– Вот еще! – изобразил я искреннее возмущение.– Ты что, без рук да без ног, без языка да без разума? Какая обуза? Сама подумай: заведу я себе домик, а кому в нем хозяйство вести и прочее? Нет-нет, речь не о черной работе – тут и нанять кого-нибудь можно, но ты же знаешь, я издалека, многого не знаю, о ценах и понятия не имею. И вообще, меня обворовать – делать нечего. Иное дело – при тебе. Да ты съешь в пять раз меньше, чем они у меня украдут, если тебя не будет. Вот и получается, что ты не обуза, а сплошная прибыль.
Марья молчала, размышляя.
– Конечно, такое дело вдруг не решается – все обдумать надо да со всех сторон прикинуть,– согласился я,– но и поторопиться желательно. Вот обоз придет, все разгрузим, поделим, часть Световиду в лес отвезем, а там и уходить можно.
– А ты сам-то не передумаешь? – Бабка лукаво улыбнулась.– Ту же ключницу и помоложе сыскать можно, чтоб не токмо по хозяйству сгодилась, но и постель к ночи согрела. А меня, старую, саму бы кто подогрел.
– Где живешь – не блуди, где блудишь – не живи,– нашелся я.– Постель-то она согреет, да потом в женки проситься станет, а не выйдет – озлобится да вместе с прочими холопами обворовывать станет, тогда совсем беда.
– А можа, и возьмешь в женки, дело-то молодое,– не уступала старуха.
– Не возьму.– Я упрямо мотнул головой.– Мне отец строго-настрого запретил – чтоб... роду потерьки не было.
– О княжне, стало быть, мыслишь? – протянула Марья.
– Бери выше,– беспечно поправил я.– Мне тут про красу неописуемую дочери царской сказывали, вот я и положил глаз на царевну.
– А вот за таковские шутки тебя быстренько с иной невестой обвенчают,– строго заметила она, сурово поджав губы.– Плаха ей имечко. И не думаю, что она тебе по сердцу придется.
– Вот! – обрадовался я.– Я тебя еще и забрать не успел, а ты уже помогаешь. Глядишь, и впредь от чего-нибудь остережешь.
– А ведь и впрямь нельзя мне тута,– задумчиво произнесла бабка Марья.– Пожить-то я пожила, дак енти дурни, чего доброго, егда палить меня учнут, могут и Дашутку вместях со мной в избу сунуть – дескать, пособница. Да и тебе я впрямь пригожусь. Коль какая хворь приключится – я завсегда под рукой.
– Во-во,– поддержал я.– Это уже двойная выгода – и лекарь, и домоправительница. Живность твою тоже с собой прихватим – сиротствовать не оставим. Поедешь в Москву, чернявый? – осведомился я у большого черного кота, блаженствовавшего на моих руках.
– Поедет,– ответила за него старуха.– Сама дивлюсь, яко он к тебе с первой же встречи ластиться стал, ни к кому так-то не лезет, даже Дашутку не враз признал, а к тебе со всем уважением.
– Родственную душу унюхал,– пояснил я.
– Да нет, инако мне мыслится,– задумчиво протянула старуха.– Тут в другом дело. Скорее всего...– И тут же, словно спохватившись, очень охотно, почти угодливо принялась соглашаться: – А пожалуй, ты прав, как есть прав.
– А ну-ка, договаривай, коль начала,– потребовал я, почуяв фальшь в ее интонациях.
– Пустое,– отмахнулась Марья.
– Все равно скажи,– уперся я.
– Я так мыслю, он силу камня почуял. Ты ж об него, яко сам сказывал, спиной-то терся, так?
– Ну так,– согласился я.
– Вот и заполучил кой-чего. Сам-то нешто не чуешь – иным стал. Допрежь ведь, поди, не таковским был, ась?
Я прикинул, хотя и без того было ясно – ох не таковским. Сам несколько раз успел удивиться произошедшим со мной странным переменам что в характере, что в поведении. Никогда раньше я не действовал столь решительно и целеустремленно.
Только до сегодняшней минуты я считал, что эти изменения произошли под давлением обстоятельств, а оказывается... Стало немного грустно и обидно. Нынешний Федот нравился мне гораздо больше прежнего, равнодушного ко всему, а теперь получалось, что к его формированию и становлению я никакого отношения не имею.
