Она повернулась и пошла на юг; дивные краски по-прежнему играли вокруг нее на мокром песке. Она и прошла-то всего с полмили и увидела, что Рек-Пойнт высится, как всегда серый, над движущейся морской водой, а все те дивные цвета как-то незаметно исчезли.
Ширли еще минутку постояла, глядя назад, на север.
Из-за Бретон-Хэд волной поднимался туман и цеплялся за верхушки темных холмов над светившимся огоньками городом. На пляже не было ни души. Пока в небесах играли те краски, вспомнила Ширли, по берегу гуляла молодая пара с собакой. Но теперь их не было: ушли. Свет в небе все быстрее меркнул, песок лежал перед ней, точно неясная пелена. Ширли выпрямилась, точно вырастая из этого песка и твердо зная, что она - просто некая форма, особым образом изогнутая и пустая внутри, а потому способная принять в себя ветер.
А ветер между тем действительно продувал ее насквозь.
И ноги у нее в мокрых носках и башмаках совершенно замерзли, и она была страшно голодна.
Я не очень-то поддерживаю отношения со всякими там духами, привидениями и т, п., хотя некоторым это ужасно нравится. Такие люди буквально переполнены всякими историями о домах с привидениями, о мертвецах, которые то и дело возвращаются с того света. Когда я еще училась в начальной школе и жила на самой окраине города, то в нашем его конце было одно такое "страшное" место, мимо которого дети, набравшись смелости, пробегали вечером поодиночке, а на следующий день хвастались: "А я видел (или видела) этого индейца!" Считалось, что именно там появляется призрак одного индейца, убитого давным-давно, и этот индеец просто приходит туда и стоит в тени под деревьями.
В общем, в темноте можно и не такое увидеть, если очень хочется, а они хотели. Я вообще не понимаю, с чего это люди испытывают такой восторг, если увидят привидение; они рассказывают об этом так, словно оказались умнее всех на свете. Наш Ирландец в этом отношении всех побивает. Он такой впечатлительный человек, этот мистер Кари, и вечно с необычайным воодушевлением рассказывает о дарованной ему способности видеть то, чего не видят другие, а потом вдруг вспоминает, как бы невзначай, что его дед был родом из Ирландии. Он бы непременно рассказал вам, как у его матери, когда она уже жила в Орегоне, проявился дар предвидения, и она предсказала автомобильную катастрофу, в которую вскоре попал ее брат. Сидя за обеденным столом, она воскликнула: "Ах, Джону грозит большая беда!" И действительно, этот Джон въехал на своем автомобиле в какую-то канаву и чуть не погиб.
Почему он въехал в канаву, в истории не упоминалось.
Возможно, он увидел эльфа, хотя вряд ли в Огайо встречаются эльфы. Я просто терпеть не могу, когда такую чушь рассказывают. Не уверена, что в нашем мире имеются подобные таинственные "сущности" или же что что-то может происходить не по законам природы, а каким-то иным, "волшебным" способом. Я верю в то, что есть такие вещи, сути которых мы пока не понимаем, но называть это, например, "привидениями" означает, что мы так никогда ничего и не поймем. Самое лучшее - это никак подобные явления не называть, никак их не классифицировать, не давать им никаких имен, а просто слушать. Я научилась этому у Терины Эдамс.
Я познакомилась с ней, когда работала официанткой в "Вафельном домике" на обочине хайвея. Работала я в ночную смену, которая начиналась около двенадцати.
Поскольку тогда детей моих со мной еще не было, мне было куда проще, чем замужним женщинам, которым приходилось оставлять детей или мужа на ночь одних.
Ну и, кроме того, мне было просто интересно попробовать, хорошо ли работать ночью. И сперва мне это даже нравилось. Работа была легкая. Порой в кафе часами не было ни одного посетителя, потом вдруг появлялся какой-нибудь водитель грузовика или супружеская пара, решившая ехать всю ночь, но все это были люди тихие и неразговорчивые. И только когда начинал заниматься день, кафе постепенно оживлялось; моя смена кончалась в семь, и к этому времени там уже было полно завтракающих. Мне очень нравилось, что я могу любоваться восходами солнца, однако то, что спать приходилось днем, при свете, начинало меня как-то беспокоить. Во всяком случае, пока я работала по ночам, меня постоянно тревожили мысли о матери.
