— Выходит, я способствовал смерти самого нормального господина? — С горечью заметил я.
— Все мы совершаем ошибки, — Господин Хатуль покачал головой, а я, хоть и не видел его лица, готов был поклясться, что на его лице заиграла усмешка.
— Главной моей ошибкой было прилететь на гейт-станцию, — В сердцах сказал я.
— Ваша судьба была предрешена с того самого момента, как мы направили Вам приглашение.
— И Вы не боитесь, что я могу просто свернуть вам шею?
— Какой накал страстей! Вы же не обидите несчастного старика, которому осталось жить не больше года, если верить показаниям моего измерителя пульсовой волны? — Он показал приборчик на левой руке, который я поначалу принял за часы.
Мы въезжали в оранжерею — длинный зал с высоким арочным потолком. Тропические лианы вились между диковинных деревьев. Разноцветные птицы порхали с ветки на ветку, переливаясь в лучах кварцевых ламп. Под ногами захрустел мелкий гравий. Горячий воздух был напитан ароматами усеивавших подлесок цветов.
Он был прав — беззащитного старика я не смогу обидеть.
— А как вы собираетесь заставить меня отдать вам это тело? Как вообще Вы управляете людьми, ведь у Вас нет никаких способностей, даже гипноза, как у вашего Гуян-и?
— Когда-то у нас были величайшие способности, и мы распоряжались всеми известными нам вселенными по праву сильного. Но наши рабы обманули нас. Они поднесли нам в дар инструмент, который позволял нам жить вечно, но с каждой реинкарнацией мы утрачивали свои способности. Шаг за шагом. Пока не стали обычными людьми. О, мы жестоко отомстили им — их вселенная перестала существовать. Эти ящерицы стояли на коленях и умоляли нас взять их лучшие яйца, но я приказал выкинуть их за борт. Не будет больше мятежных рабов. Ни одного.
— Вы сами виноваты. Вы, как царь Мидас, запустили руки по локоть в золото, и теперь они у вас по локоть в крови, — Съязвил я.
— Как видите, мы и так неплохо управляем людьми. Достаточно лишь дёрнуть за ниточки души, как марионетки тут же начинают семенить ногами.
— А зачем нужно управлять людьми? Жили бы себе спокойно, супчик бы хлебали. Детей бы растили. Наслаждались бы жизнью, одним словом.
— Если бы не мы, двенадцать вселенных погрязли бы в хаосе! Люди не способны самостоятельно принимать правильные решения. Не вмешайся мы, вы бы истребили друг друга. Зло, зависть и ненависть правили бы этим миром. Не наша помощь, так на Земле никогда больше не было бы жизни после падения астероида. Мы спасли народы не одной планеты, мы несём созидание и грамотное управление.
— В свою пользу, конечно. И бедных ящериц по той же причине обрекли на вымирание. Может, ещё где проявилась расовая дискриминация? Вам же нужны были тела только вашего биологического вида.
— Люди глупы, — Он предпочёл не заметить моего выпада. — Мы учим их быть самостоятельными, но процесс идёт очень медленно.
— Особенно, когда это вам не нужно. Я вот только не могу понять, зачем вы посылали мне эти виденья? И что это за бред про совместимую пару, одну из трёх возможных? Это-то зачем?
— Виденья? — Господин Хатуль задумался. — Наши рабы владели такой технологией, но я думал, что она утрачена. На этот счёт есть древняя легенда. Такая древняя, что я даже успел забыть про неё. Легенда гласит, что каждое поколение приходит Праведник, в чьё сердце нисходит искра божественного присутствия. Она наполняет его светом божественного сознания, но раскрыть этот свет миру может только Муж, который избирает Праведника своей вечной супругой. Оба они жертвуют собой ради друг друга, и в этой великой любви проявляется божественный дар. Дар творить, подобно богу. Но это всего лишь сказка, которую я услышал от своего деда. Кто-то поверил в неё или хочет, чтобы поверили Вы. Меня больше беспокоит то, что с помощью этой технологии кто-то может попробовать внушить людям плохие мысли.
— То есть вы не внушаете? Вы хотите сказать, что местным аборигенам никто ничего не внушает? Что они сами добровольно выполняют ваши приказы?
— Вы же катите мою коляску, хотя могли бы этого и не делать.
— Это чистейшей воды манипуляция: Вы давите на моё чувство сострадания. Но это не заставит меня поделиться с вами телом.
— Не будьте столь наивны. Если откажетесь Вы, ваш друг пойдёт на это ради того, чтобы спасти Вас.
У меня внутри всё обмерло, а ладони мгновенно вспотели.
— Не трогайте его! — Я на секунду замер, потом сорвался с места и на бегу бросил: — Сами докатитесь.
Запыхавшись, я вбежал в пустую столовую. Девушка убирала со стола посуду.
