— Ты не мужчина, а глупый осел, — укоряла она, — и зачем только я вернулась к тебе. Лучше бы никогда тебя не видеть...
Умар молчал. К чему говорить. Если повезет, его стройную востроглазую Абаль купит влиятельный человек, какой-нибудь тархан или знатный воин, и сделает наложницей. Тогда, по крайней мере, ей не придется гнуть спину от зари до зари. А Умару уготована участь колодочного раба — будет мять войлок, как и те, которых он встретил по дороге. А когда обессилеет, его зарежут, как барана.
* * *
Базар гудел на тысячи голосов. Повсюду сновали торговцы. Зазывалы крикливо расхваливали товар. Понуро стояли невольники. Блеяли овцы. Окруженные толпой зевак, сшибались борцы. Под улюлюканье и гогот зрителей трепали друг другу перья два тощих петуха.
Больше всего Умар боялся встретить кого-нибудь из знакомых купцов. Мало ли ему завидовали, мало ли желали несчастий? Как же возликуют недруги, увидав его в бедственном положении. Несколько раз ему чудились ненавистные лица. Мерещились злобные ухмылки.
— Пусть проклянет вас Аллах, — шипел Умар, — пусть черви пожрут ваши чресла, пусть голос превратится в вороний грай...
Бедуины приволокли его на невольничью площадь, охраняемую воинами. В иные времена Умар захаживал сюда для того, чтобы приобрести раба. А теперь... «Не падай духом, — сказал себе Умар, — кто знает, что уготовил тебе Аллах. Раз в груди стучит сердце, значит, ночь твоей жизни еще не наступила...»
Вокруг стояли десятки рабов и рабынь. Все они принадлежали толстяку в шелковом халате. Бедуины, кланяясь, подбежали к нему, то и дело тыча в Умара, о чем-то тараторя. Толстяк посмеивался, степенно оглаживал бородищу, в которой уже поблескивала седина, отрицательно мотал головой. Голоса бедуинов звучали то льстиво, как у просителей, то угрожающе, будто за арабами сила, то заискивающе, словно они слуги этого торговца. В конце концов он развязал кожаный мешочек, отсчитал несколько монет и, липко улыбаясь, поманил Умара. Бедуин, что сторожил его, дернул за аркан, накинутый на шею. Ноги Умара были связаны, руки закручены за спиной. Он поскакал, как воробей, не удержался и упал лицом в грязную лужу.
Вокруг все захохотали, заулюлюкали. Сильные руки схватили его, рванули вверх. Воин со смехом кольнул копьем в спину.
— Ты, верно, шах или эмир, тебя просить надо?
Не поднимая глаз, Умар подошел к остальным невольникам. Он хотел затесаться в толпу, чтобы не попадаться на глаза зевакам, но его не пустили.
— Стой, где стоишь, — прошипел чей-то голос. — Думаешь, один такой умный. — Чужой кулак ткнул под ребра. Умар зашелся кашлем.
Бедуины сбились в кучу, о чем-то горячо заспорили. Голоса звучали резко, раздраженно. «Абаль мою продать собираются, думают, как не продешевить», — с ненавистью подумал Умар.
Зевак на площади собралось много, но почти сплошь — рвань. Те, кто покупает живой товар, в это время не появляются. Они нежатся допоздна на мягких ложах, услаждаются искусными наложницами. Торговец все это знал, потому рабов не расхваливал. Не перед кем. Перебрасывался с охранниками шутками да неторопливо кидал в рот изюм. Вдруг взгляд его, подернутый ленивой поволокой, прояснился. В разношерстной толпе показались носилки с балдахином, на которых восседал старик в белом одеянии. За ним следовали слуги, чванливые, степенные. Их головы венчали белоснежные чалмы, на смуглых лицах читалась брезгливость.
Рабы-мулаты, тела которых лоснились от пота, как крупы лошадей, опустили носилки возле торговца. Человек подождал, пока слуги расстелют ковер, неспешно ступил на него.
Торговец взвился, принялся бегать вокруг знатного покупателя:
— Посмотри, какие рабы, ты нигде не найдешь таких рабов! Смотри, сколь крепок этот, он проживет долго. Он годится для самой тяжелой работы. Может быть, тебе, господин, нужна рабыня? У меня много рабынь. Вот славянка — сильная и выносливая. Она родит тебе сильных рабов. Вот ромейка, она искусна в любви, умеет танцевать и петь веселые песни. Нет, не хочешь? Может быть, тебе нужны умельцы? Вот этот раб знатно мнет кожи, делает сапоги и лошадиную сбрую. Этот, не смотри, что стар, умеет готовить такой кебаб, пальчики оближешь. Нет?! Аи, как я не догадался, наверное, господину нужен мальчик... — На жирном лице растеклась ухмылка.
