На этом и расстались.
* * *
На этот раз связным оказался не юноша. В книжном магазине Сытина на Садовой улице к Генриху приблизилась средних лет женщина. Подняла со стола томик поэта Пастернака, перелистнула задумчиво и, коротко, но явно внимательно, оглядев торговый зал из-под полуопущенных ресниц, шепнула, не разжимая губ:
— В пятнадцать ноль-ноль ровно. Набережная реки Мойки сорок восемь, на углу улицы Гороховой. Вход со двора. Второй этаж. Частный поверенный Поливанов.
Шепнула, отошла. Тронула еще одну книгу, другую. Перешла к полкам с журналами, взяла в руки одну из тетрадей «Искр». Генрих проводил ее взглядом, посмотрел по сторонам — несколько мужчин и женщин у полок с книгами, девушка кассир, занятая с покупателем, средних лет приказчик у поискового каталога — и вышел на улицу. Вдоль Садовой холодный ветер нес водяную взвесь, мало чем — по ощущениям — отличающуюся от ледяной пыли.
«А ведь это еще не зима, — подумал Генрих, поднимая воротник пальто и еще ниже надвигая на лоб шляпу. — Впрочем, это Петроград, и этим все сказано».
Он прошел мимо лавки Алферова и конторы завода Новицкого, перешел улицу, переждав пока не прогромыхает мимо оранжево-синий трамвай, и вошел под крышу торговой галереи. Здесь было спокойнее и, как будто, даже теплее: не так задувал ветер, и ледяная морось не летела в лицо.
«Профессор консерватории… Выходит, Иван помнит старые шутки и предполагает, что я их не забыл тоже. Вопрос, что с этим делать?»
Он прошел немного вперед, рассеянно рассматривая торговые витрины, и неожиданно заметил табачную лавку.
«Весьма кстати… — Генрих постоял перед лавкой еще мгновение, переводя заинтересованный взгляд с трубок на сигары и с папирос на зажигалки и винтажные коробки спичек. — Почему бы и нет? — подумал он, поймав короткую, но неслучайную мысль. — Разве это не удачная деталь?»
«Да, — решил Генрих, толкая стеклянную дверь, — в этом определенно есть смысл, да и на вкус… Особенно в нашем климате».
Дверь поддалась, тренькнул колокольчик, и Генрих оказался в мире чудесных запахов. За высоким витринным окном властвовала холодная сырая зима, практически лишенная собственного запаха, в отличие от осени, то благоухающей созревшими плодами, то пахнущей кострами и опавшей листвой. Запахи же разговаривали с сердцем Генриха напрямую, без переводчиков и посредников, часто определяя его настроение и образ действий. И это оказалось немалой удачей для него, очутиться здесь и сейчас, на Садовой улице в доме 19, в заведении Якуба Дивеева, предлагающего «широкий выбор табачных и сопутствующих изделий». Насколько не нравились Генриху парфюмерные «ароматы», настолько же приятны и понятны были чайные дома, кофейные и табачные лавки, магазины ориентальных товаров. Но табак и чай… За этими словами скрывались великие миры, непознанные, загадочные, сулящие удачу, манящие новизной.
— Доброго дня, сударь! — поздоровался с Генрихом приказчик. — Чем могу быть полезен? Что-то определенное, или желаете рассмотреть варианты?
— И то, и другое, — усмехнулся Генрих. — Папиросы «Триумф», зажигалку… ну, скажем, вот ту, серебряную с чернением, карманную гильотинку — на ваш выбор — и… Что бы вы предложили человеку, желающему снова начать курить сигары?
— Так, так! — покивал приказчик. — Хороший вопрос, но начнем мы с очевидного. «Триумф». Не желаете взять сразу две коробки, вторая — за полцены?
— Да, нет, наверное, — покачал головой Генрих. — Не люблю, знаете ли, когда карманы пальто оттопыриваются.
— Хорошо-с! — не стал спорить приказчик. Это был симпатичный, чтобы не сказать, смешной, практически клишированный представитель своей профессии: низенький, плотный до полноты, сильно лысеющий и толстогубый. — Вот вам ваш «Триумф», — выложил он на прилавок коробку папирос, — а вот и зажигалка. Великий Устюг, ручная гравировка. Отличный выбор! Гильотинку, я вам могу предложить из той же коллекции. Вот-с!
— Беру, — согласился Генрих, взглянув на ценник. — Что с сигарами?
— А что вы курили раньше? — последовал быстрый вопрос. — Отчего прекратили? И как долго не курили с тех пор?
— Курил «Ла Глориа Кубана» или «Ла Флор де Кано». Бросил под настроение, года три назад, и с тех пор никакого желания вернуть прежние привычки не испытывал. А сейчас вот, посмотрел на вашу витрину, и вдруг захотелось. Так что скажете?
