— Точно. А что? — комично нахмурился Горский. — Чем я хуже твоей сестры? Она-то, в восемнадцать штурманом стала, да ещё и на «ките». Не знаю, получится ли у меня так же, но уж закончить штурманское раньше её, я точно смогу!
— Горский! Приготовиться Завидичу! — выглянувший из кабинет, секретарь огласил следующего идущего «на Голгофу» и я пожал своему новому знакомому руку.
— Ни пуха, Михаил.
— К чёрту, — тот тряхнул головой и, махнув рукой, решительно шагнул к двери.
Честно говоря, слова Горского заставили меня задуматься о вещи, которую до сих пор, я в своих планах просто упускал. Дирижабли, руны, капитанский патент… это всё замечательно. Но без команды, даже самый лучший дирижабль так и останется лишь кучей красиво собранного металла, и в воздух не поднимется. А где взять эту самую команду? Собирать с бору по сосенке, в местах типа той дыры, в которую превратился мой Меллинг? Вот уж, нет… Команда у меня будет небольшая, и не хотелось бы в один прекрасный день, отправиться вниз головой с собственного корабля, только потому, что собранные в команде проходимцы решили попиратствовать вопреки воле капитана и владельца. Хм… Значит, нужны доверенные люди. Вопрос в другом. Где их взять?
Ответ один. Искать. Благо, время у меня ещё есть, и немало.
— Завидич! Приготовиться Колычеву.
Пора. Моя очередь.
— Кирилл Завидич… ваши документы, пожалуйста, — бросив на меня короткий взгляд, приказал директор, он же глава комиссии, обширный господин в чёрном вицмундире. Ухоженные усы, седая, тщательно расчёсанная раздвоенная борода, высокий лоб и усталый взгляд над стёклами пенсне. Ну, прямо образец достойного директора уважаемого учебного заведения… середины прошлого столетия. Впрочем, о чём я? Он и есть такой директор. Разве что, во времени немного заблудился. Лет так на шестьдесят…
— Кирилл, почему вы не форме? — раздалось кряканье слева от директора. Издавал его невзрачный тип в таком же чёрном вицмундире, что и глава комиссии, только шитьё на лацканах было не серебряным, а золотым. Представитель комитета Попечения учебных заведений, должно быть…
— Я не являюсь учащимся этой гимназии. Был на домашнем обучении, — ровно ответил я.
— Домашний мальчик, а? — прищурился комитетчик, почему-то глянув на меня с явной неприязнью. — Что ж, посмотрим, чему вы смогли научиться, не отрываясь от материной юбки.
Сказал бы я тебе о материной юбке, глиста в кителе, так ведь не выдержишь, развалишься…
— Могу я взять билет? — повернувшись к директору, начисто игнорирую представителя комитета. Глава комиссии, бросив короткий взгляд на соседа справа, пухленького господина в штатском, лениво следившим за происходящим, получил от него не менее ленивый, едва заметный кивок, и повернулся ко мне.
— Прошу, Кирилл Миронович, — нарочито вежливо проговорил директор, указывая на лежащие на столе листы с заданиями… перевёрнутые, разумеется. Поблагодарив, беру листок и отправляюсь за парту… Четыре задания и один вопрос, на который нужно будет ответить устно.
На то, чтобы выполнить письменную часть у меня ушло двадцать две минуты, ровно. И я оказался не единственным таким… живчиком. Горский явно уже закончил со своим билетом, и теперь лениво пялился в окно, за которым торжествовало наступающее лето. Но весна пока не сдаётся. Хоть уже и конец мая, но холодный речной ветер и то и дело хмурящееся небо настойчиво не рекомендуют появляться на улице без плаща и зонта.
А нет, решил идти «сдаваться». Я проводил взглядом поднявшегося из-за парты Михаила… что ж. Я тоже не буду терять времени. Пойду за ним.
Это было верное решение. Чёртов комитетчик промурыжил меня добрых двадцать минут, бомбардируя дополнительными вопросами, пока билет вдруг не оказался в руках толстячка, который, всё с тем же ленивым видом, не обращая никакого внимания на обжигающие взгляды и кривящиеся в шипении губы комитетчика, вывел на моём билете и в табеле «превосходно» за устную часть ответа. Приколол билет к листу с моей работой и поднял на меня взгляд.
— Результаты письменной части узнаете после обеда. И… спасибо, Кирилл Миронович, порадовали старика. Отменное понимание материала… порадовали, да… Ну, ступайте.
Отстрелялся… последний экзамен, или как тут принято говорить: «испытание», сдан. Ох и попил у меня крови этот чёртов комитетчик. На каждом предмете валил. Чуть ли не загонную охоту устроил, язва такая. И всё равно не у дел оказался. Спасибо хорошей памяти и… ускорению мышления. Правда, после каждого экзамена, из кабинета я вываливался взмыленный и уставший. Трудно так часто переключаться из обычного режима в ускоренный и обратно. Вот и сейчас, устало полюбовавшись на очередное «превосходно», закрывшее последнюю свободную строку в табеле, я привалился спиной к стене и тяжело вздохнул. Голова гудит, как колокол…
— Ты как, Кирилл? — Горский «отстрелялся» раньше и уже привычно дожидался меня у дверей экзаменационного кабинета. Как-то так сложилось, с самого начала этой эпопеи с испытаниями, что мы стали дожидаться друг друга после очередного испытания… Нашли друг в друге достойного собеседника, ха… — Кирилл…
— Хм? — я открыл глаза и уставился на приятеля. — Да, всё в порядке. Отхожу от боя.