Старик сделал останавливающий жест:
— Разве я должен слушать твою глупую болтовню? Разве ты не можешь подождать, пока я скажу слово?!
— Конечно, конечно, — стушевался торговец, — я запру сундук красноречия на замок молчания.
Старик подошел к рабам, стал придирчиво осматривать каждого.
— Мне нужен тот, кто сможет продавать товар и считать деньги. А у твоих рабов лица дикарей, они только и годны таскать вьюки.
Торговец запыхтел:
— Разве можно рабу доверить такое дело?
— Ты решил меня учить?! — Брови старика поползли вверх, он что-то крикнул, и несколько слуг тут же подскочили к торговцу, бросили его на колени.
Охранники только посмеивались. Была бы перед ними чернь, они бы проявили преданность, а связываться с влиятельным человеком... Нет, не будут они рисковать головой.
Умар смотрел, как унижают торговца, и ликовал. Так тебе и надо, поганая жаба! Раскрой еще зловонный рот, тебе кишки выпустят! Внезапно мелькнула мысль: «Если меня купит этот старик, не придется выполнять грязную работу».
— Я все умею, что ты сказал! Я был купцом, но все потерял.
Старик подошел к нему, долго смотрел в глаза, не говоря ни слова.
— Ты не лжешь. Я куплю тебя.
— Моя возлюбленная всегда помогала мне, — торопливо проговорил Умар, — если ты купишь и ее, ты будешь очень доволен.
Старик вновь пристально посмотрел ему в глаза, ничего не ответил. Так же молча отсчитал торговцу монеты.
* * *
Парень из африканской глубинки никому не говорил своего имени. Разве он глупый? У него в деревне никто не говорил настоящего имени даже близкому другу. Всякий знает: тот, кто владеет чужим именем, владеет душой. Скажи он Абдульмухаймину имя, тот наверняка поработит душу, ходи тогда с ним в походы «за так».
Незаметно отстав от товарищей, арап увязался за знатным покупателем. Долго он шел по итильским улицам, не выпуская из вида носилки с балдахином.
Дорога привела парня в шумное стойбище. Повсюду возвышались шатры и кибитки, на небольшом лужку, что виднелся на окраине лагеря, паслись стреноженные кони, смуглая женщина кормила грудью младенца; поднимая клубы пыли, дрались пятеро мужиков, видно, не поделили что-то.
Сторожко озираясь, негр проследовал туда, куда понесли носилки со стариком. На плече у парня пристроился мешок с белым порошком — опиумом. Опиум он купил по дешевке в пути, в знойных и пыльных горах, где все склоны усыпаны алым маком. Тамошние жители прозябают в такой страшной нищете, что согласны менять опий на муку по весу. Арап сам решил продать дурманящий порошок, разве хуже парень из африканской глубинки, чем Абдульмухаймин? Ничем не хуже, лучше! Пусть спросят любую девушку в его деревне, кто самый сильный и быстрый, у кого самые крепкие зубы и самые курчавые волосы... Абдульмухаймин по сравнению с ним — искра по сравнению с пламенем, песчинка по сравнению с пустыней. Парень из африканской глубинки долго ждал своего часа, высматривал, кому бы продать товар. И вот счастье улыбнулось ему. Знатный старик наверняка даст хорошую цену.
За размышлениями арап не заметил, как был окружен добрым десятком молодок. Девки смеялись, призывно колыхали бедрами, запрокидывали голову, обнажая смуглую шею... Парень из африканской глубинки понимал по-арабски и по-тюркски — он много странствовал и выучил языки. Гордясь познаниями и от того раздуваясь, арап произнес:
— Чиво нала?
— Аи, молодой-красивый, — задушевным голосом принялась вещать девка, из пестрого одеяния которой выглядывала обнаженная грудь, — ждет тебя дальняя дорога, ждет тебя печаль, ждет тебя веселье... — Товарки зазвенели ожерельями из монет, принялись что-то бормотать. — Ой, как нехорошо, — зацокала девка, — ой, беду чую... Отвести беду можно. Дай погадаю, молодой-красивый, дай, всю правду скажу... Не пожалей денежку, позолоти ручку.
Сам не зная почему, парень из африканской глубинки достал из-за щеки монету и отдал молодке. Та ее схватила и спрятала в складках одеяния.
Что произошло потом, арап так и не понял. Девка что-то бормотала, сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Звенели ожерелья. Смеялись товарки...
Когда арап очнулся, он был совершенно голый и без мешка. Светила луна. Где-то вдалеке выла собака.
* * *
В ту же ночь, когда парень из африканской глубинки отправился голым в лагерь бедуинов, виновница его бед вошла в шатер к Вишвамитре.
— Я постигла многое, о учитель, — поклонилась девица, — мной овладела жажда обмана.
— Так, — сказал Вишвамитра.
— Я отняла все у доверчивого.