— Могу предложить доминиканские «Артуро Фуенте» или кубинские. Ту же «Ла Глория Кубана». Однако если хотите получить нечто оригинальное — но в вашем вкусе — возьмите «Панч». Чуть дороже, но не пожалеете.
— Ручной работы?
— Разумеется! Как можно-с! Я же вижу, с кем имею дело. Самые настоящие «Totalmente a mano»…
* * *
«Генрих, Генрих, где ты был? — Натали шла на встречу с Ольгой, но что очевидно, думала не о своей гимназической подруге, не о Годуне, Белуге или Косте, а о таинственном и притягательном, как бездна, полковнике Шершневе. — На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две… Да, полноте! Кружится ли когда-нибудь у Генриха голова? Болит, это точно. Но кружится?»
Что она знала о Генрихе? Очень много и до жалости мало. Она знала, что полковник Хорн — один из самых известных наемников в мире. Он воевал в Китае — кажется, во всех китайских компаниях за последние двадцать лет, — в Испании и Квебеке, в Африке и в Британской Колумбии, то есть, практически везде, где власть или повстанцы, мятежники или регулярные войска нуждались в помощи наемников и могли себе это позволить. И репутация у полковника была неплохая: хороший, а возможно, и отличный военный, жесткий и волевой, блестящий тактик, крепкий профессионал. Как будто не садист и не насильник. Не вешатель. Однако не без его же ведома — пусть и не по его приказу — творились все те злодеяния, что сопровождают военные действия в густонаселенной местности, тем более, если война — гражданская?
«Несет ответственность? Не без этого…»
Погода снова испортилась. Было пасмурно, сыро, холодно, и поминутно начинался мелкий ледяной дождь. Когда это случалось, Натали открывала зонт на длинной полированного дерева ручке и приступала к неравной борьбе с поднимающимся ветром. Однако вот что странно. Ей не было холодно. Напротив, ее то и дело — стоило только набрести мыслью на какой-нибудь случайный отблеск прошедшей ночи — бросало в жар. И жар этот был такого свойства, что Натали не уставала удивляться своей предусмотрительности. Когда покупала очки с темными стеклами, ни о чем подобном не думала, даже не предполагала, но, по-видимому, интуицию не обманешь, и предвкушение соблазна уже тогда было растворено в воздухе, которым она дышала, бродило в ее крови.
«И кто же я, тогда, после этого? — спросила она себя, переходя Невский проспект по сигналу регулировщика. — Подстилка офицерская или сознательная революционерка?»
Впрочем, вопрос глупый. Революционеры, а Натали по жизни знала их немало, с кем только не спали. И революционерки тоже. О некоторых случаях в приличном обществе и не намекнешь, не то, что обсуждать. А полковник Шершнев ее не обманом в постель увлек, и не силой взял, хотя и пустил — не без этого — силу в ход. Не без ее, однако, на то согласия, пусть это согласие и выражалось всего лишь в нечленораздельных воплях.
«Н-да, орала я, полагаю, знатно… Впрочем, кто мне судья?»
Натали вошла в кондитерскую «Вольфа и Беранже» и огляделась в поисках Ольги. Та сидела в глубине зала и, заметив Натали, сразу же замахала рукой. Легкая, белокурая, светлая… Не женщина, а нимфа, лесная фея или еще кто.
«Типичный оперативник контрразведки!» — усмехнулась Натали, сунув зонт в корзину и передавая гардеробщику влажное пальто.
— Здравствуй, Ляша! — поздоровалась Натали, припомнив гимназическое прозвище подруги. — Надеюсь, ты вчера не пострадала?
— Здравствуй, Тата! — Ольга тоже помнила, «кто есть кто в гимназии Вагнера». — Честно говоря, я чуть не описалась, но, слава богу, пронесло!
— Да, удачный выдался вечерок! — усмехнулась Натали и повернулась к официанту. — Ромовую бабу и жасминовый чай.
— А ты всегда носишь с собой револьвер? — спросила Ольга, делая свои знаменитые «круглые» глаза, едва официант отошел от их столика.
— Это не револьвер, а пистолет, но, по сути, неважно. Да, ношу.
— А где ты так научилась стрелять? Ты же лучница, а не эта, как их? Ну, эти, которые из винтовок…
— Да, само как-то вышло, — пожала плечами Натали. — Научилась.
— Здорово! А кто это был? Ну, те, которые на твоего приятеля…?
— Не знаю, — снова пожала плечами Натали.
— Как это не знаешь? А он? А полиция, что говорит? А он ничего, кстати! Ты с ним спишь или как?
— Я… Что? — опешила от такого напора Натали. — Ах, да! Да, Ляша, сплю и получаю удовольствие! Полиция молчит, тоже, по-видимому, ни хера не знает. А мой любовник, если и знает, мне не расскажет. Козел!