— Это да… Гонял тебя Трезуб знатно, аж тут слышно было, — покивал он. — Не повезло, что в этом году он от комитета в выпускающую комиссию вошёл. Зуб у него на «домашних».
— Тогда уж, три зуба… исходя из фамилии, — фыркнул я, нехотя отлипая от стены. — А с чего он так неровно дышит к нашему брату, не знаешь?
Горский замялся. Что, неужели не знает? Не верю… за прошедшие две недели я уже успел убедиться, что познания Михаила просто бескрайни… когда касаются окружающих людей и событий в нашем тихом пригороде.
— Да была там какая-то тёмная история… я, честно говоря, не интересовался, — промямлил Горский.
— Ну и чёрт бы с ним, с этим «господином коллежским секретарём», — отмахнулся я. Накатила волна расслабления. Организм осознал, что я больше не собираюсь изматывать его многочасовыми зубрёжками, и теперь радовался предстоящему отдыху… — Михаил, у тебя какие планы на остаток дня?
— Хм… вообще-то, отец хотел пригласить тебя на ужин… — протянул он и, наткнувшись на мой недоумённый взгляд, пояснил. — Фонарик помнишь? Очень он батюшку заинтересовал.
Фонарик? А, ну да, помню, как-то в ходе очередного спора с Михаилом, по поводу руники, использовал свою поделку в качестве примера… да так и забыл забрать его у Горского.
— И чем он ему так приглянулся? — поинтересовался я.
— Вот уж не знаю, — развёл руками Горский, но тут же спохватился… — В смысле, отец говорил что-то о двух «пустых» режимах, но мне было не до того, так что в детали я не вникал.
— Понятно, — кивнул я. Вот ведь догадливый Иван Фёдорович… это ж он, получается, не смог разобраться с инфракрасным и ультрафиолетовым свечением. Хм… Ладно, раз пригласили, схожу, хоть познакомлюсь с мировой знаменитостью. Не шучу. Его действительно знают не только в Новгороде, но и в Европе и на Востоке, что Ближнем, что Дальнем… даже очерки его за рубежом печатают.
Добравшись до дома, уже стоя у калитки, я заверил Михаила, что не забыл о приглашении и обязательно загляну в гости в восемь вечера, после чего распрощался с приятелем.
А дома меня ждал скандал… Это Хельга каким-то образом узнала, кого именно прочат юнцом на «Феникс» и, сорвавшись со службы, явилась домой, чтобы устроить «подлым заговорщикам» большой бэмс.
Крики на тему «почему не предупредили?!» и «как вы могли?!», постепенно превратились в выспренную речь том, что она-де, «не нанималась нянькой к строптивому необразованному мальчишке, и не намерена вытирать сопли мелкой помоечной…» Вот тут всё и заглохло.
— Договаривай, Хельга… — попросил я, опершись плечом на дверной косяк. — Мелкой помоечной крысе… ты же это хотела сказать?
Дядька Край… всё не привыкну называть его Мироном, как следовало бы, смачно сплюнул прямо на ковёр гостиной, смерил дочь разочарованным взглядом и молча вышел из комнаты.
— Рик… Кирилл… — тихо забормотала Хельга.
— Продолжай. Что замолчала? — поинтересовался я. — Это же правда… я, действительно, крыса, только не помоечная, а «трюмная». Так нас называли горожане, вахтовики и поселившееся в Меллинге отребье, ищущее контракта. Хотя сами они, пожалуй, хуже крыс. У них был выбор, уехать или остаться в той бочке дерьма, в которую превратился Меллинг, и жить по новым, откровенно людоедским законам. У меня такой возможности не было. Близкие мертвы, документов нет, а твоему отцу, уж извини, в начале этой эпопеи я не настолько доверял, чтобы поселиться с ним под одной крышей. Да и сам он тогда, почти тут же угодил в гарнизонную тюрьму и вышел оттуда только через месяц. За это время я успел организовать себе вполне приличное жильё… нашёл заработок. Непрестижный, да… зато честный. Извини, возможности жить на полном пансионе в каком-то училище, спать на чистых простынях и кушать трижды в день, заодно получая уважаемую профессию, у меня тоже не было. Но я справился… своими силами. Заметь, я никого не грабил и ничего не воровал, хотя мог бы, наверное. Что может быть проще, чем подстеречь какого-нибудь нажравшегося матроса в тёмной подворотне, пристрелить его и забрать лопатник? Но нет, вместо этого я ползал по ржавым остовам «китов», в любую погоду, в жару и холод, корячился, искал что-то, что может принести мне честный доход. Ты знаешь, каково это, просидеть в двадцатиградусный мороз четыре часа в железном ящике размером метр на три, пытаясь снять чудом уцелевший купольный датчик давления? Я знаю. Наловчился, научился. Работал, и смог сам обеспечить себе всё то, что ты получала на блюдечке с голубой каёмочкой. Одежду и чистую постель, толковые инструменты и оружие… не поверишь, у меня «дома» даже ванная и тёплый клозет были, их я тоже сделал своими собственными руками. И имущество своё я отстаивал сам… вполне успешно. Так, кто кому сопли должен вытирать? Ты, выросшая на всём готовом, не знающая, с какой стороны браться за гаечный ключ или нож, собираешься приглядывать за мной? Смешно. «Трюмная крыса» меньше всего нуждается в присмотре домашнего ухоженного котёнка.