— Где он? — Зарычал я на неё.
Она улыбнулась мне и что-то ответила на своём языке. Видимо, на мне лица не было, потому что она сжалилась надо мной, бросила убирать посуду, взяла меня за руку и повела по станции. Двери небольшой каюты распахнулись перед нами, и я увидел сидящего на односпальной койке Мати, который сосредоточенно что-то писал на листке пожелтевшей бумаги старинной шариковой ручкой, положив листок на стул перед собой. Увидев меня, Мати встрепенулся, скомкал листок и сунул его в карман. Девушка поклонилась и ушла.
— Мати, я тебя потерял, — Сказал я, садясь рядом. — Что ты пишешь?
На душе у меня сразу полегчало.
— Да так, — Сказал он грустно. — Хотел оставить тебе записку, чтобы ты меня не терял.
— Но я ведь тебя нашёл, — У меня вдруг опять кошки на душе заскребли. — Ну-ка, посмотри на меня.
Я взял его за плечи и развернул лицом к себе. Он отвёл взгляд, не захотел посмотреть мне в глаза.
— Ты же не хочешь сказать, что старики тебе что-то предложили? — Спросил я с тревогой в голосе.
— Тебе-то какая разница?! — Сказал он горько. — Чувствуй себя здесь, как дома. Это твоя каюта.
— Э нет, вот что я тебе скажу, Мати Гэйл: ты никуда не пойдёшь. Я всё уже решил. Никто из-за меня больше не погибнет, я возьму на себя ответственность за всё, что я сделал.
— Ты дурак, Джеф. Ты — учёный с мировым именем, ты нужен миру. А я никому не нужен, значит, туда мне и дорога! Ты не удержишь меня, — Слёзы покатились у него по щекам, он попытался вырваться из моих рук.
— Ты мне нужен, — Я обнял его. — Мати, ты нужен мне! Я твой друг и я хочу, чтобы ты жил. Я хочу, чтобы ты радовался жизни, чтобы ты бегал босиком по песку и купался в море. Я хочу, чтобы ты помогал людям, ты ведь и им нужен тоже. Я хочу, чтобы ты встречал рассветы и провожал закаты. Я хочу, чтобы ты жил за нас двоих, потому что я… Потому что я люблю тебя! — У меня тоже потекли слёзы из глаз.
Он вдруг страстно поцеловал меня в губы и бросился срывать с меня одежду, осыпая поцелуями. Я попытался что-то сказать, но он приложил палец к губам, и я подумал, что в эти последние часы, которые нам суждено провести вместе, я подарю ему всю свою любовь. Я тоже стал раздевать его и целовать в руки, в губы, в шею и грудь. Он мягко направлял меня в моих неуверенных ласках. Боясь причинить ему вред, я действовал осторожно, и, когда мы слились, он впился в мои губы самым страстным поцелуем, какой я только мог себе представить. Я уже не мог сдерживать свою плоть, и мы занялись любовью. Он выгибался и стонал от напряжения, сдавливая руками мои плечи до синяков, а я получал такое неимоверное удовольствие от всего процесса, что не остановился даже тогда, когда он вскрикнул, и тёплая струйка брызнула мне на грудь. Спустя секунду и я испытал ни с чем не сравнимый оргазм, реальность помутилась у меня перед глазами, мир вспыхнул вдруг у меня в голове мириадами огоньков, слившихся в одну большую вспышку, и вселенская бездна поглотила моё сознанье…
Очнулся я на полу каюты. Потёк семенной жидкости засох у меня на груди, я замёрз и покрылся гусиной кожей. На плечах проступили синяки.
Поёжившись, я сжался в комок, пытаясь согреться. Перед глазами всё плыло, голова кружилась, странные чувства тревоги, одиночества и пустоты терзали меня. Я вдруг почувствовал, нет, почуял близость Мати. Моей душе сразу стало теплее, ведь его душа так невинна и наполнена любовью ко мне… Я вскочил, как ужаленный, едва не потеряв сознание от приступа головокружения. Мати лежал на постели в полном забытьи и даже не среагировал на мои интенсивные попытки его растормошить.
Что-то странное происходило со мной, чувство тревоги накатило на меня с новой силой. Я едва не упал, попытавшись надеть брюки: тело не слушалось меня. Хотя нет, дело было совсем в другом. Я стал чувствовать мир иначе, будто моя голова увеличилась до невообразимых размеров, и я не мог теперь сориентироваться — привычные органы чувств не могли воспроизвести полную картину окружавшего меня мира. Я замер, прислушиваясь к новым ощущениям, и совершенно чётко ощутил сознание двух солдат, идущих по коридору. Они катили пару медицинских тележек с носилками, что доставляло им массу неудобств: колесо одной из тележек заедало, и она норовила уехать в сторону.