– А ты что взгрустнул-то? – Марья несильно, но ощутимо пихнула меня в бок.– Али тебе нынешний не по нраву?
– По нраву,– уныло промямлил я.
– Али ты теперича помыслил, будто енто он сам все творит: твоим языком лопочет, твоими руками машет, твоей голове свои думки подкидывает, а ты тут и вовсе ни при чем? Так это здря. Чего у человечка нет, того и камень николи не даст. Его сила лишь разбудить может, что в тебе спало-почивало да сладкие сны видало. Может, оно в тебе через лето али пяток и само б пробудилось, коль нужда б заставила, а он токмо поторопил побудку оную, вот и все.
Сразу стало легче. Я прикинул. Вообще-то логика железная, не подкопаешься. Да и зачем придираться, если объяснение вполне логичное, а вдобавок так приятно льстит моему самолюбию?
«Да, скорее всего, так оно и есть»,– решил я и улыбнулся.
– Вот видишь, как хорошо у нас с тобой вместе получается,– заметил я Марье.– У меня сила и молодость, а у тебя – мудрость...
– И старость,– продолжила она.
– Да ладно тебе,– отмахнулся я,– какая ты старая?
– Пять десятков да еще пять годков – вот какая.
– В пятьдесят пять иные себе мужа вовсю ищут, да бывает, что сорокалетнего на двадцатилетнего меняют,– припомнил я некоторые амурные похождения эстрадных звезд моего времени.– Конечно, массажный кабинет тут отсутствует, косметическая хирургия тоже, но хорошая, спокойная жизнь, русская банька и нарядная одежда десяток лет с тебя скинут в первый же месяц, уж ты мне поверь. А в сорок пять баба ягодка опять. Я тебя еще и замуж пристрою,– заверил я ее,– да не за простого, а...– И умолк, озадаченно глядя на старуху.
Смеялась Марья долго.
Взахлеб.
А когда наконец утерла выступившие слезы, то ласково заметила:
– А ты и впрямь слово крепко держишь. Вчерась грозился защекотать, дак хошь не перстами, а словесами, но все одно – сдержал обещанное. Иди уж, а то вовсе задохнусь от смеха.
Выехал я навстречу обозу через два дня вместе с бабкой Марьей.
От предстоящих в ее жизни перемен она за последние два дня и впрямь изрядно помолодела, как-то посветлев лицом, на котором даже морщины хоть и не изгладились до конца, но слегка расправились, разошлись в стороны, став не столь глубокими и резкими. Словом, на старуху Марья теперь не тянула – слишком молода. Так, пожилая женщина.
Больше я никого с собой не взял. Не надо никому знать, что часть обоза до деревни не доедет, завернув на полпути в лес по заветной тропке, и разгружаться будет у самого края Чертовой Бучи, в месте, где никто не живет и нет никакого человеческого жилья.
– Дале они и сами перетаскают, там и версты не будет,– пояснила Марья.
Оставалось дождаться прибытия торгового поезда, который, как на грех, почему-то запаздывал. Припасов было в достатке, погода стояла самая та – морозно, но без перебора, поэтому поначалу я не беспокоился, благо что ночевка в санях была далеко не первая, так что дело привычное.
Однако когда обоз не появился и к вечеру следующего дня, на душе стало тревожно – уж не опоздали ли мы? Может, ребятки давно проехали или, наоборот, не доехали, а теперь плутают? Вообще-то дорога до деревни была проста, и как добираться – старший артели, подрядившейся на перевозку зерна, понял сразу.
«Ясно же сказал: вместе со всеми до Невеля, дальше первый лесок, проезжаешь его и сразу сворачиваешь налево, а там двадцать верст и все, не промахнешься»,– недоумевал я.
Получалось, что-то их задержало. И как тут быть? После недолгих раздумий принял решение ехать ему навстречу. Не встретится до самого Невеля – выяснить, проходил ли там мой обоз, после чего... по обстановке.
Но все получилось, как обычно и бывает в жизни, когда предполагаешь одно-другое-третье, но хитрюга-судьба вкупе с загадочным красавчиком Авось непременно сотворят четвертый вариант, который тобой не предусмотрен.
Так случилось и теперь...
Глава 10
Детдомовец
Непредвиденное началось уже на пути в Невель. В двух верстах от приметного оврага, близ которого народ под моим руководством недавно рубил деревья, на дорогу вышел оборванный угрюмый мужик.
