звания ефрейтора влился в состав «Гросдойчланд», которая находилась на переформировке.
Я несказанно радовался попаданию в элитную часть и своему неожиданному повышению, я наивно полагал, что там «наверху» оценили мои заслуги и рвение по достоинству и решили таким образом меня отметить, но нет, как я скоро узнал, всё обстояло гораздо прозаичнее, просто во время недавних боёв в дивизии катастрофически сократился не только рядовой личный состав, но и выбило почти всех унтеров. Дивизия нуждалась в свежем мясе.
Раньше я делил людей и нации на львов и баранов, одним дано править и устанавливать порядок, а другим подчиняться или уступить место более сильным в пищевой цепочке эволюции, но летом 1943 года мой мир окончательно перевернулся…
Я понял, что на самом деле над львами и баранами сидят крысы. Пока львы гибнут на поле боя и убивают друг друга ими как баранами руководят крысы, которые сидят наверху и забивают нам головы своими идеологиями.
Я помню тот день, я помню того русского, он… его лицо ещё несколько лет после войны приходило ко мне в кошмарах, его истеричный крик на ломанном немецком…я не придавал его словам значения до недавнего времени.
Начало июля, духота, чад и гарь, запах машинного и оружейного масла, бензин, яркое солнце, ярко красная кровь. сейчас это всё всплывает ассоциациями, накатывает как волнами, но тот бой я помню, как будто он был вчера.
Мы пытались прорваться к Курску с севера и отсечь русских от тылов, для осуществления замысла нужно было взять эту проклятую деревню, «Самохвалка или Самодурка», как-то так, я не помню, как называлась эта проклятая деревня, но знаю, что там легло три роты.
Я помню почти поименно всех из своего взвода, я хоть сейчас могу пройти с закрытыми глазами по этой деревне и знаю каждый метр местности по памяти, но не могу вспомнить названия. Парадоксы мозга.
Я многое повидал на войне, но там было настоящее взаимное истребление, бескомпромиссное, антирациональное. Там дрались львы против львов, там не было трусов, были лучшие войны этой земли, с двух сторон, которые беспощадно убивали друг друга. Сами не понимая зачем и за что…
Как тут не употреблять морфий, если я помню в деталях, каждую минуту того боя. Того ужасного месива. Нам говорили идти за броней танков и всё будет хорошо, но танки с каждой минутой собирали и притягивали к себе всё больше и больше огня, одни рвались на минах по другим били из всего что только можно.
Русские стреляли даже пустыми болванками, чтобы видимо оглушить наших танкистов. Одна из таких болванок отрекошетила от башни нашего танка и оторвала ногу выше колена моему приятелю Мартину Хамману, едва только он успел с визгом упасть, как по нему проехал ещё один идущий следом танк… Танкисты были в состоянии шока, они оглохли и не видели ничего, они просто старались как можно быстрее вывести свои машины из-под огня и любой ценой ворваться в проклятую деревню.
Я видел то чего не увидишь даже в кино, я видел полнейший хаос, творившийся в небе и на земле. Когда мы ворвались в деревню, над головой, словно тучи, кружили самолеты, они как осы впивались друг в друга, жалили и кусали. Я видел, как наш горящий «Мессершмитт» камнем упал на деревянный дом, набитый русскими и превращенный ими в огневую точку. Этот дом не давал нам двигаться дальше, я радовался, что таким образом удалось его заткнуть и мне в тот момент было плевать на нашего погибшего летчика. Слишком много войск, слишком много людей, такая плотность для маленькой деревни.
Русский зенитный пулемет, который представлял из себя спаренные пулеметы на треноге, выкашивал взвод подчистую и появившийся на наше счастье «Панцер IV » мы восприняли как спасение, но только он нащупал своим дулом русскую зенитку, как ему в борт врезался непонятно откуда взявшийся танк русских.
Этот русский танк мы подорвали магнитной миной, и он загорелся как вязанка дров. Пламя с него быстро перекинулось на наш танк, который не мог сдать назад и был объят с русской машиной мертвым клинчем.
То, что я видел, возможно только в безумном сне. К исходу дня мы занимали одну половину деревни, а русские другую. У нас не было сил атаковать и взять деревню полностью, а у них не было сил контратаковать и отбросить нас из деревни.
Я бегал по проулкам среди горящих домов и пытался собрать остатки своего взвода, те жалкие крохи, что ещё
