Ознакомительная версия.
— Понятно, — говорю я, — а то после «Гото Предестинации» я думал, что это вы сами.
— Ну, что вы, нет конечно… я и правой-то рукой рисовать не умел, не то что левой. Вот, кстати, и вся моя берлога, — разводит руками Мясоедов — в спальню, извините, не приглашаю.
— Да уж, сделайте одолжение.
Я чувствую, что возбуждение от нашей вылазки проходит и наступает тупая усталость. Думать о том, как же всё-таки мы выбрались, сил уже никаких нет. Надоело.
— Думаю, кофе нам не помешает, — в который раз ловит мою мысль Мясоедов, — только пойдёмте в другую комнату.
На «академическом» столе оказывается ещё много свободного места, и мы располагаемся рядом с парусником. Кофе у Мясоедова хороший, и варить он его умеет. На сцене появляются блестящая турка с красной звездой на конической боку и две чашки, также со звёздами.
— Это всё солдатские поделки, — поясняет Мясоедов, разливая кофе левой рукой, — вооружейщики на тридцатник подарили. У меня ещё термос, фляжка и портсигар такие же.
Мясоедов разливает кофе по чашам с такой аккуратностью, будто это не кофе, а расплавленный драгметалл. Похоже, что он в общем виде — аккуратист. Не скажу, что это качество меня очень радует в людях (всегда найдутся непотребные побочные явления), но так гораздо лучше, чем наоборот.
— Как вы думаете, что там внизу? — спрашиваю я, после того, как кофе сделал своё дело, голова немного прояснилась, и мысли опять взялись за старое.
— Вы имеете в виду, куда уходит шахта, по которой мы выбрались на поверхность? — Мясоедов криво усмехается.
— Ну да. А что тут смешного?
— Разумеется, ничего. Простите. Просто, когда вы задали вопрос, я как раз думал, что неплохо бы туда слазить. У дураков мысли сходятся.
— Вы хотите туда вернуться?
— А вы, нет? Не хочется узнать, кто нам открыл дверь?
— Вообще-то да, но…
Мясоедов медленно поднимается со стула.
— Что, приступ малодушия?
— Небольшой. Но он уже прошёл, — стараясь не встречаться с ним взглядом, быстро отвечаю я.
— Вот и хорошо. Давайте разберёмся, в чём там дело. Идёт?
Я хлопаю по его протянутой левой ладони, подтверждая, таким образом, своё участие в комплоте.
— Знаете, Мясоедов, — говорю я, — по вашей милости я чувствую себя заговорщиком.
— Вам это беспокоит?
— Вовсе нет. Скорее, я уже получаю от этого удовольствие…
— Итак, если вы не против, я составлю план наших действий.
У Мясоедова на коленях откуда-то появляется блокнот, а в здоровой руке карандаш. Разделив страницу ровной вертикальной чертой, он слева выписывает то, что нам требуется, а справа — откуда мы это всё возьмём.
— Нам нужны, во-первых, альпинистское снаряжение — верёвки, пояса и каски; во-вторых, узнать, есть ли там дырка в заборе; в-третьих, фонари помощнее…
Вот она — военная косточка. Раз, два, и уже готов план Барбаросса. Осталось только войну выиграть.
— …насчёт «снаряги», я обращусь к одному «снежному барсу», — увлёкшись планированием, мечтательно бубнит Мясоедов, — а про дырку, можно будет спросить у Матвей Матвеевича…
— А вам не кажется, что нам не стоит привлекать к этому лишних людей? — встреваю я.
Мясоедов отрывается от блокнота.
— Знаете, в нашем с вами случае, рано или поздно наступит момент огласки, даже если мы с вами вообще ничего не будем делать, — говорит он, — таков, извините, закон сверхтекучести информации. Кто-то что-то увидит, заметит, пронюхает. Здесь ничего не останется незамеченным. Привлекая кого-то со стороны, мы лишь только ускорим неизбежное, поверьте. Вообще говоря, у нас есть выбор — либо сдаться сразу и вообще ничего не узнать, либо раскопать как можно больше самим, пока к нам ни нагрянули компетентные органы и ни закрыли эту тему навсегда от посторонних глаз. Но надо спешить, время, Алексей, увы, работает против нас. Так что, сегодня же вечером начну со «снежного барса».
Я киваю. Мясоедов прав. Нас, действительно, в конце концов, пожопят. В этом-то, должно быть, и заключается фатализм разведчиков и преступников. Но разобраться с НИИгеомашем надо, однозначно. Раз уж не удалось попасть через дверь, попробую в окно. Опять же пещеры эти чёртовы…
— А вы слышали о том, что якобы давным-давно здесь маленькие, слабые и больные люди уходили жить в пещеры? — спрашиваю я Мясоедова, который всё ещё что-то пишет в свой блокнот.
— Слышал, конечно. — Он снова усмехается. — Здесь об этом много говорят. Местный фетиш. Я в эти байки не верю.
— Можно узнать, почему?
