё, восторгаясь, что её красота не стала менее потрясающей. Через мгновение мне пришло в голову, что смотрю я грубо. С усилием, я перевел взгляд на окружение.
