— Ладно. Тише, тише, тише… Но тогда в чём смысл? Какая цель? К чему стремиться? Что ты тут делаешь? Ходишь и смотришь. Что сегодня исчезло, что появилось. Круто. Раньше хотя бы книги читала…
— А ты? Почему ты здесь не читаешь книги?
— А смысл?
— Вот, вот. Гордость, ничтожество, хорошо и плохо, вечная борьба полов — бесконечно долгая жвачка, которую спасает только возможность, что что-то подобное случится с тобой в реальной жизни. А здесь ничего этого нет! Не случится! Наука и религия здесь тоже не действуют. Всё! Даже не получается сидеть в норе и пользоваться благами ушедшей цивилизации! Она просто тает на глазах! Какое счастье!..
— Послушай, но здесь вообще неизвестно что может произойти в любую минуту! Здесь даже не знаешь, чего бояться, что вообще здесь может быть!
— Здесь не надо бояться. Здесь я не боюсь.
— А как же крыса? — жестом ткнул он в рисунок на стене. — Клянусь, я её действительно видел!
— Не очень-то она похожа на крысу.
— Да, скорее, это лемминг. Я читал про них — с виду милые такие хомячки, но когда им становится нечего есть, они бросаются на всё, что движется. Голодные лемминги опустошили однажды целый город — съели всех местных жителей и всё живое — там трава до сих пор не растёт! Они не спят ни днём, ни ночью, быстро размножаются и ещё среди них часто встречаются оборотни, которые в полнолуние превращаются в баранов и пьют кровь у волков!
— Ничего, мы живём параллельно.
— Ты же боишься крыс?! Помнишь, как тебя в детстве укусила крыса?
— Я думаю, она не хотела меня кусать, так, просто рефлекс сработал. Она подумала, что я хочу её схватить, а бежать ей было некуда, я же не знала, что она сидит за тумбой. Такой тупой рефлекс, от страха. Здесь это не работает.
— А если кто-нибудь сюда припрётся? Ну, мало ли дураков где шляется…
— Сюда? Сюда никто не может придти.
— Это так было, когда мы думали, что кроме нас никто не выжил.
— Нет, я и сейчас так думаю.
— Как? Что кроме нас никого не осталось?
— По крайней мере, здесь это так…
— Но ведь Генка правда звонил?
— Звонил.
— Нет. Ничего не выйдет. Я тебя здесь не оставлю.
— Помнишь, я тебе говорила про этот двор, где горка с клоуном, а ведь раньше его здесь не было. Это как будто для меня, понимаешь? Ведь это самое моё, самое нормальное моё состояние — состояние неподвижного созерцания. А я уже давным-давно, с детства практически, никогда не могла себе это позволить. А здесь я так живу. Каждый день. Здесь я могу так жить — просто стоять и смотреть, просто наблюдать, как что-то меняется, и главное — я участвую в этом, во всей этой странной здешней жизни — я участвую в ней не тогда, когда пытаюсь выживать — да я и не пытаюсь, — а именно когда стою и смотрю, и чувствую, что всё это — я… Я просто не выйду отсюда….
Он выпил ещё стакан вина, почти залпом:
— А мне что делать?
— Иди. Собирайся скорее и иди. Чем быстрее, тем лучше. Ведь если Генка звонил, значит, можно туда попасть, значит, где-то все живы. Собери всё, что нужно, — деньги и всё по уставу. Как в сказке: бери, что надо, сколько унесёшь из этого колодца, и иди…
— Ю, мы что, больше не встретимся?…
«Кукареку!» — глухо донеслось из комнаты. Они прислушались. «Кукареку!»
— Что это? Правда, петух?
«Кукареку!»
— Это будильник. Ты сам вчера зарядил мой мобильный.
«Кукареку!»
— Да, точно… ведь я же смогу тебе позвонить!?
— Конечно!
— Я позвоню. Как доберусь до Москвы, и позвоню. Или даже из Ранска.
— Да… я не пойду тебя провожать, чтобы… всё получилось.
Он кивнул. Они обнялись.
— Пока, Ю.
— Пока, Ал.
Он вышел.
Вместе с его уходящими шагами пришла тишина, осторожно оседая на предметы, будто пробуя их на прочность. С хрустом, пугнув тишину, надломилась рука на запястье, ещё громче треснула шея возле ключицы, и голова куклы свалилась на пол как рыба…