Раньше я о ней практически не думала. Мне было семнадцать, когда я уехала в Лос-Анджелес и вышла замуж. Но когда умер мой отчим, я действительно несколько раз ездила домой, в Чико, чтобы мои детишки могли повидаться с бабушкой. В те годы мать казалась мне какой-то странно встревоженной и одновременно безжизненной, и мне самой пришлось разбираться с ее налогами и собственностью, потому что она это сделать была не в состоянии, хотя и моим действиям тоже не очень-то доверяла. Но, господи, с каким удовольствием она играла с малышами! Особенно ее радовал Джоуи.
Ирма была слишком крупной и почти лысой, во младенчестве она была практически дурнушкой, и мама к ней не особенно привязалась. В общем, потом мама продала свой дом и вышла замуж за этого пятидесятника.
Он, разумеется, "любил" меня так же, как и я его, и я опять перестала ездить в Чико. Я много лет не была там, но моя мать ни разу не пожелала сама приехать и повидать своих внуков. Мы с ней и по телефону-то почти не разговаривали. Я посылала ей открытки - ко дню рождения и к Рождеству. Я развелась, потом вышла замуж за Тома, развелась с Томом, а потом мой первый муж, отец моих детей, вдруг потребовал, чтобы ему передали опеку над ними. Он мог позволить себе любых адвокатов, так что детей он получил. В то время я стала особенно сильно пить. Собственно, я пристрастилась к алкоголю еще с Томом, и у меня уже тогда возникло предчувствие, что от Тома-то я избавиться смогу, а от алкоголизма - нет. Однажды ночью я сильно напилась и, видимо, решила поехать навестить мать. Когда я более или менее протрезвела, то проехала уже двести миль к северу по шоссе 1–5 и решила ехать дальше, так что в итоге добралась до Чико. День уже клонился к вечеру; мне пришлось искать в телефонной книге мамин адрес, потому что название улицы я забыла, но потом выяснилось, что я не могу вспомнить и ее новую фамилию, точнее, фамилию ее теперешнего мужа. Я открыла в "желтых страницах" раздел "Церкви" и принялась искать там объявления пятидесятников, в которых могло бы попасться имя их здешнего проповедника, и вот тут-то я и вспомнила, что фамилия его - Бадд. Роналд Бадд, "Бадди" Бадд. В общем, я нашла их адрес, это было совсем недалеко от того места, где я жила раньше, когда еще жив был мой отчим.
Дверь мне открыла мать. Но не сразу: некоторое время она смотрела на меня сквозь вторую дверку, затянутую сеткой от москитов, а уж потом открыла и ее. Она совсем поседела, и волосы у нее выглядели так, словно она их не только не укладывала, но и вообще не расчесывала. И она вся была покрыта какими-то большими темными пятнами. Стояла жара, и на матери было платье без рукавов, и я сразу заметила, что у нее все руки в таких пятнах. Весила она от силы фунтов девяносто, как мне показалось. И в глазах у нее плескался ужас.
Это было так страшно, что я, даже не поздоровавшись, сразу спросила: "Мама, что случилось?" - словно мы виделись только вчера, а не семь лет назад. И она обняла меня так, словно тонула, а я была ее спасителем. Она ничего не говорила, только шептала мое имя и все крепче прижималась ко мне. Потом послышался голос этого пятидесятника: "Кто это там?" - и мать еще сильнее прильнула ко мне. И прошептала едва слышно: "Ох, Эйли, Эйли, как он меня СКРУЧИВАЕТ!" - и посмотрела на меня, словно насмерть перепуганное животное.
Заслышав его шаги, она тут же выпустила меня из своих объятий, попятилась и даже как будто присела, повернувшись к нему и пролепетав:
- Это моя дочь, Роналд.
Он тут же оказался между нами. Это был довольно привлекательный мужчина, такой респектабельный, гладкий, седовласый, розовощекий; вот только пахнул он как-то странно. Я сразу вспомнила этот запах. От него почему-то всегда пахло лаком для ногтей, точно от законсервированного экспоната в банке.
Он пригласил меня в гостиную, мы уселись и немного поговорили. В основном, правда, говорил он. Он расспрашивал меня о детях. А у матери при этом был такой вид, словно она вообще не понимала, о каких детях идет речь. Я сказала, что детей у меня отобрал их отец. И тогда мать вдруг воскликнула;
- Ох, Эйли, только не отдавай их своему отцу!
- Да нет, мама, - сказала я, - это же ИХ отец, а не мой!
Она смутилась и даже вроде бы рассмеялась. А потом пошла на кухню и принесла нам чаю со льдом. Я у них пробыла, наверное, с час. Пятидесятник все говорил о какой-то программе, которую они собираются осуществить у себя в церкви.