Мясоедов закрывает блокнот, затем устало отклоняется на спинку стула.
— Потому что навсегда уйти в пещеры — это полная ерунда. Там, под землёй, можно прятаться, но жить нельзя. Человек без света и тепла долго не протянет. Единственное, что здесь можно предположить — какой-то древний народец тут что-то добывал в наших пещерах и этим чем-то успешно торговал. То, что они были маленького роста в этом случае вполне объяснимо — чтобы лазить по подземельям, гораздо удобнее быть мелкими. Вы, должно быть, это ощутили за сегодняшний день.
— В полной мере…
— А то, что их кто-то обожествил, тоже понятно. По отношению к каких-нибудь пришлым, возможно нашим с вами предкам, они были более высокоразвиты, вот и их и произвели в божки.
— Вполне может быть, — говорю я, — только, вот, что они могли тут добывать?
Мясоедов довольно комично опускает уголки рта вниз.
— Это вопрос. Полезных ископаемых тут никаких, вроде, нет. Если только камень для строительства добывали, но и это сомнительно — здесь в нескольких километрах к югу Никулинский карьер, там открытым способом камень ломают уже не одну сотню лет.
Может, я излишне инфантилен, но у меня после объяснений Мясоедова возникает только одна ассоциация — с Белоснежкой, а, точнее, с семью гномами.
— А, может, алмазы или изумруды какие-нибудь? — спрашиваю я.
Мясоедов смеётся.
— Это вам Стелла рассказала? Чушь, нет тут ничего, иначе бы их до сих пор находили. Ладно, пойду ещё сварю кофе.
Мясоедов с кряхтением встаёт и удаляется на кухню. Через минуту он уже чем-то гремит там и начинает тихо чертыхаться. Я хочу встать и помочь ему, но уже нет сил — действие кофе заканчивается. За время беседы меня три раза посещала предательская зевота, а теперь уже просто необоримо валит в сон. Насильственно переведённые биологические часы бьют отбой, и в этот раз я подчиняюсь. Глаза закрываются сами собой, и передо мною вместо «Гото Предестинации» появляется длинный тоннель, по которому бредёт Мясоедов с киркой в руке, а за ним ещё шестеро таких же.
20. Рыжов. Счастье не в бабах, а в их количестве
Через шесть месяцев Евгений Иванович попросил у Ильи отпуск, и тот, не раздумывая, подписал, даже не спрося, зачем он ему понадобился.
А Евгений Иванович поехал в Одессу загорать и тренироваться. Он чувствовал себя превосходно, но ему необходимо было убедиться в том, что всё на самом деле в порядке; провести, так сказать, натурный эксперимент. И провести его нужно как можно дальше от дома и всевидящих знакомых.
Благополучный курортный роман с одной бухгалтером из Ростова, прелести которой он разглядел в день прилёта в холле гостиницы, придал Евгению Ивановичу необходимой уверенности, и, когда он летел обратно в Москву, то уже знал, в каком направлении он поведёт свою дальнейшую жизнь.
«Первым делом, надо отмстить Тимирязеву (нет ничего слаще мести, особенно матримониальной), а потом… а потом видно будет», — решил он. Евгений Иванович давно вынашивал план мести и много раз проигрывал в голове все основные детали операции, так что теперь оставалось только решительно реализовать задуманное.
Оля Гальперина сдалась ему без боя. Она, как будто только и ждала того момента, когда он придёт к ней. Возможно, он произвёл на неё очень сильное впечатление во время того ужина на четверых, а может, дело было в том, что Оле было уже сильно за тридцать, и она была одна.
Затем Евгений Иванович напросился в гости к Нине, якобы чтобы забрать свои книги и конспекты, которые на самом деле ему не особенно были нужны. Он знал, что Нина собирается за Тимирязева замуж, и это обстоятельство придавало тому, что собирался сделать Евгений Иванович, особенное значение; это было вторым актом его матримониальной мести.
Для такого случая Евгений Иванович надел купленный в Одессе у одного моряка импортный замшевый пиджак и джинсы, которые когда-то его коллега по работе привёз ему из ГДР. Загоревший, немного поправившийся, с зачёсанными назад густыми серебряными волосами, он пришёл в тот самый дом, в котором прожил с Ниной несколько лет. «Главное, не пускаться в разговоры, — думал, стоя под её дверью, Евгении Иванович. Никаких разговоров, никаких объяснений, обвинений и воспоминаний».
Нина была удивлена. Нина была ошеломлена. Нина была повержена. Она не выдержала его натиска. Словно безвольная Франция, она без боя сдалась на милость энергичной Пруссии. Евгений Иванович получил от близости с Ниной неоправданно яркое удовольствие. Уверенность в том, что встреча эта, несомненно, является последней, только подлила масла в огонь. Он чувствовал себя захватчиком, завоевателем, конкистадором… Словно со стороны он видел, как эффектно смотрится его загорелый торс на фоне Нининых белых ног.
Ознакомительная версия.
